– Полагаю, их родители не... Не выражают тебе благодарность? – прищурился Конда.
– Что ты имеешь... А! Мне пару раз приносили яйца.
– Ясно. Ясно. Да, – улыбнулся Конда. – Что ж. Я понял. У меня две новости. Я получил письмо от катиса Эрсета. Помнишь, ты сказала мне?.. Он написал, что я могу пользоваться этим домом как захочу, и сообщил, что с радостью просто подарит его мне, так как он стоит копейки. Письмо написано примерно так же, как твоя рекомендация Бинот... Оно оставило двоякое впечатление, и я потом попробую разобраться, почему, но суть не в этом. Я собираюсь принять это предложение. Что скажешь, Нелит Анвер, будущий владелец дома на улице Венеалме?
– Я? – опешила Аяна. – Я – владелец дома на Венеалме? Этот дом будет прямо вот моим?
– Прямо вот твоим, любовь моя, бородатый мой Анвер. Я не хочу, чтобы с моим именем сейчас были связаны какие-то сделки. Для Пулата я буду выздоравливающим после тяжёлого потрясения человеком, который не торопясь восстанавливает и укрепляет связи и репутацию семьи. А потом – "Пф-ф-ф!" – и откуда ни возьмись появляется наследник и любимая красавица жена, и всплывают все те спрятанные до поры до времени дела и новые связи, которые направлены на благо рода. Думаю, я произведу нужное впечатление.
– Я не сомневаюсь, Конда, – сказала Аяна, запуская руки под его камзол. – А вторая?
– А вторая – немного иного свойства. Постой-ка тут... Хотя нет, пойдём.
Он зашёл в дом, поцеловал в макушку Кимата и провёл Аяну за руку мимо мальчишек, бойко таскавших из большого блюда жареные по.
– Тут кое-что для тебя, – сказал он, отцепляя от седла Кестана небольшой свёрток. – Посмотришь чуть позже, когда все разойдутся.
– Ты дразнишь меня.
– Как всегда, любовь моя. Как всегда.
Мальчишки шуршали листами, вставая, а Аяна сидела, как на иголках, еле сдерживая любопытство, ёрзая и покусывая ноготь.
– До свидания, эйстре! – сказал наконец Бертеле, уходивший последним. – Прости, всё не удалось подтереть.
Аяна печально пожала плечами, глядя на очередное жирное пятно на полу.
– Ну что ж поделаешь... Бывает. До встречи. Конда! – вскочила она. – Что там?
Она взбежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Конда ждал её, сидя на кровати с Киматом.
– Вот.
Она с любопытством схватила свёрток. Бечёвка упала на кровать, прошелестела матовая бумага, и голубая нежная седа захолодила её пальцы.
– Стамэ, – Конда мягко обхватил её запястье. – Угадай, что внутри.
– Внутри? – удивилась Аяна. – Это не просто ткань?
– Нет. Гадай. Это мягкое.
– М-м-м...
– А я к тебе со всей душой, – крепко обиделся Конда. – А ты вот, значит, как?
– Прости, – пискнула Аяна, когда он отпустил её губы.
– Теперь ты можешь убедиться, что твоя догадка мало того, что обидна, но ещё и неверна. Вот. Убедилась? Гадай дальше. Это то, чего не хватает многим мужчинам, а в особенности, нашему сторожу в парке.
– Совесть? – изумилась Аяна. – Мне больше не надо, спасибо. Мне хватает той, что есть. И у кого ты...
– Неверно. Ладно. Оно было живым, но теперь – не совсем. Не вполне.
Аяна попятилась от свёртка.
– Животное? Ты принёс мне дохлую ласку? – с ужасом спросила она. – Зачем?! Для чего?
– Ласку? А-а. Да. Многим действительно не хватает ласки. Но нет. Нет. Ладно. Сейчас, погоди, я успокоюсь... Да. Открывай.
Аяна двумя пальцами откинула голубую ткань и распахнула глаза.
– Что это? – вытянула она шею, робея коснуться. – Это...
– Да, любовь моя. Смотри.
Аяна замерла, ловя смеющийся взгляд Конды, пока тот осторожно дотрагивался до её волос. Он поднял с кровати небольшое чистое зеркало и дал ей в руку.
Из зеркала на неё смотрела синеволосая ондео.
– Окраска и изготовление заняли какое-то время, сегодня я забрал его из мастерской. Мне как-то противна мысль о том, чтобы носить чужие волосы, поэтому тут только твои.
