А ведь я могла бы вести его для Михаила. Это бы доставило мне немало удовольствия… Если бы пару лет назад, когда я ему это предложила, просто выслушал мою идею, всё могло бы пойти совсем по-другому. Не захотел, даже посмеялся. Где он и где инстаграм. Теперь вот не смеется, наверное.
Кстати, аккаунт оказался интересным. Там всё о жизни птиц, сотрудниках, новой продукции, рекламных акциях и тысяче других вещей. Птицефабрика — практически целый мир, чего там только нет.
Вчера я наткнулась на пост с видео-нарезками интервью с Михаилом, взятого у него после того, как он пожертвовал кругленькую сумму в фонд помощи жертвам похищения. Я не знала, что Потапов занимается еще и этим.
Никогда не забуду его слова:
«Не так давно я пережил похищение самого близкого для меня человека. Не понаслышке знаю, родственники жертв — такие же жертвы. Когда ты не знаешь, жив ли твой родной человек, ты спать не можешь, ты есть не можешь, ты дышать не можешь…»
Он говорил всё это с таким чувством, что мне захотелось рыдать белугой, и я рыдала, пока не закончились слезы. Эта его боль — очередной гвоздь в гроб наших с ним отношений.
На моем сердце множество нанесенных Потаповым ран, но и у него их не меньше.
Какой-то странный звук заставляет меня вынырнуть из пучины грустных мыслей.
Будто бы кто-то в дверь скребется. Поднимаюсь с постели и вижу, как в комнату заглядывает Иришка.
— Ты уже не спишь? — радуется она. — Сегодня не тошнит? Завтракать будешь?
— А ты что-нибудь жарила на том ужасном масле? Уже два дня вся квартира им воняет…
— Ничего я не жарила, сегодня хлопья с молоком. Кстати, масло обычное! Мы с тобой всё время пользуемся одним и тем же!
Глава 77. Рябчики
Через два дня:
Понедельник, 25 октября 2021 года
15:30
Аля
Кружусь возле стола и так и эдак. Пытаюсь запечатлеть новый хит сезона в лучшем ракурсе.
Рябчик в ягодном соусе — настоящий шедевр от шеф-повара Плюшкаberry.
Поскольку мне выпала невероятная честь — сделать фотосессию для нового меню — теперь день через день мотаюсь в этот ресторан и пускаю слюни на кулинарные новинки. А они… одна другой аппетитнее! Как будто издеваются надо мной!
Это блюдо принесли из кухни всего пять минут назад. Оно еще горячее, от него исходит умопомрачительный аромат. Пожалуй, впервые за всю карьеру фуд-блогера я не хочу фотографировать. Я хочу схватить рябчика голыми руками, разодрать на части и вгрызться прямо в аппетитную корочку.
Тут неожиданно понимаю, что фотоаппарат уже отложен, а руки тянутся к несчастной птичке. Цап, и она уже разодрана на части. Я кусаю ее прямо на глазах у официанта. Молодой парнишка, помогавший мне со съемкой, вдруг становится дико похож на филина, уж слишком сильно у него круглеют глаза. Где-то в глубине души мне становится стыдно, но я всё продолжаю рвать рябчика зубами и урчать от удовольствия.
Кроме нас в зале ресторана еще пара посетителей. Они расположились за несколько столиков от нас. Раньше с интересом поглядывали на процесс фотосъемки, теперь же пялятся на то, как я ем, с откровенным недоумением.
«Святоши! Как будто сами руками никогда не ели…» — бурчу про себя.
Вдруг слышу за спиной шаги и строгий голос директора-цацы.
— Аля, нам нужно поговорить!
Едва удерживаю себя от того, чтобы не застонать в голос. Я не хочу бросать своего рябчика, хотя от него и так уже почти ничего не осталось. Обязательно закажу домой еще штуки три-четыре. Лучше пять, а может, десять…
— Аля! — настаивает Закревский.
Нехотя кладу в тарелку почти обглоданные кости. Хватаю салфетку, вытираю перепачканные ягодным соусом губы. Иду за директором, невольно морщусь, снова чуя запах его ужасного одеколона.
Интересно, что ему от меня надо? Наверное, сейчас будет ругать за то, что пугаю посетителей своими манерами.
