Елена Сергеевна зашла к соседке всего на минутку — заглянуть в телевизионную программу. Но затянулась «минуточка» — в полчаса превратилась. А все соседка Клара. Очень ей интересно про Вадима было узнать.
— Неужели так и не пьет?.. И нисколечко? Вы посмотрите! Другие и лечатся, уколы принимают, а толку что…
— По-всякому складывается, — заметила Елена Сергеевна. — Сама не нарадуюсь. И характер у него будто другой стал. «Спасибо. Я сам. Не суетись. Посиди…» Задумчивый. На рыбалку ходит. Один. Только вот курит много.
— Ну, Елена Сергеевна, вы уж слишком хотите! Чтоб и не курил еще!
— Да это так, к слову… Багаж вот никак не приходит.
— Что же там, в багаже, — вещи хорошие? — полюбопытствовала Клара. — На Севере, говорят, любой дефицит достать можно.
— Что-то, конечно, приобрел… Но меня, знаете, — Елена Сергеевна улыбнулась, — вещь одна заинтриговала. Древняя очень вещь…
— Это что же такое? — Соседка близко придвинулась к Елене Сергеевне.
— Зуб мамонта. Не так меня, собственно, заинтриговала, как одного человека. Двенадцать лет ему, но, скажу вам, любопытная личность…
Толстенький Котя сидел на лавочке, вкопанной у палисадника, за которым стояли высокие мальвы с красными цветами, и болтал ногой. Кот Тимофей круглыми зелеными глазами внимательно следил за этой качающейся ногой. Время от времени он приподнимался и ударял ее лапой. Сильнее всего интересовал его шнурок. Но шнурок был тонкий, засаленный, и зацепить его не удавалось.
Розовощекий брат Толика на минуту опускал голову и грозил Тимофею пальцем:
— Побалуешься у меня! Попробуешь хворостинку!
Но Тимофей хворостинки не боялся. Снова нацеливался зелеными глазами на шнурок.
А Котя, сделав внушение Тимофею, поднимал голову и снова смотрел вдоль улицы. Где же Толик? Обещал прийти и вместе с Котей склеить коробчатый змей. Обещал, а сам пропал куда-то. Сиди вот тут, жди его!
А в это время на площадке Толик, Мишка и Тигра сидели возле футбольных ворот на бревнышке и держали «тайный военный совет».
Тигра ударил рукой по своей сбитой в одном из футбольных сражений коленке и убежденно сказал:
— Все это треп на постном масле! Валерка нарочно слух распустил, чтоб в сад не лазали.
— Ты много знаешь! — отмахнулся Мишка. — Ты проверял, да?
— Обождите, — поморщился Толик и в десятый раз спросил: — Ну, а что, что там может быть?
— Мин сто штук понаставил! — засмеялся Тигра.
— Колючую проволоку протянул? — задумчиво продолжал Толик. — Так это ерунда. Важность — проволока! Ток подключил? Провода были бы видны…
— Ты уж придумаешь! — поморщился Мишка. — Ток не станет подключать. Током может убить.
— Яму выкопали и водой залили, — опять засмеялся Тигра. — Как древние, когда мамонтов ловили. Да говорю же вам: туфта все это. Треп на постном масле.
— Может, и правда треп? — сам себя спросил Толик. — Как говорится, психологический ход…
— Вот черти, — вздохнул Мишка. — Загадали загадку!..
Петр Шмаков открыл замок на дверях сарая и, как верного боевого коня, похлопал своего «ИЖа» по тугому седлу.
Пора прощаться. Скоро придет Галкин, вручит оставшиеся деньги и выведет мотоцикл из сарая. Петр откинул брезент в коляске. Там, как всегда, лежали два шлема. Красный — который пошире, его, и желтый. Желтый, бывало, Кира надевала. Удивительно: она и в шлеме была красива. Глаза большущие, губы пухлые, волосы золотистые, из-под шлема по плечам вьются…
Кира. В последнее время совсем редко видятся. И разговор, как в заводской проходной или столовке: «Привет!.. Ну, как живешь?.. Что новенького?..» Отчего это? Не потому ли, что Вадим приехал? Хотя не похоже. Здесь вроде больше он не появлялся. Уж Алька бы доложил.
Ну, ничего, вот привезет голубую «Волжанку» — иначе на дело посмотрит. Машина — это что-то значит… Итак, голубую? А может быть, спросить ее, какой больше цвет уважает? Стоит, пожалуй, спросить. Она это любит, когда советуются. Насчет Парижа опять же что-нибудь ввернуть.
«Ничего, голубушка, — подумал Петр, — закручу сейчас твою умную головушку».
Он одернул рубаху, зачесал набок густой чуб и вышел на улицу. У калитки соседей сначала тихонько дернул за колокольчик. Потом громче. Еще подергал. Тишина. Никого нет.
Вот так, и в будний день ее не застанешь, все в театре своем пропадает, и в законное воскресенье — не дозвонишься. Э-эх!..
Он посмотрел на часы — начало восьмого. Сейчас Галкин должен прийти. Опять, наверно, бутылочку принесет. Тут и выпьешь с горя. Совсем перестала знаться. Нос воротит…
Петр вернулся домой, снова зашел в сарай. А шлемы-то отдавать незачем. Насчет шлемов не договаривались. Хоть и не велики деньги, а все же куплены были. На свои куплены, заработанные. Опять же Валерке потребуется… Настырный парнишка, хозяин. Глядишь, и скопит на свой мопед…
И едва Петр успел отнести шлемы домой, как явился Галкин. В той же шапочке блином, с тем же пузатым портфелем.
Галкин уже был немного навеселе. Он отдал Петру деньги и сказал, что мотоцикл заберет завтра утром, а сегодня они, как и положено, это дело «спрыснут».
На столе снова появились хрусткие огурцы свежего посола, ядреные помидоры, яблоки на любой вкус, картошка в сметане, селедочка с кружочками лука, рюмки граненые…
За окном начинало темнеть. И вторая бутылка была наполовину пуста. Разговор пошел громкий, вперебивку. Шмаков про сад говорил, сколько собирает яблок да ягоды всякой. Галкин смачно жевал антоновку, хвалил Петра:
— Жить, это точно, с умом надо. Правильно живешь. Одобряю…
— «Жигули» беру. Деньга, правда, великие — зато вещь. Свои колеса! Хочу — в Крым еду, хочу — в Прибалтику. Хочу — в саму Европу двину!
— Что говорить! Можно и в Европу! Цивилизация…
— Мотелей понастроили. Едешь — одно удовольствие! Гостиница, обслуживание, двери перед тобой открывают, отдельный номер с удобствами…
— Что так, не женишься-то?
— К тому идем. Есть одна… соседочка. Дом у нее — рядом. Не новый дом, но руки приложить, отремонтировать — выгодно можно продать…
— А как сама-то? Есть на что посмотреть?
— Ну-у! — Петр закатил глаза. — Шикарная женщина! Художником в театре…
— Культурные они… — Галкин наполнил рюмки. — Обхождения требуют.
— Это ты точно! — согласился Петр. — И моя — тоже: в Париж ее вези!
— Смотри-ка ты!
— Оно, понятно, красиво — сердце Европы! Только… — Петр прошуршал пальцами. — Денежки нужны. В тот же Крым съездить — опять затраты…
— Без денег — никуда.
— А их заработать надо.
— Надо, — подтвердил Галкин.
— На заводе хорошо платят. Да здесь вот. — Шмаков показал на темное окно. — Вот они, деньги, растут. Да надо уметь взять.
— Надо уметь, — снова подтвердил Галкин.
— А все — руки. Я ей, голубке, скажу: театру — восемь часов отдай. Согласен. Остальное — дому, мужу законному. Сад к тому же, не забывай. А как же! Я ей, Кире, еще так скажу…
Что еще хотел Петр Шмаков сказать Кире, осталось неизвестным. В комнате вдруг зазвонил звонок. Перестал. Снова коротко звякнул. Петр секунду глядел вверх, на звонок, подававший сигнал тревоги. Затем грузно поднялся и, наливаясь краснотой, выскочил за дверь. В коридоре поискал палку (стояла здесь палка, все собирался к вилам приладить), а теперь — нет ее. И от того, что не нашел палки, ярость еще сильнее захлестнула его. Грохнул кулаком в дверь и кинулся в темноту сада…
Звонок в комнате ребята не услышали. Но когда Мишка за что-то зацепился ногой и, нагнувшись, потрогал жилку, то сразу подумал, что это и есть ловушка.
— Бежим! — испуганно выдохнул он. А через секунду до их ушей донесся треск распахнувшейся двери.
Первым в раздвинутые доски забора протиснулся Тигра (он ближе всех был к забору), за ним пулей выскочил Мишка. Толик, со страхом слышавший топот ног, успел лишь просунуть в дыру голову — сильная рука вдруг рванула его назад. Он сжался, втянул голову в плечи, и тут же его тяжело, будто молотом, ударило в бок, спину, по плечу. И снова — в бок, да так — словно треснуло что-то внутри.
«Все. Конец. Убьет…» — тупо и безысходно отдалось в голове Толика.
Подробности драмы в саду Шмаковых
Слух о том, что сын машиниста Белявкина, избитый, в бессознательном состоянии отправлен на «скорой помощи» в больницу, разнесся почти мгновенно. Да и как было не разнестись слуху! Чуть не убили мальчонку! И за что? В сад полез. Такого и не припомнят, когда еще было. Ну, пошуметь, постращать, хворостиной вытянуть — это сколько угодно. Но чтобы так жестоко, до полусмерти — такого не бывало. И кто поднял руку — Петр Шмаков! Да у него этих яблок — хоть свиней корми. Каждый день продают на базаре. И не за яблоками, говорят, полезли — про какую-то хитрую сигнализацию им, понимаешь, хотелось проведать. Известное дело — ребятишки!
