Олег потрясённо ахнул. А я почему-то сразу успокоилось. От этой новости ситуация не стала лучше, но во всяком случае прояснилась.
– Они не пятидесятники, – сказала я.
– Конечно, нет. Они люди. Другой вопрос – откуда они, кого представляют и какие цели преследуют.
– Сейчас мы это выясним. Сейчас мы всё выясним. Обождите минутку.
Я выбежала из комнаты, быстро поднялась на второй этаж, вошла в спальню отца и Анн-Мари, а оттуда – в ванную. Порывшись в аптечке, я вскоре нашла упаковку инъекционных ампул с надписью: «Диметилатропина гидрохлорид». Не самый лучший препарат, зато весьма эффективный, который напрочь лишал человека воли и способности сопротивляться. Я не ошиблась в Анн-Мари – она оказалась достаточно предусмотрительной и на всякий пожарный обзавелась средством для «развязывания языка». Ещё я прихватила из аптечки синергин, после чего вернулась в гостиную.
Там Валько при содействии Олега деловито обыскивал наших пленников. На журнальном столике возле дивана уже лежали Анины серьги и колечко, пара наручных часов – изящные женские и массивные мужские, телефоны, медальон с золотой цепочкой и несколько пластиковых карточек.
– Если они агенты, – объяснил мне Валько, не прекращая обыск, – то у них могут быть штучки вроде наших аварийных передатчиков… Ага! Вот это интересно.
Он выудил из заднего кармана Аниных брюк какой-то небольшой плоский приборчик с тремя сенсорными кнопками и крохотным дисплеем, на котором высвечивался текст: «Активно: П Л Т». Теми же буквами – «П», «Л» и «Т», – были маркированы и кнопки.
– Так-так, – задумчиво произнёс Валько. – Что бы это значило?
– Что бы ни значило, лучше не трогай, – посоветовала я.
– Вообще-то ты права. Однако устройство активно, и это мне не нравится. Очень не нравится.
– Мне тоже, но…
– Послушайте! – несмело вмешался Олег. – А «П» и «Л» не может означать «парализаторы» и «лучевое оружие».
Я вопросительно посмотрела на него:
– В каком смысле?
Он смутился.
– Ну… У Вейдера есть своя секретная виртуальность. Даже несколько виртуальностей. В одной из них игроки должны захватить военную базу чужаков. И у каждого имеется генератор специального защитного поля – в радиусе тридцати метров вокруг него парализаторы и лучевики противника не действуют. А наше оружие, конечно, в полном порядке.
Валько фыркнул:
– Ха! Можно не сомневаться, что с таким преимуществом вы всякий раз задаёте мохнатикам жару. У нас тоже хватает игр, где хорошие парни обладают всевозможным супероружием, с помощью которого укладывают чужаков штабелями. Такие игры вредны, они расслабляют человека, на подсознательном уровне внушают ему ложное чувство неуязвимости. Поэтому всем нашим военнослужащим строжайше запрещено в них участвовать. Да, что касается оружия массового уничтожения, то тут мы на две головы выше всех Иных рас; однако старые добрые парализаторы и всевозможные лучевики как у нас, так и у чужаков совершенно одинаковы, в их конструкции ничего принципиально не менялось уже лет пятьсот, они надёжны и безотказны.
В качестве демонстрации к своим словам он достал из кармана парализатор, замаскированный под обычный фонарик, направил его в стену и нажал на спуск.
Ничего не случилось. Ровным счётом ничего. Озадаченно хмыкнув, Валько повторил попытку. Всё тот же результат.
Между тем Олег взял пистолет Саши Киселёва и выстрелил в стену. Раздался характерный треск разряда, сверкнула голубоватая вспышка.
– Вот видишь, работает.
Валько прижал палец к сенсорной кнопке «П» прибора. Текст на дисплее сменился: «Активно: Л Т». После этого испробовал свой парализатор – он работал исправно.
– Ну и дела!..
Сделав «П» снова активным, он убедился, что его оружие опять заклинило.
– Круто! Нечего сказать… А «Л», значит, «лучевики»? Тогда и вправду можно мочить чужаков, как мух. Надо только избегать выстрелов издали… – Он повернулся к Олегу: – А что такое «Т»?
Тот пожал плечами:
– Не знаю. В той игре у нас была защита только против парализаторов и лучевиков.
Валько задумчиво почесал нос.
– Гм-м. Танки? Торпеды? Термоядерное оружие?.. Нет, глупо.
– Топоры, томагавки, – злорадно предположил Олег.
– Прекрати! Сейчас не время для шуток.
– Вот именно, – вмешалась я. – Не время. Ни для шуток, ни для экспериментов. Прежде всего нужно выяснить, что случилось с отцом и Анн-Мари.
