Ежевечерние законные, так сказать, встречи не пошли на пользу отношениям Симона с Теано. Обоим было как-то не по себе, когда в десять, едва тетушка начинала со значением позевывать, им приходилось расходиться в противоположных направлениях, чтобы через четверть часа воссоединиться в одной из постелей. Пока тетушка сидела за пяльцами и обрушивала на несчастную парочку град нравоучений, Теано надуто читала один из своих романов в картонном переплете.
А Симон внимательно слушал. Он догадывался, что г-жа Сампротти говорит главным образом для него; ее несвязные, на первый взгляд, высказывания (он скоро это понял) были четко поделены на уроки. Когда г-жа Сампротти почувствовала, что до него наконец дошло, она начала все дальше уводить его лабиринтами метафизической диалектики. Пока она говорила, он рассеянно рисовал в альбоме причудливые фантастические фигуры, не преследуя никакой особой цели. Однако, рассматривая этих химер на следующий день, он слово за словом припоминал все, что старая дама говорила, когда он рисовал, и заподозрил, что произведения его карандаша, обычно весьма посредственные, становятся все больше хотя и туманными, но очень важными аллегориями.
***
На четвертый день по уходе барона и его слуги, после завтрака, г-жа Сампротти неожиданно подарила Симону невзрачный амулет, доставленный ей почтальоном в тщательно перевязанном и запечатанном пакете.
— Я очень прошу вас носить этот медальон, — сказала она прямо.
Симон нерешительно повертел серо-желтую металлическую пластинку с загадочными рунами.
— Но к чему это? — спросил он. — Я хотел сказать: что вы имеете в виду?
— Он защитит вас.
Слабость Симона к духам и тайнам, усилившаяся в результате поучений г-жи Сампротти, заглушила голос разума, так что его возражения были просто отговоркой.
— Должен признаться, что не очень-то верю в подобное. Мне носить его на шнурке на шее или обвязать вокруг живота?
— На шее будет удобнее.
— А что это за знаки?
— Они показывают, из чего, когда и зачем сделан амулет. Ваша недоверчивость делает вам честь, но она совершенно беспочвенна. Назначение и действие таких амулетов объясняются просто: металлы и минералы, из которых они изготовлены, испускают определенное излучение, окружающее их — и все прочие предметы — так же, как мякоть плода окружает косточку. Частота излучения с помощью предоставленных мною данных настроена на вас. Если вы станете носить амулет на груди, то в зону излучения попадут органы, наиболее важные для вашего дальнейшего развития, прежде всего — диафрагма. Разумеется, действие такого амулета не влечет за собой последствий для физической природы. Это своего рода катализатор, одним своим присутствием ускоряющий одни и замедляющий другие процессы. Вы доставите мне большую радость, если примете этот маленький знак внимания.
Она вдела в ушко зеленый шелковый шнурок и вручила амулет вежливо поблагодарившему Симону. Он накинул шнурок на шею и заправил под галстук и рубашку прохладную металлическую пластинку.
***
Следующей же ночью произошло нечто такое, что Симон связал с амулетом. Во всяком случае, по серьезном размышлении. Так или иначе, однако приступ — снова один из этих приступов — наводил на серьезные размышления.
Он рано лег спать, поскольку на следующий день спозаранку собирался в Аруну, рекомендованную Кофлер де Раппом как чрезвычайно занимательное место. Луна взбиралась по нечесаной иве, а за печкой скреблась мышь: кошки в доме не было, поэтому мышей развелось великое множество. Окно было открыто. Ночь стояла почти по-летнему теплая и очень тихая. Симон в пижаме вытянулся поверх одеяла, выкурил трубочку и ждал, когда придет сон.
И вдруг почувствовал, как его тело медленно поднимается. Сперва всего на несколько миллиметров. Он, весивший добрых семьдесят пять кило, становился все легче. Некоторое время еще чувствовалась упругость пружин и конского волоса, но скоро лопатки оторвались от простыни, и Симон ощутил спиной прохладу воздуха. Затем поднялись ноги, последним от постели оторвался зад. И теперь Симон совершенно свободно парил над кроватью. Без малейшего его участия тело вновь приняло горизонтальное положение, и колышущиеся волны понесли Симона все выше и выше. Он ясно чувствовал, как их верхушки пробегают вдоль позвоночника. При этом парение доставляло большое удовольствие, и Симон был уверен, что случится нечто совершенно исключительное и замечательное.
