Старший лейтенант полагал, что эти два человека разошлись. А они встретились.
И вот теперь, возвращаясь из комендатуры, Горак имел основание заподозрить Чиха в доносе. Иначе, что ему делать в комендатуре?
О своем визите в комендатуру, о подозрении Горак в тот же вечер проинформировал Миклашевского, Кучеру и Ханковку.
Тут же Кучера предположил, что Чих мог выдать первым делом Ханковку.
— А я що? — удивился тот, ожидая с открытым ртом ответа.
— А то, — тихо сказал Кучера. — Сам ведь казав, что, когда ты после поджога склада возвращался ко мне в условленное место, тебя бачив этот Чих.
— Так он с девицей своей шел. В стороне. И целовались они, похоже...
— Ге, целовались... Для отвода глаз... Нужно проучить этого пащенка.
— Есть за что, — поддержал Горак.
Миклашевский одобрительно кивнул.
Чих жил в общежитии.
На другой день, поздним вечером, Иосиф Ханковка попросил Чиха выйти на улицу. Поговорить. И когда вышли, Ханковка уже другим голосом, жестким, нервным, сказал:
— Айда, пройдемся.
Они направились к лесу, на окраину поселка. Апрельский снег походил на месиво, Чих постоянно спотыкался.
— Что — коленки дрожат? — зло спросил Ханковка и взял Чиха под руку — чтобы случаем не сбежал. — Сейчас их полечим.
Неожиданно из кустов перед ними возникла фигура. «Кучера, — узнал Чих. — Человек-зверь...»
Сначала они Чиха просто расспрашивали. Потом допрашивали и били. Кулаками, ногами... В лицо, в живот, под ребра. Чих не кричал, а только стонал и корчился.
После одного сильного удара он громко ойкнул и потерял сознание.
Те двое постояли минуту-две возле него, и Кучера сказал:
— Пишлы. Оклемается, як кажуть местные жители.
Чих, придя в себя, еще долго лежал в снегу. Попробовал встать — не смог. Не слушались ноги, а тело тут и там пронизывала острая боль. Попытался открыть глаза. Левый заплыл, а правый различал свет горящих звезд. «Жив!» — обрадовался Чих...
В поселке он объявился глубокой ночью. В общежитие не пошел, а сразу — в шахтный медпункт, где и рассказал, что встретили его якобы после кино двое неизвестных и ни за что ни про что избили.
9
Конечно, за свою оплошку Долгих выговор получил. Но не зря говорят в народе: не было бы счастья, да несчастье помогло. Напуганная подозрением группа Миклашевского затаилась, прекратила порчу техники и другие преступные акции — дабы не попасться. Это лишний раз убедило чекистов, что они идут по верному следу.
Но вечера Миклашевский не отменил. По-прежнему к его дому тянулась молодежь, по-прежнему тут пели, играли, а хозяин дома временами вспоминал что-нибудь из прочитанного про «вильну Украину». Но был весьма осторожен. И каждому из своей группы велел присматриваться к гостям. Чих не признался, что виновен. Может, оно и так. Но кто же тогда из гостей докладывает о них органам госбезопасности? Выявить его и покарать!
Подозрение падало на одного, другого, третьего. Но не на Татьяну с Григорием. По просьбе Латкина Теця продолжала переписку с Аней, по-прежнему давала прочитывать ее письма Богдану Миклашевскому; тот, в свою очередь, не упускал возможности передать племяннице новую весточку.
Одновременно Татьяна (реже Григорий) информировала чекистов, как ведут себя миклашевцы, что замышляют. А они готовили, в частности, диверсию на соседней строящейся шахте, поджог там гаража, порчу техники.
Был вызван на откровенный разговор и Чих. Вот тогда и выяснились все обстоятельства его избиения.
В один из вечеров Миклашевский, Кучера, Горак и Ханковка были арестованы.
Вскоре, в ходе следствия, стали известны дополнительные детали их деятельности и планов.
Ядро группы составляла упомянутая четверка. Еще семь-восемь человек — вроде Григория Воцуняка — выполняли отдельные их поручения.
Остальные — завсегдатаи сходок — люди безобидные. Правда, именно они подвергались националистической обработке. Незаметно, ненавязчиво Миклашевский настраивал их против Советской власти. И, возможно, со временем преуспел бы, не упреди чекисты все его замыслы.
«Камарилья» поддерживала хорошо отлаженную, тщательно законспирированную многоступенчатую связь с осколками националистического подполья. Тактика Миклашевского состояла в накоплении сил, и там, где позволяли условия, где была благодатная ситуация, как учили его западные наставники, он должен был осуществлять диверсии, наносить материальный и моральный ущерб Советскому государству.
Планы у миклашевцев были с дальним прицелом. Они мечтали достать оружие, взрывчатку (несколько патронов аммонала Горак уже украл во время подготовки отпалки в карьере и хранил их в оборудованном тайнике). Подумывали бандиты (а называть их так имелись все основания) о чистых бланках различных документов, начали собирать сведения о людях, высланных за преступления против государства.
Да рухнули эти планы, не сбылись.
Такое удачное начало работы, конечно же, придало Латкину сил и уверенности на долгие годы.
10
А если быть скрупулезным, то эти «долгие годы» можно без труда высчитать. Начинал службу в пятидесятом, закончил в восемьдесят первом. Итого — тридцать один год! Ушел в отставку полковник Латкин по болезни — пристали к нему инфаркты. Было бы здоровье, он и сейчас бы не покидал управление КГБ по Пермской области, где проработал двадцать семь лет.
О «Камарилье» он сегодня вспоминает с легкой иронией. Был-де такой случай. Справиться я со своей задачей тогда справился, но и ошибок допустил немало. По неопытности. Сейчас этого Миклашевского разоблачил бы в два счета...
Но вообще-то Латкин благодарен судьбе за то, что она устроила ему экзамен на зрелость, на самостоятельность в далеком Алдане. Это была хорошая школа.
В. СОКОЛОВСКИЙ
Крушение
Человек шел по лесу. Наступало утро. Недолгую летнюю ночь он скоротал в старом шалаше на сенокосных угодьях. Из своего ночного убежища выполз еще затемно. А когда кончился лес и тускло заблестела впереди полоска железнодорожного пути, воздух был серым, размытым, неверным.
Мокрые от росы брюки липли к ногам. Раздвигая высокую траву, он двинулся к полотну. На перекинутой через плечо костыльной лапе висела сумка с торцовым гаечным ключом и «пучинным»[9] костылем внутри, рукой вышедший из леса опирался на слегка изогнутый металлический прут. Человек вышел на пути, огляделся и пошагал к ближайшему рельсовому стыку. Вынул из сумки инструмент и принялся развинчивать стык.
Надо было торопиться. Вставляя в отверстия торцового ключа то большой костыль, то — если гайка шла туго — прут, он откручивал болты. Отлетела одна гайка, вторая, третья... Тогда он пустил в дело лапу. Вот рельс отошел от стыка, дальше, дальше... хватит! Теперь никуда не денутся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
