Екатерина узнала эту новость, садясь за стол: она встает и с невозмутимым видом удаляется в свои покои вместе с герцогом Анжуйским. По ее спокойствию наблюдающий за ней испанский посол понимает, что она ожидала этого события. При дворе уже знают, что адмирал не умер, а тяжело ранен. Срочно посылают за Амбруазом Паре; тупыми ножницами он отрезает свисавшую часть указательного пальца и достает пулю из левого локтя жертвы. Встревоженные и разъяренные дворяне-протестанты бегут в особняк Бетизи. Днем король навещает адмирала, который его сам об этом попросил, чтобы поговорить с ним. Екатерина, боясь, что в этой личной беседе будут говорить о ней, лично сопровождает сына к адмиралу вместе с самыми знатными вельможами, принцами крови и даже врагами Колиньи – Монпансье, Гонди, Невэром и Таванном – не хватает только Гизов. Адмиралу все-таки удается сказать несколько слов королю, который клянется отомстить. Немедленно начинается [220] следствие. Оно поручено первому председателю де Ту и советнику Кавешо, другу адмирала.
Днем 22 августа Карл IX сообщает о покушении всем своим послам за границей. Письмо, полученное Ламотт-Фенелоном, послом в Англии, показывает, кого король считал виновником этого нападения: «Сообщите королеве Англии, что я сам буду вершить суд над виновными, чтобы никому в моем королевстве было неповадно повторить это и чтобы мой эдикт о мирном урегулировании полностью соблюдался и не нарушался». В субботу 23 августа в результате следствия было собрано достаточно сведений, чтобы определить виновных в преступлении: после допроса служанки и лакея де Вильмура арестовали Шальи, который указал место убийце. Был найден человек, приведший лошадь, на которой убийца скрылся. К тому же стало известно, что это была верховая лошадь из конюшен герцога де Гиза! Не дожидаясь обвинений, герцог сам явился к королю просить у него разрешения покинуть Париж. Король говорил с ним сурово, но уехать разрешил, заметив, что он сумеет разыскать герцога, если выяснится, что тот виновен. Гиз сделал вид, что выехал из города через ворота Сент-Антуан, но по дороге остановился в своем особняке и в нем заперся.
Когда он проезжал через народные кварталы, он увидел, насколько возбужден и враждебно настроен по отношению к гугенотам парижский люд. Эта толпа была для него лучшей защитой от суровости короля. Когда-то волнения вокруг Гастинского Креста и совсем недавний взрыв радости после разгрома Жанлиса испанцами доказали, как легко разжечь страсти этой кишащей толпы, доведенной до фанатизма многочисленными священниками церквей и монастырей. В эти жаркие августовские дни в город потоком хлынули дворяне-протестанты на свадьбу Маргариты; их разместили в основном в Лувре и поблизости от дворца, но также и в пригороде Сен-Жермен. Парижане приглядывались к этим гугенотам, вчерашним врагам, сегодня окружающим короля. Их удивляет и возмущает, что они смешались с католиками. Перенаселенный город бурлит: все свободные [221] дома, постоялые дворы, таверны заняли конюхи, лакеи, солдаты. К постоянному городскому населению в большом количестве присоединились бедняки, которых голод погнал из деревень.
Это огромное количество обнищавшего населения становится свидетелем братания вельмож – католиков и протестантов и наблюдает за пышными праздниками по случаю свадьбы Маргариты и Генриха. Бедняки видят, как по деревянным мосткам проезжают великолепно одетые дамы и придворные. В глухие переулки доносятся отзвуки пиров и турниров: для фанатичных проповедников настала пора разжигать народное недовольство против протестантов.
Знаменитый проповедник Вигор возвещает о гневе Господа, который не перенесет «этого мерзкого брачного союза». Даже при дворе проповедник Сент-Фуа обещает герцогу Анжуйскому, посвященному стороннику католицизма, корону его брата: подобно Иакову он унаследует право первородства. Отовсюду раздаются призывы к убийству. Всем ясно: готовится бунт. В пятницу, после покушения на Колиньи, новость об этом распространяется по всему городу подобно пороховому приводу. Горожане закрывают лавки, вооружаются, собираются в кварталах. Городской голова и городские старшины передают приказ ополченцам: под командованием своих капитанов явиться в городскую ратушу «тайно и не привлекая ничьего внимания». Они должны быть наготове, чтобы сдержать фанатичную и голодную толпу и предотвратить как грабежи и насилие, так и полное разграбление города вражескими войсками, которых так боятся добропорядочные коммерсанты.
Подобно Гизу, Колиньи не надо было дожидаться этого дня, чтобы понять, что толпа настроена на убийство. Он получал предупреждения со всех сторон. Самые осторожные из его верных сторонников покинули город на следующий день после свадьбы, посоветовав ему как можно быстрее последовать их примеру: Лангуаран, потом Монморанси, уехавший в Шантильи. Но адмирал остался в Париже, сделавшись пленником отведенной ему роли: он должен выполнить возложенную на него миссию. Облаченный доверием [222] короля, он считает, что сможет положить конец политике проволочек и полумер королевы-матери. Карл IX сам пригласил его в Королевский совет. Адмиралу, наконец, удалось примирить в нем антагонистические группировки, чьи разногласия раздирали Совет еще с самого начала гражданских войн. Он стал главным советником короля, считая, что его имя и происхождение дают ему право на такое положение, и хочет проследить за приведением в исполнение эдикта в пользу протестантов. Колиньи нашел удобный способ, как вывести агрессивность двух религиозных группировок за пределы королевства: выступление Франции в Нидерландах против Испании.
Через двадцать три года после имевшего для Франции гибельные последствия Като-Камбрезийского мира наступит момент для национального реванша. Колиньи убедил короля в справедливости своих рассуждений. Только воля Екатерины могла противостоять его влиянию, но он все еще надеялся втянуть Карла IX в войну с Испанией. Поэтому ему постоянно нужно находиться при дворе. Малейшее отсутствие – и непостоянный монарх тут же изменит свое мнение. Когда 22 августа король навещает адмирала, он пользуется своей встречей с ним, чтобы призвать его царствовать единолично и не поддаваться королеве, его матери: но она заставит своего сына признаться в этом.
Но Екатерина (по личному опыту и помня о предыдущих волнениях) нисколько не сомневалась, что за неудавшимся покушением непременно последует вооружение протестантов. Она советуется со своими приближенными. «Раз уж после ранения адмирала война становится неизбежной, – поделился де Таванн, – она первая, а за ней все остальные пришли к мнению, что лучше начать битву в Париже». Это решение было принято на тайном совещании, которое Екатерина провела днем в своем саду Тюильри. В нем участвовали Невэр, Гонди, Бираг – ее итальянские наперсники, в которых она была уверена. В это решение были посвящены маршал де Таванн, герцоги Анжуйский и Гизы. Придется снова взяться за дело, с которым не смог справиться Морвер. Будет убит не только Колиньи, но и [223] капитаны и главные дворяне-протестанты, которые так вовремя собрались в Париже. Так изначально будет обезглавлен будущий бунт.
Из-за ожесточения гугенотов пришлось ускорить выполнение этого плана. Протестанты в кольчугах патрулируют дома Гиза и д'Омаля. Они надоедают Екатерине в Тюильри, ходят под стенами ее сада и выкрикивают угрозы, которые слышал Брантом. Обещают наносить удары и убивать. Во время ужина у королевы гасконский дворянин Пардальян громко сказал, что виновники покушения на адмирала получат по заслугам. Екатерина решает действовать этой же ночью.
Так как оказалось слишком много предполагаемых жертв, пришлось получать согласие короля. Королева направила к нему своего фаворита графа де Рец, Альбера де Гонди, который только что присутствовал на тайном совещании в Тюильри. Около девяти часов вечера Гонди допущен в кабинет короля. Он сообщает Карлу IX, что королева-мать вместе с Гизами и Анжу участвовала в неудавшемся покушении на Колиньи, и напоминает, что уже давно Екатерина разгадала пагубные намерения адмирала: добиться торжества протестантской группировки и возобновить бунт. Королева должна отомстить за убийства своих верных слуг – герцога Франсуа де Гиза и храброго и верного капитана Шарри, совершенные сторонниками Колиньи. Она воспользовалась приездом адмирала в Париж, чтобы снова подослать к нему Морвера, но к несчастью, его покушение не удалось. И тогда Рец, как об этом сообщается в мемуарах Маргариты де Валуа, сообщает об ужасном заговоре. «Гугеноты, – говорит он, – были в таком отчаянии, что обвинили не только де Гиза, но и королеву, его мать, и короля Польского, его брата, и даже полагали, что король Карл согласился с этим, и поэтому решили прибегнуть к оружию в ту же ночь».
Глубокой ночью во дворец были срочно вызваны два главных чиновника магистратуры – Клод Марсель и купеческий старшина Ле Шаррон. Им сообщили о якобы существующем заговоре протестантов и поручили закрыть [224] городские ворота, лодками перегородить Сену, вооружить горожан и подготовить пушки для защиты Городской ратуши. В каждом доме, где живет ополченец, должен быть вооруженный часовой с факелом, а его левая рука должна быть обернута белым шарфом. Все пути к бегству будут перекрыты ополчениями, которые займут площади и мосты, проходы и ворота.
