А ведь чего, на самом деле, стоило просто сказать, что она беспокоится за него? Что не хочет ему новых неприятностей? Что он не безразличен ей и она никогда не сможет иначе к нему относиться? Неужели Димка не понял бы и не оценил искренней заботы? Может, и не поддержал бы так, как Лена хотела, но хотя бы не оставил ее одну. И сейчас не пришлось бы судорожно соображать, кого все-таки можно попросить о помощи, чтобы быть уверенной, что ее просьба не будет повернута против нее самой.
Кроме Димки и Кирилла таковых в сервисе не имелось.
В итоге пришлось обходиться полумерами. Лена наказала Милане записывать всех приходящих в сервис, сославшись на задуманную рекламную компанию, а вот от идеи следить за Николаем Борисовичем отказалась: к сожалению, здравых идей на этот счет у нее так и не возникло.
Отъезд в налоговую она отложила до крайнего срока, надеясь все же перехватить хоть какой-нибудь подозрительный разговор Милосердова или лично заметить странного посетителя. Но Николай Борисович был спокоен и безмятежен, радуясь, что «Леночка избавила его от тяжкой повинности», а посетителей, как на притчу, с самого утра не появлялось. Механики валяли дурака, перекидываясь в картишки, и Лена, так и не заметив ничего достойного ее внимания, с тяжелым сердцем покинула сервис.
В душе еще теплилась надежда, что она сумеет быстро решить проблемы с налоговой и вернуться до того, как все темные делишки будут сделаны. Но дотошный сотрудник, вызвавший ее как свидетеля в деле по проверке одного из поставщиков «Автовлада», вымотал ей все нервы, задавая вопросы, на которые она не могла знать ответов. Лене приходилось раз за разом звонить Николаю Борисовичу и консультироваться с ним. А поскольку тому тоже требовалось поднимать бумаги, дело продвигалось до невозможности медленно, и налоговую Лена покинула уже только в девятом часу вечера: уставшая, униженная, разочарованная, злая и до ужаса голодная. Ее гоняли, будто школьницу, не выучившую урок. Ее сервис закрывался через сорок минут, а значит, не стоило больше и думать о том, чтобы именно сегодня раскрыть Милосердова и его шайку. Дома ее ждала одинокая тишина и пустой холодильник, а потому Лена вопреки сегодняшней невезучести решила устроить себе праздник живота и отправилась ужинать в ресторан. Там в ожидании заказа позвонила родителям и проболтала с ними почти час, чувствуя, как от родных теплых голосов развязывается внутри узел, позволяя нормально дышать. Она обожала мамину ненавязчивую заботу и папины необидные подколы, а, сдобренное вкуснейшим салатом и не менее вкусной запеченной рыбой, все это заставило Лену почти забыть неприятности сегодняшнего дня.
Однако под конец разговора папа неожиданно с осторожностью поинтересовался Лениной личной жизнью.
Лена тут же приняла боевую стойку, чувствуя подвох.
– Милосердов звонил-жаловался? – напрямик спросила она, и по ее тону должно было быть ясно, что врать ей не стоит.
– Он не жаловался, Леночка, – возразил отец – мягко, но достаточно настойчиво, чтобы Лена передумала перебивать и возмущаться. – Это я просил его присмотреть за тобой, зная, как зачастую ты увлекаешься и не бережешь себя.
Лена едва не подавилась чаем, которым растягивала удовольствие от ужина. Вот такой подставы она от отца никак не ожидала!
– Пап, мне не семь лет и даже не восемнадцать, чтобы за мной «присматривать»! – высказала-таки свое «фи» она, однако отца это не смутило.
– Ты будешь моей дочерью и в пятьдесят, Леночка, – сообщил он, – а значит, я буду за тебя волноваться и заботиться о тебе.
Лена закатила глаза и покачала головой: ну да, если он еще и в пятьдесят будет за ней присматривать, проще сразу уйти в монастырь.
– Пап!.. – выдохнула было она, но он не позволил ей продолжить, ошарашив вопросом:
– Дмитрий Корнилов – это тот, о ком я думаю?
На этом месте Лена все же подавилась и закашлялась, едва не расплескав остатки чая. Поставила чашку на стол и только после этого ответила:
– Я не знаю, что ты думаешь, пап! Сегодня ты меня только и делаешь, что поражаешь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
По ту сторону провода раздался вздох. Но от выяснения истины отец все равно не отказался.