Однако, когда мы заходим в его кабинет, он заговаривает совсем о другом:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Не понимаю, я тебя чем-то обидел?
— Нет, Антон, конечно же, нет!
Да, теперь я называю его просто Антоном, и мы с ним официально на «ты».
При нашей следующей встрече после рыбного шоу Закревский передо мной извинился за излишнюю напористость. Предложил дружеский формат общения, если я вдруг не созрею на что-то большее. Я, понятное дело, созревать и не думаю. В моей жизни ему по-прежнему нет места, как бы он ни хотел в нее втиснуться. Вежливое общение намного приятнее грозных выпадов в мой адрес. Поэтому всеми силами стараюсь сохранить такой директорский настрой.
— Тогда почему ты отказалась со мной пообедать? Я ведь приглашал!
Простите, господин директор, не могу я вам чистосердечно признаться, что одеколон ваш похлеще дихлофоса будет. В присутствии Закревского мне разве что вырвать хочется, но уж никак не обедать.
— Заявляешь, что не голодна, а потом на глазах у гостей сжираешь целую птицу чуть ли не с костями!
О, сколько же негодования в его голосе.
— Он был очень вкусный… — это единственное оправдание, которое приходит мне в голову.
Опускаю взгляд в пол, изображаю полнейшее раскаяние.
— Ладно, иди! — рычит Закревский.
Черные глаза метают в меня молнии нешуточных размеров.
Эх, господин директор, когда же вы оставите попытки со мной сблизиться…
Я спешу быстрее скрыться. Находиться в одном помещении с ним и его одеколоном почти невозможно. Задерживаю дыхание, добегаю до зала, лишь здесь позволяю себе вдохнуть полной грудью в надежде, что тошнотворный запах успел улетучиться. И чуть не дурею от нового мерзкого аромата. Мимо меня проходит какая-то дама, облитая с ног до головы удушающе сладкими духами. Чувствую, что меня сейчас вырвет прямо на пол. Отчаянно пытаюсь удержать в себе рябчика. К тому же начинает болеть голова.
— Вам плохо? — тут же подлетает ко мне официант.
— Извините, я сегодня не могу продолжать съемку, мне действительно нездоровится. Подъеду завтра в это же время, и мы продолжим…
Со скоростью звука складываю фотоаппарат и остальные вещи, подхватываю сумку и вылетаю на улицу. Только тут удается надышаться по-человечески.
Мне на счастье возле ресторана останавливается какое-то такси. Пассажиры выходят, и я сразу же бросаюсь в салон, называю адрес.
Таксист кивает, крутит руль.
В одной из пробок, которыми так изобилует южная столица, я засматриваюсь на яркие вывески одного гигантского здания и замечаю надпись: частная клиника «Орловская».
— Остановите, пожалуйста! — прошу водителя.
Пора бы уже что-то сделать с моей тошнотой.
Выйдя из машины, сразу спешу туда. Стойка регистратуры в клинике даже приличнее, чем в некоторых гостиницах. Всё такое мраморно-позолоченное. Видимо, организация ну очень «частная», и ценники явно заоблачные. Впрочем, Закревский был со мной весьма щедр, поэтому недостатка в денежных средствах я не испытываю.
Смело шагаю к регистратуре.
— Мне нужно к терапевту!
— Вы хотите записаться к какому-то конкретному врачу?
Девушка начинает перечислять совершенно ни о чем не говорящие мне фамилии.
— Целитель от бога… — расхваливает она очередного врача.
— Записывайте к вашему богу!
Оказывается, что очередь к нему — ни много ни мало — на три недели вперед. Мои глаза круглеют почти так же сильно, как у официанта в тот момент, когда я начала раздирать перед ним рябчика.
— Мне плохо прямо сейчас, а не через три недели! Есть у вас какой-то дежурный врач?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Вскоре я оказываюсь на приеме у седовласой женщины лет пятидесяти.
Пусть ей далеко до бога, стены ее кабинета не пестрят грамотами, наградами и прочим. Зато она свободна и дело свое, похоже, знает. Цепкий взгляд карих глаз проходится по мне рентгеном. Она опрашивает меня минут пять, потом задает вопрос, который выбивает меня из колеи:
