— Мне не хочется спать, мама.
— Но, душа моя, вспомни, что ты была больна. Ты опять занеможешь, если так долго не будешь ложиться в постель. Только ляг, и ты скоро заснешь, когда я погашу свечу.
— Ты не должна гасить свечу, — возразила девочка выразительно, — мой новый папа придет. Как он отыщет к нам дорогу, если ты погасишь свечу?
Мать отвечала резко, как будто эти слова ребенка раздражали ее.
— Ты говоришь вздор, — сказала она, — и должна лечь в постель. Мистер Джермень ничего о нас не знает. Мистер Джермень в Англии.
Я не мог сдерживаться больше. Я закричал под окном:
— Мистер Джермень здесь!
Глава XXXVII
ЛЮБОВЬ И ГОРДОСТЬ
Крик испуга из комнат показал мне, что меня услышали. Еще с минуту не случилось ничего. Потом голос ребенка донесся до меня дико и пронзительно:
— Отвори ставни, мама! Я сказала, что он придет, я хочу видеть его!
Была еще минута нерешительности, прежде чем мать отворила ставни. Она сделала это наконец. Я увидел ее у окна, огонь сзади освещал ее, а голова ребенка виднелась выше подоконника. Милое личико быстро качалось, как будто моя самоназванная дочь плясала от радости.
— Могу ли я поверить глазам? — сказала мистрис Ван-Брандт. — Неужели это мистер Джермень?
— Как вы себя чувствуете, новый папа? — вскричала девочка. — Отворите большую дверь и войдите. Я хочу поцеловать вас.
Между холодно-сдержанным тоном матери и веселым приветствием ребенка была громадная разница. Не слишком ли поспешно явился я перед мистрис Ван-Брандт? Подобно всем людям с чувствительной натурой, она обладала внутренним чувством достоинства, которое есть не что иное, как гордость под другим названием. Не была ли ее гордость оскорблена одной этой мыслью, что я увидел ее брошенной и обманутой, брошенной подло, беспомощной и ненужной для посторонних, человеком, для которого она так много пожертвовала и выстрадала так много? И этот человек оказался вором, убежавшим от обманутых им хозяев! Я отворил тяжелую дубовую дверь, опасаясь, что это может быть настоящее объяснение перемены, которую я уже заметил в ней. Мои опасения подтвердились, когда она отперла внутреннюю дверь, ведущую со двора в гостиную, и впустила меня в дом.
Когда я взял ее за обе руки и поцеловал, она быстро отвернула голову, так что мои губы коснулись только ее щеки. Она сильно покраснела, опустила от смущения глаза, когда высказала весьма церемонно свое удивление при виде меня. Когда девочка бросилась в мои объятия, мистрис Ван-Брандт закричала раздраженно:
— Не беспокой мистера Джерменя!
Я сел на стул и взял девочку на колени. Мистрис Ван-Брандт села поодаль от меня.
— Я полагаю, бесполезно спрашивать вас, знаете ли вы, что случилось, — сказала она, опять побледнев так же внезапно, как покраснела, и все еще упорно смотря в землю.
Прежде чем я успел ответить, девочка весело выболтала причину исчезновения своего отца.
— Мой другой папа убежал! Мой другой папа украл деньги! Уже пора, чтобы у меня был новый папа, не так ли?
Она обвилась руками вокруг моей шеи.
— Теперь уже он у меня! — вскричала она пронзительным голосом.
Мать посмотрела на нас. Некоторое время гордая, чувствительная женщина успешно боролась с собой. Но страдание, терзавшее ее, нельзя было переносить молча. С тихим криком боли закрыла она руками лицо. Сломленная сознанием своего унижения, она даже стыдилась показать свои слезы любимому человеку.
Я поставил девочку на пол. В гостиной была другая дверь, которая оставалась открытой. Там была спальня и свеча, горевшая на туалетном столике.
— Ступай туда играть, — сказал я, — я хочу поговорить с твоей мамой.
Девочка надулась. Мое предложение, по-видимому, не прельстило ее.
— Дайте мне чем играть, — сказала она, — мне надоели игрушки. Дайте мне посмотреть, что у вас в карманах.
Ее суетливые ручки начали обыскивать мои карманы. Я позволил ей взять то, что она хотела, и этим добился, чтобы она убежала в другую комнату. Как только она исчезла, я приблизился к бедной матери и сел возле нее.
— Думайте об этом так, как думаю я, — сказал я. — Теперь он бросил вас, он предоставил вам свободу стать моей.
Она немедленно подняла голову.
— Теперь, когда он бросил меня, — ответила она, — я недостойна вас еще более, чем прежде!
— Почему? — спросил я.
— Почему? — повторила она горячо. — Разве женщина не дошла до самой низкой степени унижения, когда дожила до того, что ее бросил вор?
Бесполезно было пытаться рассуждать с ней в ее теперешнем расположении духа. Я старался привлечь ее внимание к менее тягостному предмету, упомянув о странных событиях, которые привели меня к ней в третий раз. Она уныло остановила меня в самом начале.
— Бесполезно опять говорить о том, о чем мы уже говорили в других случаях, — ответила она. — Я опять явилась вам во сне, как являлась уже прежде два раза.
— Нет, — сказал я. — Не так, как вы являлись прежде два раза. На этот раз я видел вас рядом с девочкой.
Этот ответ оживил ее. Она вздрогнула и тревожно посмотрела на дверь спальни.
— Не говорите громко, — сказала она, — девочка не должна слышать нас. Мой сон на этот раз оставил тягостное впечатление в моей душе. Девочка замешана в нем, а это мне не нравится. Потом место, в котором я видела вас во сне, соединяется…
Она замолчала, не закончив фразы.
— Я растревожена и несчастна сегодня, — продолжала она, — и не хочу говорить об этом. Но мне хотелось бы узнать, неужели вы точно были именно в том коттедже?
Я никак не мог понять замешательства, с которым она задала мне этот вопрос. По моему мнению, ничего не было удивительного в том, что она бывала в Суффолке и знала озеро Зеленых Вод. Это озеро было известно во всем графстве и было любимым местом для пикников, а хорошенький коттедж Дермоди считался одним из лучших украшений местоположения. Мне только удивительно было видеть, а я видел это ясно, что у нее есть какие-то тягостные воспоминания о моем прежнем доме. Я решался ответить на ее вопрос в таких выражениях, которые могли бы поощрять ее доверие ко мне. Еще минута, и я сказал бы ей, что мое детство прошло у озера Зеленых Вод, еще минута, и мы узнали бы друг друга, но пустое препятствие остановило слова, готовые сорваться с моих губ. Девочка выбежала из спальни с каким-то странным ключом в руке.
— Что это такое? — спросила она, подходя ко мне.
— Мой ключ, — ответил я, узнав одну из тех вещиц, которые она вынула из моих карманов.
— Что он отпирает?
— Дверь каюты на моем судне.
— Возьмите меня на ваше судно.
Мать остановила ее. Начался новый спор о том, идти или не идти спать. В то время, когда девочка опять оставила нас с позволением поиграть еще несколько минут, разговор между мистрис Ван-Брандт и мной принял новое направление. Заговорив теперь о здоровье девочки, мы весьма естественно перешли к вопросу об отношении девочки к сновидению ее матери.
— У нее была лихорадка, — начала мистрис Ван-Брандт, — и ей стало лучше только в тот день, когда я была брошена в этом жалком месте. К вечеру с ней случился другой приступ болезни, страшно испугавший меня. Она лишилась чувств, ее маленькие ручки и ножки окоченели. Здесь остался еще один доктор. Разумеется, я послала за ним. Он сказал, что ее потеря сознания связана с нервнопсихическим расстройством. В то же время он успокоил меня, сказав, что ей не угрожает смерть, и оставил мне лекарства, которые следовало дать, если появятся некоторые симптомы. Я уложила дочь в постель и прижала к себе, чтобы согреть ее. Я не верю месмеризму, но как вы думаете, не могли ли мы иметь какого-нибудь влияния друг на друга, которое могло бы объяснить, что случилось потом?
— Весьма вероятно. В то же время месмерическая теория (если бы вы могли поверить ей), повела бы объяснение еще дальше. Месмеризм объяснил бы не только то, что вы и дочь ваша имели влияние друг на друга, но что, несмотря на расстояние, вы обе имели влияние на меня. И, таким образом, месмеризм объяснил бы мое видение, как необходимый результат высоко развитой симпатии между нами. Скажите мне, вы заснули с ребенком на руках?
— Да. Я ужасно утомилась, несмотря на мое намерение не спать всю ночь. В моем одиночестве брошенная в незнакомом месте, с больным ребенком, я опять увидела вас во сне и опять обратилась к вам как к покровителю и другу. В моем сновидении было только одно новое обстоятельство — девочка была со мной, когда я подошла к вам, и она внушила мне слова, когда я писала в вашей книге. Вы, вероятно, видели слова, и, конечно, они исчезли, когда я проснулась? Я нашла мою милую малютку еще лежащей как мертвая в моих объятиях. Целую ночь перемены в ней не было. Она только очнулась в полдень на следующий день. Отчего вы вздрогнули? Что в моих словах показалось вам удивительным?
Для моего изумления была основательная причина. В тот день и в тот час, когда девочка очнулась, я стоял на палубе судна и видел, как ее призрак исчез из моих глаз!
