песню души.
Мертвый глаз легонько загудел сервомеханизмом, повернулся стеклянным зрачком к скамейке.
− Пошли, пошли, − потянул хнычущего комиссара от греха подальше.
Мы вышли из скверика, прошли квартал и оказались у входа в дом отдохновения под плакатом: «Любовь — мечта библеистов, стала реально доступной всем лишь в нашем обществе». А чуть ниже подпись одного из пророков Нового Завета Коммунизма: Мудаченко. На плакатах Коммунарии встречались старые знакомые по Земным лозунгам, но появились новые. Кто − апостолы, кто — пророки или святые.
Надо было где-то переждать, но идти в дом коммунистической любви не хотелось. Напротив дома похоти стоял храм. Коммунарцам тоже необходима вера. Церковь похожа на православную, но с красными пятиконечными звездами на куполах, и серпом с молотом под каждой звездой. Серпастые и молоткастые вершины золоченых куполов смотрелись совсем неплохо, но мне эти атрибуты набили оскомину и на Земле.
«Что же там?» − Вновь вырос длинный и глупый нос Буратино. Да видно уж горбатого могила исправит.
Сквозь распахнутые двери храма неслось разноголосое пение: − Вечные лета апостолу Сталину, вечные лета апостолу Брежневу…
Под разукрашенными фресками сводами собралось десятка три-четыре прихожан. Стены увешаны иконами: архангела Железного Феликса, с маузером в одной руке и веревкой с петлей в другой; Пречистой Девы Марии Александровны с лысым и бородатым крохотным Лениным на руках; знаменитый в мое время поцелуй взасос Брежнева с Хоннекером. Здесь висела уйма святых Коммунарии. Кто с ружьем, кто с ножом, кто разворачивал свиток речей, другие вешали или топили неверных, но у всех светились нимбы над лысыми и волосатыми черепами. Зло на планете перекрасилось под добродетель.
Внимание всех приковал алтарь с бурыми потеками, словно высохшая кровь. На нем лежала пожилая женщина.
− Дети мои, − обратился к прихожанам поп в алой рясе и с золотыми серпом и молотом, в руках. − Сейчас свершится великое таинство Лафаргизации. Словно святые Лафарги, потомки апостола Маркса, состарившись, первыми добровольно ушли из жизни, так и эта женщина обретет Покой. Зачем ей больное тело, зачем требовать любви у молодых? Честно, мудро выпить Чашу Забвения и не мучить молодежь своими болячками, нытьем.
Красный поп освежил пересохшую глотку из большой хрустальной чаши, передал ее женщине: − Выпей.
Все в церкви затаили дыхание. Словно на средневековом аутодафе витали под сводами любопытство и страх.
Женщина сначала мелкими глотками, а затем все смелее и смелее перелила в себя содержимое огромной чаши, лишь несколько капель стекли по подбородку. Темно-красный напиток кончился, женщина выдохнула, и над головами пролетел легкий запашок кагора. Глаза заблестели, а с лица соскользнула печать тревоги и неуверенности.
− Ты, готова?
− Да, − пьяно мотнула головой героиня таинства.
Поп неуловимо быстро прочертил золотую дугу молотом ко лбу несчастной. Женщина опрокинулась на возвышение алтаря.
− Ах! − отразилось в сводах.
За молотом сверкнул в лампадах серп.
Кровь хлынула мощно, пузырясь в перерезанном горле. Так же быстро красно-бурый поток иссяк. Алтарь окрасился свежими алыми тонами.
Поп скрестил над головой окровавленный серп и молот: − Таинство свершилось, − тягучим басом пел он. − Геенна Огненная слижет все грехи, все очистит. Аминь!
Алтарь, словно под давлением пьяных глаз попа, покатился к разукрашенным огненной зубастой пастью дверям. Клыки распахнулись, на секунду сверкнув тугими языками газовых горелок, и захлопнулись за сброшенным в нее телом. Грянул хор певчих, а мы покинули храм.
Закат тлел последними светлыми тонами, вечерело.
Психиатрическая больница, наверняка, уже успокоилась, опустела. Остались только дежурные и пациенты. Пара браться за дело, но готов ли шеф?
− Ну, как, Холл, вспомнил?
Комиссар сжал кулаки, мотнул головой в сторону пустившего дымок кремации храма: − Неужели это не сон, Георгий?
− Сон кончился, а вокруг нас серая реальность местных будней. Праздники, думаю, круче.
− Да, − согласился Холл. − Ты прав. С планеткой все понятно. Дрянная планетка, но лечить ее паранойю рановато. Все идет к тому, что управление полностью перейдет к компьютерам.
− Какая разница?
− Большая, − уверенно вещал начальник. — Вот когда пробьет время «Ч». Незаметно сменим программу, и компьютер сам поможет выправить воспаленные коммунизмом мозги. Главное, как нам выбраться?
− Есть вариант.
− Какой? − Холл на глазах превращался в прежнего комиссара.
− Попробуем выкрасть из психушки катапульту. Вы ее исправите. Ведь исправите?
− Да, конечно, − полностью восстановился апломб самоуверенного полицейского.
− Вот и вся премудрость.
Когда дошли до больницы, уже царил на улице мрак. Зарешеченные окна сливались с тьмой. Лишь кое-где пробивался свет.
«Дежурные санитары бдят», − догадался я.
Пробираться в зарешеченную крепость решили по пожарной лестнице на чердак. Чего под крышей хватало, так это пыли.
− Чхи, чхи, − закудахтали мы, дружно вливая наши робкие потуги в хор стонов несчастных коммунарцев.
Люк на чердаке заперли на замок. Пришлось изрядно попотеть, пока не сорвали его длинной железякой. Прислушались, никто не бил тревогу, и мы спустились с чердака. Дальше, для конспирации, шли босиком. Так спустились до второго этажа, этажа с приемным покоем. В коридоре Холл ненароком зацепил жестяной мусорный бак.
− Что это… − возмутился непорядку проснувшийся санитар, но я голой пяткой вбил остатки вопроса в распахнутую пасть вместе с доброй полудюжиной зубов. После местного лечения мои симпатии к медперсоналу увяли.
Опростоволосившегося стража туго, до боли, связали. Угрызений совести и жалости к нему совсем не испытывал, потому что узнал в пленнике подручного Душегуба, недавно вязавшего к электрическому стулу, едва сдержался добавить еще пару раз по мерзкой хряпе.
«Всем воздастся по их делам», − мелькнуло библейское оправдание насилию, а кляп туго вошел в беззубый рот.
Дальше пошло, как по маслу. Никто не мешал дойти до приемного покоя, только жуткие крики из палат неприятно студили кровь. Да разве же это помеха профессиональным бойцам.
Катапульта валялась в той же куче хлама. Холл, только увидел спасительную коробочку, захлебнулся на радостном вдохе. Руки комиссара так дрожали, что палец не сразу отыскал кнопку возврата. Жал, жал ее пока не прошел нервный срыв. Виновато на меня глянул и, наконец, взялся за починку. Снял крышку, удовлетворенно свистнул: − Так и думал, что отскочил контакт.
Только начал прилаживать проводок к клемме, как по ушам хлестнула мощная сирена. Мы даже присели от неожиданности.
«Дотянулся до сигнализации, гад!» − запоздало догадался, все же зря пожалел сволочь, еще пара тумаков отправила бы его в более длительный нокаут.
В коридор выскочило с пяток санитаров и несколько очумелых пациентов. Я захлопнул дверь и принялся ее баррикадировать.
− Быстрее, Холл! − торопил товарища по несчастью.
У
