Латкин усмехнулся.
— Вообще-то не против. Я лес люблю — грибы, ягоды. Там к тому же душа отдыхает... Так что при случае воспользуюсь приглашением.
Широкая дорога свернула в тайгу, и сразу потемнело. Латкин смолк. Молчал и шофер. Он напряг зрение, дабы не угодить в колдобину.
От Большого Невера до Алдана — места своего назначения — Латкину предстояло добираться по здешним меркам всего ничего — сутки. Если, конечно, «козлик» не подведет.
2
Какие там грибы, какая клюква! На него, выпускника Высшей школы МГБ СССР, навалилась уйма проблем, нерешенных вопросов, забот и хлопот. Алданский горотдел МГБ был крупнейшим в Якутии, место же начальника пустовало несколько месяцев, и вот теперь майору Латкину предстояло в короткий срок разобраться с обстановкой в городе и районе. А она была непростой.
И вот почему.
Всего семь лет прошло, как окончилась Великая Отечественная война. Но и после нее враги Советской власти, всевозможные гитлеровские прихвостни, националистический сброд, власовцы, головорезы из бандеровских банд и прочая нечисть продолжали свои злодейства. От их рук все еще гибли колхозные активисты, учителя, врачи, партийные и советские работники, сотрудники милиции, просто честные люди. Пули предателей сразили многих солдат, дошедших до Берлина и возвратившихся домой. И разве мог кто-то из них подумать, что на родной земле его ждет смерть от выстрела из-за угла?!
Но так было. И не месяц, не два после отгремевшей войны.
С бандитами органы милиции, государственной безопасности вели суровую, непримиримую борьбу. Постепенно ряды карателей редели, их предавали суду — справедливому, народному. Некоторых — во избежание дальнейших связей с бандами — пришлось выселить в отдаленные районы, в том числе в Якутию.
Были среди поселенцев те, кто совершал преступления по заблуждению, поддавшись антисоветской пропаганде.
Теперь они, поняв и осознав всю тягость своих действий, добросовестно работали, искупали немалую вину.
С такими особых проблем не было.
Труднее приходилось влиять на тех, кто продолжал творить зло, кто по-прежнему питал к нашему строю вражью ненависть.
3
Поздним февральским вечером 1953 года — а работали тогда часто и ночами — в кабинет Латкина заглянул комендант одной из спецкомендатур района Захаров. Весь в снегу — на дворе мела пурга, в шубе с поднятым воротником, в завязанной под подбородком шапке, он был похож на Деда Мороза. Только без мешка с подарками и палки.
— Разрешите войти?
— Что за вопрос? Раздевайся и грейся, — кивнул Латкин в сторону печи, в которой потрескивали дрова.
Не вошел Захаров, а ввалился. Снял рукавицы, протер глаза.
Разделся, в коридоре стряхнул с шубы, шапки и валенок снег.
— Ну и метет! Да мороз — не меньше тридцати.
Латкин протянул ему пачку «Беломора».
Закурили. Перебросились несколькими дежурными фразами, а затем Захаров сделал паузу, оперся локтями в стол. Сказал тревожно и озабоченно:
— Я, Георгий Маркович, в такой поздний час явился неспроста...
Латкин насторожился.
— Давай выкладывай.
И Захаров поведал следующее.
В тот день, после работы, к нему в комендатуру явился для очередной отметки поселенец из Западной Украины Микитюк — лесодоставщик местной шахты. Был он возбужден, то и дело оглядывался по сторонам. И когда Захаров, сделав отметку, сказал, что Микитюк может идти, тот вдруг наклонился к коменданту:
— Справа у мэнэ е.
— Что за справа? — не понял Захаров.
— Ну, дело по-российски.
— Слушаю.
Микитюк боязливо огляделся.
— Да никого тут нету. Рассказывайте.
— Сведите меня с вашим головой, начальником то бишь.
— А я что — не начальник? — малость обиделся Захаров. — Или мне не доверяете?
— Доверять доверяю, но тут треба разбираться самому главному, иначе можно напортачить... Или при пересказе перепутаете что-либо...
Захаров смекал, как быть.
— Хорошо, — привстал он со стула. — В таком случае я сегодня же вас отвезу в райцентр, к начальнику.
Микитюк с минуту размышлял.
— Не, не можу я с вами ехать. Мое отсутствие в бараке сразу заметят. В первую очередь жена спросит, а потом и соседи: «Где был?»
Захаров тихо сказал в ответ:
— Резонно... — И — громче: — Так что — привезти начальника сюда?
— Не. Краще в соседний поселок — тут тоже опасно...
— Хорошо. — Комендант сел на свое место за старый двухтумбовый стол, накрытый выгоревшим зеленым сукном. — Соседний так соседний. Договорились. Завтра к двенадцати часам будьте в тамошней комендатуре.
— А как с работой?
— Это забота не ваша.
Микитюк вышел, а Захаров тут же связался по телефону с начальником шахты.
— У вас в соседнем поселке нет дел?
— А что?.. Вообще-то есть — надо буровые трубы получить.
— Прошу командировать лесодоставщика Микитюка. Очень прошу. И обязательно завтра.
— Вас понял, сделаем.
— Вот такую самодеятельность я проявил, Георгий Маркович. Хотел было вам позвонить, выяснить, сможете ли выехать на встречу с Микитюком, но телефонная связь у нас сами знаете какая, — закончил рассказ Захаров и отрешенно вздохнул: теперь-де, товарищ Латкин, казни или помилуй, твоя воля; я же поступил так, как подсказал мне мой десятилетний чекистский опыт.
С минуту стояла напряженная тишина.
Латкин снова достал папиросы. Протянул пачку Захарову.
— Бери... Конечно, у меня на завтра совсем планы другие, но ладно, кое-что перенесу на другое время. — Он усмехнулся, подал Захарову руку. — А у Микитюка, может, и вправду важная «справа»... Поедешь со мной?
— Вам лучше одному.
4
Утром Латкин выехал на встречу — на том же «козлике», что привез его четыре месяца назад со станции в Алдан. Погода смилостивилась, пурга утихла, но мороз еще более усилился. Дорогу занесло, и порою приходилось вылезать из кабины, чтобы помочь машине преодолеть тот или иной злополучный сугроб.
«Добро, если не зря потеряю время, — размышлял Георгий Маркович. — А если пустяк? Вдруг Микитюку вздумалось изложить не бог весть какую личную просьбу. Или жалобу. Так со всем этим мог и Захаров разобраться».
В назначенное время он был в комендатуре. Явился туда и Микитюк. Это оказался пожилой, мало чем примечательный человек.
Георгий Маркович пригласил его сесть.
Микитюк нервничал, мял в руках шапку.
— Ну, что у вас? — приготовился слушать Латкин.
Микитюк говорил сбивчиво, путая русские и украинские слова. А суть его рассказа заключалась в том, что он весьма обеспокоен за судьбу своей дочери, Татьяны, Теци, как называл ее Микитюк. Дело в том, что Татьяна, работавшая ламповщицей, с недавних пор, по наблюдениям отца, вовлечена в какую-то тайную, настроенную против Советской власти организацию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