– Да, действительно, – согласился Валько. Он поочерёдно нажал все три кнопки – «П», «Л» и «Т». Дисплей высветил: «Не активно». – Вот так-то лучше. Ну, и кого будем допрашивать – Корееву или Киселёва?
– Лучше Аню, – предложил Олег. – Из них двоих она главнее. К тому же Саша мне больше нравится.
– Хорошо, – кивнула я и указала на конфискованные у пленников побрякушки: – Но сперва нужно убрать их подальше… Нет, постойте. Этого мало. «Жучки» могут быть и в одежде.
– Ты что, предлагаешь раздеть её? – смущённо спросил Олег.
– Да, догола. И не красней, как невинная барышня. Можно подумать, ты никогда не видел голых девчонок. Хотя ладно. Сбегай ко мне, принеси один из моих халатов. Пощадим твою стеснительность.
К тому времени, когда Олег вернулся, я сняла с Ани всю одежду, включая бельё. Прикрыв наготу девушки коротким халатиком, я распорядилась вынести все её вещи в холл, а после некоторых раздумий велела ребятам оттащить туда же и бесчувственного Сашу Киселёва. Кто знает – может, спрятанные в его одежде «жучки» сработают и от Аниного голоса.
Плотно закрыв дверь гостиной, мы удобно усадили Аню на диван. Валько и Олег уселись справа и слева, придерживая её за руки.
– Ноги тоже держите, – сказала я. – Ниже колен, чтобы она не брыкалась, когда очнётся.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – произнёс Валько. – Лично я совсем не разбираюсь в «наркотиках правды».
– Зато я немного разбираюсь, – ответила я, доставая из упаковок ампулы. – Не слишком хорошо, но достаточно, чтобы не повредить её здоровью.
Склонив Анину голову набок, я сделала ей в шею инъекцию синергина, нейтрализуя действие парализатора. Подождав, когда она начнёт проявлять признаки жизни, я вколола ей диметилатропина.
Через полминуты Аня подняла голову, распахнула глаза и уставилась на меня мутным, бессмысленным взглядом. Зрачки её были расширены, дыхание глубокое, учащённое – явное свидетельство, что наркотик подействовал.
Она резко дёрнулась, благо Валько с Олегом надёжно удерживали её. Аня тихонько заскулила, из уголка её рта потекла слюна.
– Молчать! – властным тоном приказала я. – Сидеть смирно. Отвечать на мои вопросы. Ты поняла меня?
– Да.
– Кто ты? Откуда? Расскажи о себе.
– Кореева Анна. Родилась в городе Артёмовске, Петропавловский уезд, Христовоздвиженская губерния, двадцать шестого августа три тысячи пятьсот…
– Нет! – перебила я. – Говорить правду. Только правду. Назови своё настоящее имя.
– Я… не могу сказать.
– Ты должна. Отвечай!
Она вяло мотнула головой:
– Мне нельзя.
– Почему?
– Запрещено.
– Кем?
– Мной.
– Я снимаю запрет, – сказала я. – Разрешаю отвечать.
– Ты не можешь разрешить. Мне нельзя об этом говорить.
– Чёрт! – отозвался Валько. – Она что, зомби?
– Ты психокодирована? – спросила я.
– Да, – последовал короткий ответ.
Вот так-так! Никогда бы не подумала. Аня не производила впечатление человека безынициативного, с притуплённой интуицией, лишённого смекалки и творческого воображения. Как раз наоборот…
– Психокод подавляет твои мыслительные способности?
– Нет.
– Почему?
– Он включается, когда нужно.
– А именно?
– Не могу сказать.
Валько вполголоса прокомментировал:
– Какой-то новый способ кодирования. Не всеобъемлющий, а тонкий, ситуационный. В обычных обстоятельствах он не действует, а срабатывает лишь при определённых условиях. Например, после приёма наркотиков, при сильном алкогольном опьянении или продолжительном болевом воздействии.
– Похоже на то, – согласилась я. – И похоже, что он не такой эффективный, как глубинный психокод. На некоторые вопросы она всё-таки отвечает. Следовательно, мы можем кое-что выяснить.
Аня снова начала дёргаться. Я прикрикнула на неё:
– Сиди смирно! Подчиняйся мне! Отвечай: что с моим отцом и Анн-Мари?
– Не могу сказать.
– Однако ты знаешь, что с ними случилось?
– Да.
– Они… – мой голос сорвался от волнения. – Они живы?
– Да.
– Они захвачены в плен?
– Не могу сказать.
– Они пленники твоих товарищей?
– Не могу сказать.
– Их жизни грозит опасность?
Молчание. В Аниных глазах мелькнуло что-то вроде растерянности. Очевидно, вопрос был поставлен слишком расплывчато. Я попробовала уточнить:
