— Опять поссорились? Она здесь, выходит?
— Ну а где ей быть-то? Здесь. С Вороном дела решает. Да и хозяин твой прежний, Григорий, мать его, Андреевич тоже тут.
— Ты смотри… значит, не обозналась я вчера, Виолу видела, — проговорила Даша, водя по столу ладонью.
— Где ты ее видела? — насторожился Хохол, прижимая окурок в пепельнице.
— Да на набережной, в беседке — помнишь, Марина Викторовна любила там гулять? Я с собакой выходила, соседкиного лабрадора выгуливаю, она приболела сама-то… Ну, вот, значит, иду я с Тихоном, смотрю — в беседке женщина сидит. Платье красивое, ярко-синее, волосы кудрявые по плечам — ну, чисто Виола. Да я подумала — откуда ей тут, уехала же вместе с Лешенькой…
— Виола. А мужика с ней никакого не было?
Даша вынула из микроволновки тарелку с умопомрачительно пахнущим борщом и понесла в гостиную, на ходу продолжая:
— Нет, Женечка, одна она сидела, вроде как ждала кого-то. Погоди… а Григорий-то Андреевич умер же, — вдруг сказала она, вопросительно глядя на вошедшего следом за ней в комнату Хохла.
— Дашка, я тебя умоляю… Покойники нынче пошли — сама знаешь. Моя вон по городу скачет, как живая. Так и Бес. Для кого умер, для кого — даже слишком жив.
— Ты садись, ешь, пока горячее. Значит, снова он сюда приехал? И Марина Викторовна тут как тут… Вот горячая головушка, нет ей покоя ни на этом свете, ни на том. Опять делят чего-то?
Хохол кивнул и взялся за ложку. Горячий ароматный борщ на время примирил его с действительностью и даже перекрыл ощущения от ссоры с женой. Но Даша, конечно, хотела знать все.
— Как живете-то вы там?
— Да как… как всегда. Она вроде нормальная, держится, а потом в какой-то момент — бац! — и как сегодня. Трах-бах, истерика на ровном месте. Малыша, вишь, вспомнила, у здания МБК припарковались, так у нее сразу воспоминания, слезы, и я по боку ей, — с горечью ответил Женька, возя ложкой по тарелке. — Даша, ну, скажи, ей чего не хватает? Ведь люблю — аж в груди давит, сдохнуть готов за нее, совсем себя потерял… А она все по покойнику убивается, как долго еще терпеть-то?
Он шмякнул ложку в борщ и закрыл руками лицо. Даша пересела к нему на диван и обняла за плечи, поглаживая по выбеленным волосам, как маленького:
— Женя-Женя… да ведь ты же сразу знал, кого замуж берешь. Она из непокорных — хоть убей. И любила Егора Сергеевича вот как ты — ее. Я-то помню… Гордая была, не могла через себя перешагнуть, выгнала его перед выборами, в доме закрылась и выла, как собака, в комнате. А стоило ему приехать — все, спина прямая, глаза сухие, иди, говорит, Малышев, отсюда. Ну, Егор-то Сергеевич тоже иной раз голову терял… с автоматом как-то к ней в спальню вломился. Чудили, ой чудили оба… Да ты ведь помнишь, как она убивалась, когда он смерть свою инсценировал? Думали — все, с ума сойдет. И ведь это ты, Женечка, ее к жизни вернул. Поверь мне, она об этом никогда не забудет, сама мне сколько раз говорила — Даша, я без Женьки бы не выжила.
— Но вернулась все равно к нему, — буркнул Хохол, не убирая от лица искалеченных рук.
— Вернулась. Но и тебя не погнала же, понимала, что нужен ты ей, ценила за помощь.
— Да что мне эти ее ценилки, Даша? Я живой человек, я любви хочу, понимания, да просто иной раз жалости. А она — железная. Одно слово — Наковальня.
Даша вдруг рассердилась, оттолкнула его от себя и грозно спросила:
— Да ты мужик или баба истеричная? Заладил — «Наковальня, Наковальня»! Ну, не умеет она про чувства разговаривать! Но это не значит, что она тебя не любит. Не любила бы — не вытаскивала бы тебя столько раз. Не помнишь, как у Бурого в подвале сидел? А как Григорий Андреевич ее постоянно тобой укорял? Легко ей было при ее-то положении это выдерживать и тебя в обиду не давать? Ты кем был-то против нее? Отморозок, прости господи, охранник, мяса кусок! А она об этом не думала! За ней какие люди увивались, а замуж она за тебя пошла, за дурака! Тьфу!
Даша встала и вышла в кухню, загремела там чем-то. Женька ошарашенно сидел на диване и хлопал глазами. Такой отповеди от обычно тихой и спокойной Даши он вообще не ожидал. Самое обидное заключалось в том, что она была во всем права, как ни крути… Не говоря особенно слов о любви, Коваль тем не менее делами столько раз доказала эту самую любовь к нему, что Хохлу стало стыдно. Да, она такая, какая есть, и он прекрасно знал об этом, когда так настойчиво звал ее замуж. И еще… в глубине души он отлично знал — изменись Марина хоть на йоту, и кто знает, что было бы. Он любил ее такой, какой знал, и другая ему была не нужна.