Аяна крутила головой, пытаясь рассмотреть в небольшом зеркале ровно обрезанные голубые пряди, которые слегка щекотали ей плечи.
– А это... погоди. Дай закреплю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Аяна с восторгом смотрела в зеркало. Голубая вуаль, скрывающая лицо, кроме глаз, напоминала ту, которую крепила к причёске Чамэ, чтобы исполнять танцы Телара.
– Теперь ты можешь стать ондео в любой момент, не пуская мне в глаза голубую пыль того странного засохшего состава и не боясь превратиться обратно в Аяну от малейшего дождя. Ты тогда сказала, что я избавил тебя от воспоминаний. Но там были не только тяжкие, не правда ли? Пусть это остаётся напоминанием о тех днях. Смотри, Кимо, какая красавица твоя мама. Айи, а ну-ка, примерь твой халат Фадо. Хочу посмотреть, совпал ли цвет.
Аяна повернулась к небольшому шкафчику и вытащила голубой халат.
– Ну как тебе?
– Ты прекрасна. Там стучат, иди, открой, любовь моя.
– Я?
– Да-да.
Аяна сбежала вниз по лесенке, шелестя халатом, и распахнула дверь.
– А... Э... О.
Арчелл сглотнул, нахмурился и потупил взгляд.
– Э...
– Зови меня Ондео, – мягким, томным голосом пропела Аяна из-под вуали, впадая в бесшабашное веселье. – Ты прервал... моё представление. Ты будешь... наказан.
Арчелл покраснел и отшатнулся от двери, захлопывая её.
Конда сидел на кровати, закрыв лицо рукой, и трясся от смеха.
– Я клянусь, это сделала не я, а та актриса, которой ты увлёкся!
– Не оправдывайся, Ондео. Я слышал всё. Я слышал даже звук, с которым кровь приливала к его несчастному невыспанному лицу.
– Конда, да чем он занимается-то? – воскликнула Аяна, откалывая с одной стороны вуаль, которая норовила забраться ей в рот. – Почему он такой измотанный? Что он делает ночами?
– То же, что у тебя не получилось сделать тогда с парнями. Он спаивает чужих камьеров и держит меня в курсе дел, – хмыкнул Конда. – Кир Пай Конда не может таскаться по кабакам ночами, так как он снова приличный человек, а вот его камьер... Правда, он недоволен тем, что ему самому пить при этом нельзя, но зато он неплохо сохранился для своего возраста и рода деятельности.
– Он теперь уверен, что у тебя связь с актрисой, – без всякого сожаления рассмеялась Аяна. – Это не повредит твоей репутации?
– Да храни меня небеса. Связь с актрисой обходится настолько дорого, что это, несмотря на несоответствие нормам морали и противоречию заветам совести, действует наоборот.
– Дорого?
– Любовь моя, если я сейчас скажу тебе, ты расстроишься. Подожди меня тут, Кимо зевает. Пойдёшь на ручки, Кимо?
34. Ты будешь умолять меня о пощаде
Аяна пригладила красивую голубую стрижку, удивляясь, какими гладкими могут быть её волосы, и улыбнулась мысли, что они вернулись из долины духов, уйдя туда раньше неё, и воскрешение благотворно на них повлияло.
– Мастер превратил мои растоптанные туфли в это, – показала она под кровать, когда Конда наконец вернулся. – А мои отсечённые твоей безжалостной красивой рукой волосы с измочаленными кончиками – в эту изумительную фальшивую причёску. Это какое-то чудо.
– Мастерство всегда похоже на чудо, – хмыкнул Конда. – Только когда начинаешь лезть в него глубже, понимаешь, какой бесчисленный набор простых, но требующих исключительного внимания и опыта мелочей из себя представляет это чудо. Я предпочитаю не лезть. Это делает игру занудной и скучной.
– Ты вроде бы хотел расстроить меня.
– Не хотел.
– Ладно. Я согласна, говори.
Конда сел рядом с ней на кровать и развернул к себе за плечи, поглаживая ладонью голубые пряди, заправляя их за уши.
– Есть вещи, о которых все знают или догадываются, но молчат.
– Мне это известно.
– Да. Ты частенько высказываешься по этому поводу. Я говорю именно про эту сторону жизни. Преступать законы совести, зная, что тебя ждут ядовитые туманы лейпона, ради похоти, очень глупо, но плоть слаба. Не в этом смысле, хотя мне приятно. Чуть ниже пощупай, у плеча... Погоди...