– Это от него ты сбежала двенадцать лет назад? – прямо спросил он, и Лена тоже не стала юлить.
– От него, пап, – согласилась она. – Но приезжать и вызывать его на дуэль не надо. Теперь мы всего лишь бывшие одноклассники, которые вместе работают. Никаких страстей и трагедий. Что бы тебе ни наплел Милосердов.
В трубке повисла тишина: очевидно, отец обдумывал сказанное и решал, стоит ли верить Лениным словам.
– У вас конфликт с Николаем? – наконец спросил он, и Лене тоже понадобилось время, чтобы переключиться с Димки на собственного заместителя.
– Нет никакого конфликта, пап, – поморщилась она. – Просто мне не нравится, когда за мной «присматривают», особенно совершенно незнакомые люди! Поверь, я вполне взрослый человек, который способен сам решать, что для него лучше, а не ждать чужого одобрения. И мне, признаться, обидно, что своему бывшему заместителю ты доверяешь больше, чем собственной дочери.
Это была закинутая удочка в отношении не только Димки, но и Лениного расследования, а потому она настраивалась на долгую битву за свою свободу, но отец, по счастью, пошел ей навстречу.
– Я доверяю тебе, дочка, и ты это знаешь, – резонно заметил он, и Лена не могла этого не признать. Родители позволили ей остаться одной в Москве именно потому, что доверяли и не сомневались в ее благоразумии. С тех пор прошло десять с лишним лет. Что вдруг изменилось? – Но, мне кажется, сейчас ты взялась не за свое дело, – продолжал между тем отец. – И я хотел бы, чтобы ты оставила его Николаю.
Так вот оно что! Милосердов использовал папино поручение, чтобы избавиться от Лены и продолжать творить свои пакости без всякой помехи! Ну дак ему это не удастся! Пусть даже не рассчитывает!
– Это он тебе сказал? – резко спросила Лена, готовясь защищать свое решение.
– Он сказал, что ты не даешь себе отдыха, – мягко ответил отец. – Что трудишься вечерами и по выходным. Что еще и домой берешь работу – мне это совсем не нравится, дочка! Я знаю, что ты у меня упрямая и всегда доводишь дело до конца. Но я не хочу, чтобы ты изнуряла себя там, где в том нет никакой нужды. Николай отлично справляется с управлением сервисом, и последний отчет это подтвердил!..
На этом месте Лена вздохнула, и, кажется, достаточно красноречиво, чтобы он замолчал, а потом с подозрением поинтересовался:
– Я чего-то не знаю, Лен?
Она тут же мысленно отругала себя за несдержанность: отцу не полагалось знать того, что знала она, во всяком случае, пока у нее не будет доказательств вины Милосердова – а она волновала его раньше времени. Нет, так никуда не годится. Лена уже с Димкой разругалась из-за того, что не умела сдерживать свои эмоции; повторять ошибку и губить отца будет последним делом.
– Пап, давай договоримся, – постаралась она перевести разговор на менее опасную тему, – ты пообещаешь, что все свои вопросы будешь задавать мне, а не Николаю Борисовичу, а я в ответ дам слово говорить тебе правду. Уверена, так будет гораздо лучше для нас обоих.
В трубке повисла тишина, и Лена знала, что отец сейчас жует губы, принимая решение, а мама взволнованно смотрит на него и ждет, когда он все ей расскажет. Они были вместе почти тридцать пять лет и все это время любили друг друга, как в день свадьбы. Они многое вместе прошли и всегда поддерживали друг друга и тревожились друг за друга. Когда отец попал в больницу, мама ходила с совершенно серым лицом и стеклянными глазами, и снова начала оживать только вместе с ним.
Лена всегда мечтала, чтобы у нее была такая же семья. Чтобы появился мужчина, ради которого хотелось жить и который ценил и любил бы ее больше всех на свете. Чтобы они вместе засыпали и вместе просыпались, испытывая счастье просто оттого, что заглянули друг другу в глаза. Чтобы они всегда были вместе и ни одному из них не надоедало общество другого, а в разлуке считали бы дни до новой встречи и приближали бы ее всеми возможными способами. Чтобы у них были дети – такие же умные, как Кирилл, и такие же отчаянно-бесшабашные, как его отец. И чтобы…
