Но, как выяснилось позже, молчал Витька совсем по другой причине. На третий день, как я от Фаи съехала, и только-только начала вспоминать, что такое жизнь в одиночестве, позвонил Мишка Романов, и голосом, глуховатым и неуверенным, сообщил, что все мои оставшиеся вещи перевезёт из Витькиной квартиры к моей матери. Я, признаться, удивилась.
— А мне помнится, что я не с тобой развожусь, — сказала я, но Романову, видимо, было не до шуток, он что-то пробурчал в ответ и отключился. А я, недолго поразмыслив, поехала к матери. После ссоры у Фаи, я с ней больше не виделась, мы даже не созванивались, и поэтому этот визит был для меня вдвойне неприятным. Даже втройне, если отчима вспомнить.
Я когда к дому матери подошла, то сразу увидела Мишкину "семёрку", из багажника которой он доставал набитые сумки. Я мысленно даже подивилась: неужели у меня вещей столько? Ведь это уже второй заход, так сказать. Три сумки уже на асфальте стояли, внушительного такого размера, Мишка достал четвёртую, но, кажется, ещё что-то было на заднем сидении. Я подошла и в машину заглянула. Какие-то пакеты и чехлы для одежды. В зелёном шуба моя, в синем новое пальто. Сама весной их убирала.
Мишка меня увидел, но молчал, здороваться не спешил, только разглядывал меня. Хмуро так, с напускной неприязнью, а сам взглядом по моему лицу шарит, шарит, видимо, ущерб оценить пытается. Дружок-то ему, наверняка, похвастался. Но я улыбнулась вполне лучезарно, мысленно пожелав им всем удавиться.
— Привет.
Кивнул, хоть и нехотя.
— Привет.
— А почему сюда привёз?
— Куда попросили, туда и привёз.
— Ясно. — Я на сумки посмотрела. — Даже интересно, что он туда напихал.
— Кто?
— Мой пока что муж.
Мишка как-то замялся, крышку багажника захлопнул, потом сказал:
— Вещи мама твоя собирала. Витька, он…
— Что? После того, как бить меня прекратил, руки с мылом вымыл?
Романов тут же вскинулся.
— Знаешь что, ты сама виновата!
Я с готовностью кивнула.
— Конечно.
— Ника, хватит. Ты сама всё прекрасно понимаешь. — Он окинул меня долгим взглядом, а после тише добавил: — Надо было головой думать, а не другим местом.
Он, скорее всего, рассчитывал меня обидеть этими словами, но я ему такого удовольствия решила не доставлять, и лишь ещё раз кивнула.
— Ты прав, надо было. Но я не думала, и что самое странное, не жалею. Не зря же говорят: хочешь узнать какой у тебя муж — разведись с ним. — Я изобразила улыбку. — Вот так вот, Миша, проверяю опытным путём.
— Ты ведь не только его предала, ты же нас всех…
— Вот только не надо опять о милицейской чести рассказывать, — взмолилась я. — Меня за три года от этих разговоров тошнит. Не верю я в эту самую честь, не верю. Если я много улыбалась и молча вас слушала, то это совсем не значит, что я дура, Миша. Так что давай без прикрас и рассказов о "милицейской" семье. Я просто хочу знать, когда он мне позвонит. Мне развод нужен.
Мишка всерьёз насупился, оскорблённый в своих лучших чувствах, а на меня смотрел так, словно я с ним разводиться собралась.
— Он сейчас не может. Он в больнице.
Я заинтересовалась. Романов же помялся, но, в конце концов, отрывисто сообщил:
— Несчастный случай. У него обе руки в гипсе.
Я сначала на Мишку глаза вытаращила, а потом не удержалась и фыркнула. Мишка тут же озлобился, а я поспешила отвернуться. Ну а кто бы на моём месте удержался? Есть всё-таки на этом свете справедливость, есть!
— И что же с ним, интересно, приключилось?
— Я же тебе сказал!.. И прекрати улыбаться, Ника.
Я брови сдвинула, покивала с серьёзным видом, но потом всё равно рассмеялась, чем вызвала у Романова просто бурю негодования.
К матери я подниматься не стала. Только глаза к окнам её квартиры подняла, а потом такси вызвала. Мишка уехал, разозлённый моим весельем и несправедливым, как он считал, отношением к его лучшему другу, с которым я поступила так недостойно, и соответственно, даже не подумал помочь, оставил меня у подъезда с кучей вещей, самой разбираться со своими проблемами.
Да и чёрт с ним! Разберусь, не в первой. К тому же, надо привыкать. Я, отныне, девушка одинокая, помогать мне некому.
В ожидании машины я присела на кривоватую лавку у подъезда, поздоровалась с прошедшей мимо соседкой. Та приостановилась и кинула любопытный взгляд на кучу моих вещей на асфальте.
— К нам переезжаешь, Ника?
Я улыбнулась и головой покачала. Не дождавшись больше от меня никаких объяснений, соседка неохотно пошла прочь. Зато появился отчим. Из подъезда вышел, в спортивных штанах, домашних шлёпанцах, с незажжённой сигаретой в зубах, с соседкой в дверях столкнулся, поздоровался вежливо, а сам на меня посматривал. Я тоже его разглядывала, и от вида его довольной физиономии, невольно скривилась. Таким гоголем смотрелся — ухоженный, откормленный, по всему видно, что жизнью доволен. К лавке подошёл и прикурил, наконец.
— В гости не зайдёшь? — вместо приветствия поинтересовался он.
— А меня там ждут?
Усмехнулся и сел.
— А нет никого. Кроме меня.
— Тогда точно не зайду.
— Почему?
— А мне с тобой говорить не о чем.
— О, как всё серьёзно. — Разглядывать меня принялся, как Мишка совсем недавно, потом попросил: — Посмотри-ка на меня.
— Не буду. Боюсь, не удержусь и в морду тебе плюну.
Он засмеялся.
— Ника, Ника. Ты теперь что, на всех мужиков злая, что ли?
— Даже не надейся. — Потом всё-таки повернулась к нему, в упор посмотрела и спросила: — Так что ты моему мужу про меня говорил? Что я шлюха?
Отчим сигарету от губ отнял, дым в сторону выдохнул, а сам с трудом широкую улыбку сдерживал, я видела. Головой качнул.
— Такого я не говорил.
Я скептически посмотрела.
— Да что ты!
Я глазами сверкала, а он с удовольствием ко мне приглядывался.
— Я не так говорил, это уже Витёк сам додумал. С тобой пожив.
— Сволочь.
— Кто?
— Вы оба.
— А-а.
Вокруг никого не было, и я с удовольствием локтём ему в бок заехала. Сергей охнул, а потом за руку меня схватил.
— Надо на ком-то злость выместить?
— Ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь, понял? Ты мне кто? Что ты лезешь со своими разговорами по душам? Мало тебе Витька тогда съездил?
— Сначала мне, а потом тебе. Как оказалось, за дело. Разве я не прав был?
Я руку свою освободила и прямо спросила:
— Тебе что нужно?
— Мне? От тебя? — Он смешно потряс головой, якобы не понимая, о чём я речь веду.
— А если я матери расскажу? Как ты меня по углам зажимаешь с юности?
Мы встретились с ним взглядами.