Всё это я изложил спутникам, когда закончил возиться с вешками. Татьяна к тому времени уже немного передохнула — и предложила сразу после ужина отправляться в базовый лагерь, на Ловозеро, чтобы порадовать Барченко. Я не возражал, мне и самому нужно было побывать там. Отправив проводника Ивашку за оленями (Татьяна не вполне ещё восстановила силы, пеший переход был бы для неё слишком серьёзным испытанием), я запихнул в полевую сумку-планшет кроки со свежими, сделанными сегодня пометками. Пёс, довольный тем, что мы покинули страшное место, крутился возле Татьяны и выпрашивал подачку, А вот Марк сидел и дулся — я, на правах старшего, объявил, что он остаётся ждать нас в лагере. И пусть с утра, чтобы не терять времени даром, размечает место для будущих построек. Когда мы вернёмся — каждая минута будет на счету.
— Нашли, товарищ Коштоянц! За губой, в ельнике — стоянка! Сам обнаружил, и бойца там оставил, стеречь.
Вообще-то старшина-пограничник не обязан был докладывать. Но — почему бы не исполнить пустяковую просьбу красивой, вежливой, да ещё и образованной женщины? В Кандалакше, где он прослужил три с половиной года, (редкие поездки в Мурманск не в счёт) таких днём с огнём не сыщешь. Хотя, конечно, засматриваться на заезжую москвичку (или откуда она там?) — это для молодых, а при его годах и должности, вроде как, и несолидно…
Елена встала с бревна, старательно отряхнула юбку от налипшего мусора и клочков сухого мха.
— Что ж, ведите Семён Ефимыч, показывайте!
— Отведу, чего ж не отвести? — засуетился старшина. — Только вы бы того, переобулись, если есть во что. Берег тут заболоченный, башмачки свои изгваздаете!
— Ничего, я привычная. — Елена подхватила со дна лодки небольшой саквояж. — Да и переобуваться не во что, всё в лагере осталось. Ну, ведите, где там это ваше болото?
Остров Курга, самый крупный на Ловозере, имел в длину вёрст семь, и на треть состоял из болот — мелких, укрытых пластами мха, из которых то тут, то там, торчали серые, в чёрных пятнах лишайников, валуны. Оставшиеся две трети острова занимал редкий, хилыый лес, крошечные озёра, да торчала над ёлками да берёзами пологая верхушка горы Чёрная Варака. У её отрога, в жидком ельнике, покрывающем берега заливчика Летняя Курга (Ефимыч назвал его на местный манер, «губа») и была обнаружена неизвестно чья стоянка. Идти туда было недалеко, но старшина сделал изрядный крюк вдоль кромки болотины, стараясь избавить московскую гостью от необходимости прыгать по кочкам.
Оказавшись на месте, старшина отдал винтовку дожидавшемуся их бойцу, а сам, согнувшись в три погибели, стал исследовать кострище и почву вокруг. Елена смотрела на эту сцену, едва сдерживая улыбку — старшине сейчас не хватало увеличительного стекла на ручке да каскетки британского фасона, чтобы походить на сыщика из рассказов Конана Дойля.
— Человек пять тут было, и ушли они не меньше полусуток назад, угли в кострище холодные. — заявил он, закончив изыскания. — Это не местные, приезжие с материка. Следы оставлены не сапогами — подошвы рубчатые, а такой обуви тут отродясь ни у кого не было. И вообще, лопари и русские охотники-промысловики, стоянки свои совсем иначе устраивают. Пришлые это, так и запишите, товарищ Коштоянц!
И покосился на блокнотик, который Елена извлекла из саквояжа.
— Запишу. — она кивнула. — Семён Ефимыч, у меня к вам просьба. Скажите бойцам, чтобы не шумели — лучше всего, если даже разговаривать не будут. Это ненадолго.
— Слыхал, Федор? — старшина цыкнул на одного из пограничников. — Язык свой длинный прикуси, а ежели хоть словечко скажешь — в нарядах настоишься!
Женщина щёлкнула блестящими шариками, запиравшими саквояж, и на свет появились два куска медной проволоки со спиралями на одном конце и Г-образным изгибом на другом. Вслед за ними она вытащила две точёные деревянные рукоятки, вставила проволочки в них.
— И ещё… — она строго посмотрела на пограничников, с интересом наблюдавших за этими приготовлениями. — Пожалуйста, отойдите от меня шагов на пять, и постарайтесь не приближаться, пока не разрешу. Мне нужно сосредоточиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Маршрут чужаков, устроивших стоянку, прослеживался вполне отчётливо, и Елена шла по нему, как бладхаунд по кровавому следу подстреленного зверя. Идти пришлось не далеко — шагов двести через жидкий ельник, и они вышли к озеру. Западный берег едва просматривался в тумане километрах в трёх с половиной, но сейчас Елену заинтересовало другое — вдавленный в песок отпечаток чего-то вогнутого и будто, разделённого надвое острым ребром.
— Днище лодки? — спросила она, обращаясь к старшине. Тот присел на корточки и принялся ковырять песок пальцем.
— Оно самое и есть. — вынес он вердикт. — а у вас острый глаз, товарищ Коштоянц!
— Можно просто Елена. — улыбнулась женщина.
— Не положено. — старшина нахмурился. — Порядок должен быть, потому как служба!
— Как скажете, Семён Ефимыч. — Елена одарила его новой улыбкой. — Так здесь, значит, приставала лодка?
— Да, но только не лопарская дощанка. — старшина потыкал в отпечаток днища сапогом. — Видите: след гладкий, а посредине что-то будто врезалось в песок?
Женщина кивнула.
— Это киль. След этот оставлен днищем катера — их делают из фанеры или металла, потому и нет швов от досок.
— Разрешите, тащ старшина? — подал голос один из бойцов.
Ефимыч смерил выскочку сердитым взглядом.
— Ну, говори. Только коротко и по делу, не видишь, люди заняты?
— Я по делу. — кивнул пограничник. — По-моему, это след от гидроплана.
Старшина удивлённо вздёрнул брови, наклонился и ещё раз осмотрел песок.
— А почему след только один? От гидропланов два должны остаться…
— Это от поплавковых будет два следа — скажем, от тех, на которых мы на озеро прилетели. А тут след один, значит, причаливала летающая лодка, вроде немецкой «Дорнье-Валь». Я такую в кинохронике видел, про спасение команды дирижабля «Италия» — на ней ещё сам Руальд Амундсен летал.
— И что, спас? — шёпотом осведомился второй боец.
— Нет, погиб, пропал без вести. — помотал головой Сергеев. — А итальянских аэронавтов снял со льдины наш, советский ледокол «Красин». Разыскал их лётчик Чухновский, на таком же поплавковом «Юнкерсе», что нас сюда привёз.
— А ну, отставить посторонние разговоры! — прикрикнул старшина Ефимыч. — Так, говоришь, летающая лодка?
— Так точно, тащ старшина, она самая и есть.
— Вот и лопари говорили про лодку с крыльями… — он покачал головой. — А ведь, похоже, прав ты, Сергеев! Хвалю!
— Вы, видимо, хорошо разбираетесь в самолётах, молодой человек? — спросила Елена.
— Так Сергеев в аэроклубе занимался! — влез второй пограничник. — Он и в экспедицию попросился, чтобы к технике быть поближе. А его, вместо того, чтобы аэропланам хвосты крутить, посылают лес обшаривать!
— Боец Сергеев дал ценные сведения. — сказал старшина — Учись, Федор, а то всё бы тебе языком молоть. Ну да ничего, я тебя научу службу понимать: как вернёмся — три наряда, сортиры чистить.
Сергеев, услыхав вынесенный старшиной вердикт, сразу приободрился. Фёдор, наоборот, посмурнел.
Елена прошлась по берегу, вскарабкалась на торчащий из песка валун и принялась оглядываться. Словно заправский первооткрыватель, ухмыльнулся про себя старшина Ефимыч, разве что подзорной трубы не хватает.
— Здесь мы, кажется, уже всё осмотрели. — сказала она. Предлагаю перебраться на другой берег. Вряд ли те, кто прилетел сюда, ограничились одним только островом Курга.
Старшина хмыкнул и почесал затылок.
— Плыть-то тут изрядно, товарищ Коштоянц. А только эти, прилетевшие — как они на другой берег перебрались, если самолёт ихний тут стоял? Следов от лодки мы ведь так и не нашли…
— Резонно, товарищ старшина. Молодой человек… — она улыбнулась Сергееву, — помогите мне спуститься!
Она легко спорхнула с валуна — прямо в распростёртые руки обрадованного таким поворотом событий бойца. Фёдор, с завистью смотревший на товарища, заметил, что женщина отнюдь не сразу высвободилась из его рук, а дала подержать себя в объятиях. Вот так всегда: одних и начальство похвалило, и московскую барыньку довелось потискать — а другим, значит, сортиры чисти? Где, спрашивается, справедливость?