Женька поднялся и пошел в кухню, обнял мывшую посуду Дашу за талию и, согнувшись в три погибели, положил ей на плечо подбородок:
— Дашка… ну, Дашка, не злись, чего ты… я ж не всерьез, ты ведь знаешь. Люблю ее, стерву, дышать не могу без нее. А хочешь, мы с ней к тебе приедем? Ты ведь соскучилась… да и Маринка рада будет. Хочешь?
Даша, все еще сердясь, кивнула. Женька поцеловал ее в щеку:
— Ну, мир? А то я и борщ не доел, а он остывает.
— Так доедай, я приду сейчас.
Он вернулся в гостиную, дохлебал остатки борща и, довольный, откинулся на спинку дивана. Дашина квартира, как и сама Даша, его успокаивали. Давно, еще когда они жили здесь, в поселке «Парадиз», в тяжелые моменты именно Даша оказывалась рядом с Женькой, выслушивала, поддерживала, иной раз давала советы. От нее исходила какая-то теплая, обволакивающая энергия, заставлявшая вспыльчивого и взрывного Хохла успокаиваться.
— Ну что, чайку теперь? — Даша вошла со вновь подогретым чайником. — И про Егорушку расскажи мне.
Хохол под чай и творожные шаньги долго рассказывал о том, как учится и чем занимается сын, а потом предложил позвонить ему:
— Заодно и посмотришь, как вырос.
Даша споро, как молодая совсем, сбегала в соседнюю комнату за очками, а Женька тем временем написал сыну сообщение с просьбой к вожатому разрешить внеплановый разговор. Ждать пришлось долго, Женька пару раз выходил покурить и даже занервничал — не случилось ли чего. Но вот от Грегори пришел ответ, что вожатый разрешил, и через секунду раздался вызов по видеосвязи. Хохол придвинулся ближе к Даше, и, когда на экране мобильного возникла улыбающаяся мордочка мальчика, она всплеснула руками и охнула:
— Егорушка… какой же ты взрослый стал, мальчик мой…
— Тетя Даша? — не совсем уверенно спросил Грег.
— Вспомнил! — обрадовалась она, вытирая текущие из-под очков слезы. — Узнал, родной мой…
— Дашка, ты не реви давай, — сказал Хохол, у которого тоже защипало в носу, — все же хорошо. Смотри, какой парень получился — спортсмен, теперь вот еще и путешественник. У тебя все там нормально, сынок?
— Да, пап, все хорошо. Я, правда, вчера сорвался с камня, ногу немножко подвернул, но уже лучше, ты маме не говори, она расстроится.
— А с ногой-то что? — обеспокоенно спросил Хохол, и Грегори беспечно отмахнулся:
— Говорю же, не туда наступил, сорвался, локоть ободрал немного и ногу подвернул. Она вечером опухла, но мне положили лед, теперь уже могу наступать.
— Ты там смотри — аккуратнее.
— Ну, пап… я что — маленький?
— Большой-большой. А как вообще?
— Нормально. Даже соскучиться не успел еще. Мама как? Хорошо отдохнули?
— Неплохо. Мама в порядке. — Хохол отметил про себя, что сын не задал вопросов по поводу появления Даши — понял, что они с Мариной в России.
— Она спать начала? Или как всегда?
— Не волнуйся, нормально спит, я же слежу. Сынок… тут дело такое… нам придется задержаться на какое-то время, дел много. Тебя Гена заберет, ты у него поживешь пока, хорошо?
— И мне к вам нельзя приехать? — огорченно спросил сын, настроение у которого заметно испортилось.
— Извини, сынок, не получится.
Грегори заморгал, стараясь скрыть подкатившиеся слезы — ему было всего десять, он очень надеялся на скорую встречу с матерью и отцом, и теперь эта встреча откладывалась на неопределенный срок. Но нужно было держать себя в руках…
— Ладно… я с Геной на тренировки похожу, — выдавил он, отворачиваясь.
— Грег, — внушительно сказал Женька, — я тебе обещаю, что мы лишнего дня здесь не задержимся. Как только решим вопросы, в тот же день в самолет и к тебе.
— Ты всегда так говоришь…
— И что — я хоть раз тебя обманул? — чуть повысил голос Хохол.
— Нет…
— Ну и все тогда. Ладно, тебе пора уже. И Даша плачет, залила тут все слезами. — Чуть толкнув действительно плакавшую домработницу в бок, Женька развернул телефон так, чтобы Грег ее увидел.
— Тетя Даша, ты не плачь. У меня все хорошо. Ты мамочке скажи, что я ее люблю и соскучился. Только про ногу не говорите, папа, ты обещал.
— Хорошо, не скажем, — улыбнулся Хохол. — Иди уже, травмированный.
Грегори выключил телефон, изображение пропало, и Хохол вздохнул:
