Семья Монморанси оказалась скомпрометирована, и король, за неимением де Торе и де Тюренна, приказал 4 мая заключить под стражу маршалов Монморанси и де Коссе, бывшего тестем Меру – младшего брата де Торе и Монморанси. Он отзывает наместника Лангедока Дамвиля – брата Монморанси. Но это сделать было труднее. Дамвиль – настоящий вице-король этой провинции, которой Монморанси владели в течение полувека, сблизился с протестантами и 29 мая подписал перемирие, которое должно было действовать до 1 января 1575 года и которое он подкрепил затем союзом умеренных католиков и гугенотов. Так появилась [238] третья сила – политики, которой впоследствии суждено было сыграть важную роль в развитии внутренних конфликтов во Франции.
Неудачный арест маршалов неожиданно превратил Дамвиля в предводителя сопротивления Короне. Принц Конде, находившийся в Пикардии во время ареста заговорщиков, перебрался в Германию, где отрекся от католической веры. Из всех капитанов был арестован только Монтгомери. Домфрон, где он находился, в течение семнадцати дней был осажден, после чего его взял в плен маршал де Матиньон. Екатерина была очень рада, потому что теперь, под предлогом наказания предателя, она могла, наконец, осуществить свою личную месть в память о своем любимом супруге.
Она поспешила в спальню к своему сыну, где король уже в течение двух месяцев медленно умирал от ужасных кровотечений через кожные кровоподтеки – последние проявления его туберкулеза. Узнав об аресте убийцы своего отца, лежащий под окровавленными простынями Карл прошептал только: «Все людские дела для меня уже ничто!» Через некоторое время, в воскресенье 30 мая 1574 года, на Троицу, молодой король, не проживший и двадцати четырех лет, умер в четыре часа пополудни на руках своей матери. Еще до начала агонии он подписал ордонанс, передавая регентство Екатерине по ходатайству, как говорилось, герцога Алансонского, короля Наваррского и других принцев и пэров Франции.
Вечером королева отправила де Шомро с печальной вестью к королю Польскому. На следующий день по другой дороге она направила к нему еще одного гонца – де Неви. Письмо, проникнутое патетическим волнением и полное разумных советов, прекрасно и заслуживает того, чтобы воспроизвести его целиком. Ограничимся все-таки несколькими фрагментами.
«Государь, сын мой, вчера я поспешно отправила к вам Шомро, чтобы сообщить вам о новом для меня несчастье – уже столько моих детей умерли. Я молю Господа [239] ниспослать мне смерть, чтобы больше не пришлось мне это пережить, потому что я в полном отчаянии от виденного мною зрелища; я не забуду его расположения ко мне, когда уже в конце, будучи не в силах меня оставить и просить, чтобы я за вами срочно послала, он велел мне, пока вы не приедете, взять на себя управление королевством и справедливо наказать преступников, от которых шло все зло в королевстве; он знал, что его братья будут сожалеть о нем и поэтому думал, что мне они будут повиноваться точно так же, как и вам, но нужно, чтобы вы были здесь. После этого он попрощался со мной и попросил меня его поцеловать, от чего мое сердце чуть было не разорвалось. Никогда еще человек не умирал, будучи в полном рассудке, как он, разговаривая со своими братьями, с господином кардиналом Бурбонским, канцлером, секретарем, капитаном гвардейцев, даже с лучниками и швейцарцами, приказав им всем повиноваться так же, как ему, до вашего приезда, и был уверен, что такова и ваша воля, просил их всех хорошо вам служить и быть вам верными, прося всех хранить королевство, постоянно говоря о вашей доброте и что вы всегда его так любили и повиновались ему и никогда не огорчали, а наоборот, оказывали большие услуги. Его соборовали утром, а в четыре часа он умер, как совершеннейший христианин, получив все причастия, а последнее, что он произнес, было: «О, матушка». Большей боли я никогда не испытывала, и утешить меня может только ваш скорый приезд – в этом нуждается ваше королевство, но главное – видеть вас в добром здравии, ведь если случится мне вас потерять, я прикажу похоронить меня заживо вместе с вами, потому что этого горя я пережить не смогу. Поэтому я прошу вас быть осторожным в дороге и думаю, что если вы проедете по землям императора, а оттуда – через Италию, то это будет самый верный путь для вас».
«Что касается вашего отъезда из Польши – не откладывайте его никоим образом и остерегайтесь, чтобы они [240] вас не задержали, и не подчиняйтесь их приказу, потому что вы нужны нам здесь. Я умираю от тоски без вас, так хочу я вас видеть – только ваше присутствие и ничто больше не сможет меня утешить и заставить забыть о моей потере».
«Если бы вы могли оставить кого-нибудь там, где вы находитесь, чтобы он мог править и чтобы это королевство Польское по-прежнему оставалось вашим или перешло бы к вашему брату, я тоже этого бы желала: вы могли бы им сказать, что пришлете к ним вашего брата или второго ребенка, который у вас родится, и что пока пусть они сами собой управляют, выбирая француза, который бы помогал в том, что они делают… Я думаю, что для них это было бы лучше, потому что тогда они сами стали бы королями…»
«Любите ваших слуг и делайте для них добро, но да хранит вас Господь, чтобы никогда их пристрастия не стали вашими. Я прошу вас ничего не давать, пока вы не будете здесь, потому что вы должны знать, кто вам служил хорошо, а кто плохо: я вам их назову и покажу, когда вы приедете. Я сохраню для вас все свободные должности и доходы: мы их обложим налогом, потому что нет ни одного экю из того, что вам нужно, чтобы сохранить королевство… Раз уж покойный король, ваш брат, поручил мне для вас сохранить это королевство, я думаю, что вы не выразите вашего неодобрения. Я буду стараться, насколько смогу, вручить его вам в целости и мире, чтобы вам оставалось только потрудиться для вашего величия и чтобы доставить вам удовольствие после стольких неприятностей и печалей…»
Таким образом, Екатерина снова взваливала на себя, занимая место любимого сына, тяжкий груз суверенной власти. Гражданские войны, дипломатические маневры, убийства были всего лишь неожиданными поворотами той борьбы, которую она вела уже около пятнадцати лет, чтобы сохранить, иногда вопреки воле своих сыновей, их достояние, [241] престол Франции, который она мечтала окружить венком из корон. Подобно волчице, когтями и зубами защищающей территорию своих детенышей, она безжалостно уничтожила врага, попытавшегося отнять у нее ее место ангела-хранителя. Благодаря своей энергии она исполняла самые высокие должности. Но ее власть была только на короткое время передана и подчинена капризам человека, над которым она была не властна и который ее поработил. [242]
Глава VI. Новая Артемисия [14]
За прошедшие пятнадцать лет ничто: ни вихрь событий, ни тяжкое бремя ответственности – не могли заставить Екатерину забыть о торжественном королевском церемониале. Она сумела с величайшей выгодой для себя использовать его, чтобы прославить превосходство власти короля.
Гениальность Екатерины проявилась в том, что она изобрела и навязала неприкосновенный образ величия, составляющего незыблемую основу вращающегося колеса общества и хода мировой истории. Имея врожденное чутье мизансцены, она всегда появляется в самый торжественный момент в своем вдовьем платье и черных накидках, которые слегка оживляет тонкий белый воротничок. Она ни на кого не похожа и превосходит всех окружающих. Смерть ее мужа является обоснованием ее власти и ее оправданием. Об этом никто не должен забыть: черный цвет траура – это ее корона. Она сумела одержать победу над показным трауром великой фаворитки Дианы, ставшим ее ширмой. Это ее костюм на сцене, где актеры – весь королевский двор. Она играет им в посмертном возвеличивании памяти своего мужа. За четыре века такой образ настолько утвердился в коллективном воображении людей, что очень часто забывают об интересной личности, скрывающейся за этой торжественной маской.
Королева живет в редкой роскоши. В правление детей Екатерины Лувр продолжает оставаться самой престижной резиденцией французских монархов. При Генрихе II были построены здания королевских покоев, что полностью отвечало [243] стремлению Екатерины иметь в самом центре столицы дворец, подобный резиденциям итальянских князей. До 1574 года Пьер Леско непрерывно вел строительные работы. Молодые королевы – Мария Стюарт, а потом Елизавета Австрийская, жили на втором этаже. Для себя королева-мать оставила первый этаж. Она очень любила этот дворец и писала в 1575 году: «Достаточно долго пожив в Лувре, я поняла, что он еще красивее, чем я раньше считала».
С 1563 по 1572 гг., пока неподалеку от дворца по ее приказу строили Тюильри, она с удовольствием мечтала, что можно будет построить единый архитектурный ансамбль, объединив Лувр и новый замок. В 1565 году она вознамерилась построить вдоль Сены, за пределами средневековых крепостных стен времен Карла V, длинную галерею, но в итоге ее построил Генрих IV. В 1566 году было начато строительство такого соединения: в западной части Лувра через крепостной ров на трех мостовых пролетах был сделан проход, соединивший павильон короля с «маленькой галереей», чертеж которой, скорее всего, был сделан Пьером Леско. Это здание, смотревшее прямо на реку, представляло собой маленький трехэтажный замок, увенчанный аттиком и круглым окном, свет на первый этаж проходил через одиннадцать полукруглых окон, расположенных по обе стороны двери с крыльцом. Шесть центральных ниш были украшены выступами, как дворцы во Флоренции. На втором этаже двенадцать больших прямоугольных окон были отделены друг от друга пилястрами с королевскими символами: на аттике – фигурами Славы по углам сводов. Фасад, выходивший на Сену, имел только верхнюю галерею, к которой позже была пристроена большая галерея у самой воды. Это приятное здание, очень сильно пострадавшее во время пожара 1661 года, было перестроено, когда на втором этаже появилась галерея Аполлона. Оно настолько гармонично, что по праву считается маленьким шедевром архитектурной композиции.
