Когда несколько дней назад все пятеро пришли в “храмовский клуб”, чтобы сначала поиграть в карты, а потом уже спуститься в подвал, клуб оказался запертым, а сторож объяснил им, что хозяина убили, что здесь была милиция, которая все перевернула вверх дном, и что сыщики хотели было зайти в соседний подъезд, чтобы найти там не то подземный ход, не то подвал, в котором томились девушки, но СВОЙ человек, оказавшийся среди них, сказал, что там ничего нет…
Сторож привел их в подвал, в который можно было попасть только через другой подъезд, где тоже все было куплено Храмовым, и, открыв дверь, зажал нос пальцами… Другой рукой включил свет и, пропустив Журавлева и его приятелей в бункер, тотчас запер его за собой.
– Я знал, что она умрет… – пробормотал Алиев, медленно спускаясь по лестнице вниз, где лежали уже разлагавшиеся трупы Милы и Орангутанга, которого они называли Немым. – Валя, тебе предстоит поработать… А что же случилось с Немым? Штаны полуспущены, лицо в крови… А запах, до чего же мерзкий!
– Да вы что, не видите, что вторая девушка сбежала? – подал голос сторож. – Она ему глаза выколола и сбежала… Давно… Я хотел вам позвонить, но записная книжка Вика была заперта в сейфе… В пору было самому выносить их на себе…
– Она убила Немого, взяла его ключи, открыла дверь и ушла… А ты-то как сюда вошел?
– У меня свои ключи есть… – сказал сторож, пожимая плечами, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. – У меня есть вообще ВСЕ ключи… Вик доверял мне, как себе… Хорошо, что стены толстые, не зря Вик послушал тогда того мужика, который посоветовал купить звукоизоляцию и специальный кирпич… А этих оставлять здесь нельзя, они скоро потекут…
Пятидесятилетний сторож Иван двадцать пять лет провел в тюрьме за убийства и, превратившись там в животное, после выхода на свободу радовался уже тому, что еще жив и дышит. Убить человека для него было так же просто, как прихлопнуть муху. Вик взял Ивана к себе на службу, зная о его патологической жадности к деньгам, понимая, что за хорошую плату и кормежку Иван будет служить верно и до самой смерти. Кроме того, держа при себе профессионального убийцу, который за червонец мог отправить на тот свет любого, Вик, сам того, быть может, не осознавая, ощущал себя на его фоне чуть ли не ангелом. После того, как Вика бросила Анна, сердце его стало медленно, но верно наполняться ненавистью к женщинам. Что-то внутри его отмирало. Возможно, это была любовь. Он любил Анну, он не представлял себе жизни без нее, а потому, потакая за деньги людям, обремененным чудовищными пороками, таким, как Журавлев и ему подобные, он сознательно шел к смерти… Он спускался в ад медленными шагами, увлекая за собой десятки других людей, которые с его помощью изо всех сил старались внушить себе и окружающим, что они – нормальны и здоровы. А ведь все они были больны. Неизлечимо. “Храмовский клуб” посещали не только садисты. Здесь проходили и политические сборища, заканчивающиеся тяжелыми застольями и оргиями, и собрания молодых геев, которым Вик подбирал партнеров, и кокаиновые женские вечера… И все, кто приходил сюда, все, кто знал Вика, никогда бы не убили его.
– Он прав. Бункер не должны найти, его надо запереть до лучших времен… А трупы отвезем. Я сам займусь этим…
Эти слова принадлежали Дубникову, крупному мужчине под два метра ростом, с круглым розовым лицом, делавшим его похожим на раскормленного холеного, хотя и чрезмерно большого поросенка. Кличка Толстый, которую дали ему девушки, вполне подходила к его колоритной и характерной внешности. Алексей Павлович Дубников занимался выращиванием грибов, считался удачливым предпринимателем, имел семью и два раза в год выезжал с женой и двумя детьми за границу. И никто, за исключением Храмова, не знал о его садистских наклонностях, которые появились у него в возрасте шестнадцати лет в результате гомосексуальных отношений со своим старшим братом. Но большее удовольствие Алексей все же получал, наблюдая, как насилуют или бьют другие: этим на его глазах занимался брат, приводивший к себе домой подружек и за деньги заставлявший их терпеть любые издевательства. И только в зрелом возрасте Толстый вдруг открыл для себя наслаждение, заключавшееся в использовании во время половых актов и тех эротических игр, в которые они играли сообща, различных предметов, начиная от безобидных детских игрушек – сабель, лошадок, пирамидок и пистолетов, – и кончая металлическими крючьями и плетками, описанными еще маркизом де Садом.