Когда Симон позже обдумывал происшедшее, ему казалось, что намек на нечто подобное уже содержался в предшествующих приступах, а именно — отделение от себя самого и оставление тела, только теперь все счастливо свершилось и завершилось, а прежде то неведомое, что стремилось вырваться из него, тянуло за собой тело. Симон был ужасно взволнован величественной победой над гравитацией и, паря в вышине, чувствовал потребность благословлять, миловать или внимать крикам ликования.
Его ноги уже почти коснулись латунной люстры, один из рожков которой был прямо над изножьем кровати, как в комнату вошла Теано.
— Ой, Симон, что ты там делаешь? — испуганно взвизгнула она. После вполне уместного вопроса чудо немедленно кончилось. Симон со всего маху плюхнулся на кровать. Со звоном соскочили две пружины и сквозь простыню вонзились ему в крестец. Сев, он в замешательстве поглядел на Теано. Она молча выбежала из комнаты.
В кабинете Саломе Сампротти еще горел свет, а сама она в расшитом звездами шелковом халате восседала в богато украшенном резьбой и позолотой кресле. Теано остановилась перед ней, стуча зубами.
— Он ле-летал, — пролепетала она, указывая на Симона, растерянно стучавшегося в открытую дверь.
— Так-так, — спокойно отвечала тетка. — Входите же, г-н доктор. После загадочного сообщения племянницы мне хочется узнать от вас подробности. Вы действительно левитировали?
— Левитация!{128} — с облегчением вскричал Симон. — Да-да, это именно то слово, что никак не приходило мне на память! Не знаю, левитация ли это на самом деле. Надеюсь, великая ясновидящая Сампротти мне все растолкует.
— Запоздалое признание, — кивнула она. — Вы превзошли меня, Симон. То, что вы учудили нынче ночью, не имеет уже ничего общего с причинами и следствиями. Разумеется, я поняла, что вы летали. Но как вам удалось? Я имею в виду: что вы для этого сделали?
— Я? Ничего.
— Честное слово?
— Зачем мне вас обманывать? Я вдруг ощутил необычайную легкость и парил над кроватью, пока не ввалилась Теано.
Саломе Сампротти снова кивнула и, взяв с табурета рядом с креслом граненый хрустальный шар величиной с кулак, стала задумчиво перекатывать его из руки в руку.
— Так вот как все-таки, — тихо сказала она себе под нос. — Ну и глаза будут у бедняги Гиацинта! Этому нельзя научиться. Чем весомее события прошлого, тем изысканнее их грань, чем богаче опыт минувшего, тем выше вероятность прорыва. Поистине, это уж слишком.
— Слишком?
Она схватила Теано за руку и встряхнула ее.
— Идиотка, — прошипела она, — что тебе нужно от этого господина — в ночной-то рубашке? Что тебе нужно в постелях, над которыми летают?
Худое лицо Теано запылало. Она молча поглядела на свою прозрачную рубашку и босые ноги.
— Сударыня… — попытался вмешаться Симон.
— Молчите! — оборвала его Саломе Сампротти. — Отведите мою племянницу туда, где ей самое место: в ее собственную постель. И спокойной ночи!
— Ты ведь все знала! — Теперь Теано кричала. — Ты все знала! Все!
Г-жа Сампротти быстро подошла к тяжелым бордового бархата шторам и рывком их раздвинула. Свет упал на голые пока ветви платана, меж ними в темной ночи сверкали звезды, как драгоценные камни.
— Ясновидящие страшно много знают, детка, — сказала г-жа Сампротти мягко. — И ничего не могут поделать. Прости меня, малышка, нелегко — знать все и молчать. Твой Симон подержит тебя за руку, пока ты не уснешь.
— И нет никакой возможности избежать будущего? — спросил Симон.
— Нет, абсолютно никакой, — ответила она, пожимая плечами. — И ВЫ меня еще спрашиваете?
***
Храм Господа Бога Нашего Владыки Времени в Аруне — одно из излюбленнейших мест паломничества в окрестностях Пантикозы. Чудотворная икона, к которой совершаются паломничества, изображает Воскресение Спасителя с нимбом в виде циферблата часов и с середины пятнадцатого века привлекает прежде всего благочестивых естествоиспытателей, направляющихся к Святому Иакову Компостельскому{129}. Своеобразная святыня дает основания предполагать, что жители Аруны с давних пор находятся со временем в особых отношениях. Как бы то ни было, но в начале семнадцатого века арунский механик и философ Артидо Виана опубликовал труд с заглавием, как тогда полагалось, длиной в добрый метр, завоевавший позже известность под названием «Идентичность и одновременность» и послуживший Эйнштейну отправной точкой при создании теории относительности.