Храмов (он был первым человеком, которому Алексей рассказал о себе) умел не только выслушать, но и дать ценный совет. Это именно он пригласил остальных – Фрумонова, Алиева и Белоглазова – на преферанс, где и познакомил их с Дубниковым. Чуть позже к их компании присоединился и Журавлев, приятель Р., крестного отца Анны Рыженковой, бывшей жены Вика.
* * *
– Нам нельзя здесь долго оставаться, мало ли что… А ты, Иван, – обратился к сторожу Алиев, невысокий жилистый татарин, красивый и вместе с тем поражающий жестким и злым взглядом черных колючих глаз, – когда мы уедем, замети здесь, чтобы ни следа не осталось… А кровь подотри, если накапаем… У тебя халаты есть? Леша, подгони машину поближе к двери, раскрой багажник, а мы сейчас перенесем этих бедолаг…
Сторож ушел за халатами, а тем временем Белоглазов, маленький человечек с белыми короткими волосами и детским голосом, бизнесмен, занимающийся оптовыми поставками в Москву швейцарского сыра, принялся за ноги вытаскивать из клетки тело Милы…
Спустя несколько минут все пятеро усердно трудились, очищая бункер от следов преступления, тихо и мирно переговариваясь, словно пришли на субботник; и никто из них даже виду не подал, что совершает чудовищные по своему цинизму действия, что тело несчастной девушки, которое приносило им столько непонятного наслаждения, будет еще долго сниться им и мучить их, как и те видения и кошмары, которые посещают их время от времени по ночам, мешая спать, мешая нормально жить и радоваться окружающему миру. Эти больные люди, объединенные схожестью безумных желаний и пытающиеся создать внутри человеческого общества, в котором они живут, свой микрокосмос, построенный на страданиях других людей и имеющий свою, пропитанную духом самооправдания философию, так вот, эти люди сейчас играли роль великомучеников, вынужденных выгребать едкую жижу из “авгиевых конюшен”…
Особенно много пришлось потрудиться Журавлеву, который, чувствуя на себе чужие взгляды, потея и волнуясь, снимал кожу с лица покойницы. Обычно он делал это в более спокойной обстановке и ОДИН…
Сторож принес ему кувшин с водой и полил на руки.
– Чистая работа… А кожу куда? – спросил он.
– У меня дома знаешь сколько таких… Немого трогать не стану, противно… Его и так никто не опознает и не хватится, он по документам, как мне рассказывал Вик, уже давно должен находиться на том свете…
Наконец тела были погружены в багажник машины Дубникова, грязные халаты отданы сторожу в стирку, а бункер вычищен и заперт.
Все пятеро пообнимались, поцеловались, будто киношные итальянские мафиози, и разъехались в разные стороны, уверенные в том, что одна из многочисленных страничек их жизни перевернута, что Леша Дубников не подведет и отвезет трупы за город, и на этом в истории “храмовского клуба” будет поставлена точка.
Или запятая. Ведь оставались люди, которые наверняка заменят Храмова, а это может означать только одно: будет продолжение, будут карты до утра и экстази в обществе пусть уже не “собак”, не блондинок, а других, не менее интересных.., жертв… Жизнь продолжается. И пока есть деньги, на которые можно купить пьянящее чувство безнаказанности, можно не беспокоиться о будущем.
– Созвонимся… – это слово прозвучало пять раз, после чего все пространство вокруг наполнилось шумом отъезжающих машин. Прошло еще несколько минут, и наступила тишина: московский двор зажил своей прежней, обычной жизнью.
Глава 11
С кладбища она возвратилась подавленная и долгое время не разговаривала с Игорем. Она не могла поверить в то, что могила Милы РЕАЛЬНО существует. До последнего мгновения, пока они не подошли к ограде, за которой стоял скромный, врытый в землю белый крест, а чуть пониже находилась аккуратная металлическая табличка с надписью: “Людмила Васильевна Рыженкова. 1978 – 1994 гг.”, Анна все еще продолжала надеяться, что вся эта покойницко-кладбищенская смурь – письма Милы с просьбами о помощи, вызов на ее похороны, РАЗНЫЕ версии причины смерти Милы, появление призраков и прочая чушь – лишь удачно разыгранная кем-то мистификация… Но могилка действительно существовала, на ней рос куст шиповника, на котором краснели жирненькие блестящие ягоды, и это было куда реальнее всего остального… И теперь уже не имело значения – как именно погибла Мила.
