— Чего-то вроде не хватает для торжественности…
Юрка не выдержал, вмешался, весь загораясь:
— Надо написать на корпусе крупными буквами — «Спутник»!
Овинский улыбнулся своей обычной скупой улыбкой.
— Почему «Спутник»?
— А разве плохо! Название ему такое дадим — «Спутник»!
Секретарь партбюро обернулся к машинисту:
— Как считаете, Кузьма Кузьмич?
Кряжеву было не до Юркиных затей. Но он не хотел осаживать своего помощника и молча потрепал его по плечу. Шик покраснел от удовольствия.
Подошли Инкин, Тавровый, Лихошерстнов, начальник станции и еще какие-то командиры. Все уважительно здоровались с Юркой за руку.
«Если бы она могла видеть!» — подумал он. Юрка был слишком счастлив, чтобы подумать об этом с огорчением. Просто ему очень хотелось, чтобы библиотекарша видела и чтобы ей было так же хорошо, как ему.
Дважды возвращаясь из очередной поездки, Шик поднимался по крутой скрипучей лестничке на второй этаж красного уголка и дважды заставал дверь закрытой. Тогда он отыскал заведующего техническим кабинетом. «Заболела библиотекарша-то, — разъяснил Сырых. — В больницу положили, в городе». Юрка не допытывался подробно, что с ней. Наверное, пустяки какие-нибудь. Полежит и вернется.
Конечно, думал Шик, когда библиотекарша вернется из больницы, она узнает то, о чем говорят сейчас во всем депо, да, наверное, и на всем отделении. Но, пожалуй, ей уже не испытать такой радости, какую испытывают сейчас кругом люди. И кто знает, поймет ли она сполна, какое место занимал в этой радости Юрка…
Заревел деповский гудок, объявляя обеденный перерыв и одновременно приглашая на митинг. Уже успевшая скопиться около тепловоза небольшая толпа быстро разрасталась и уплотнялась.
Притащили переносный горбатенький мостик — по таким мостикам в цехе подъемки переходили через ремонтные канавы. Его установили поперек пути, перед кабиной тепловоза; те перила, что были обращены к толпе, завесили красной материей.
На мостик поднялся Овинский и открыл митинг.
За мостиком, вместе с отделенческим и деповским начальством, стояли Кряжев, Шик и Зульфикаров; начальство в синих плащах, тепловозники в своих черных суконных полупальто. Машинист держал голову прямо. На лице отчетливо проступили рябинки. Помощники машиниста стояли, смущенно потупившись. Асхат сделался смуглее, а Юрка розовее обычного.
Из толпы, не слушая Овинского, неотрывно смотрел на тепловозную бригаду Хисун. Анатолий вернулся из рейса, только что сдали сменщикам машину. В этот рейс он ездил помощником машиниста — заменил Юрку.
Среди событий, которые случились в депо нынешней осенью и которые всесторонне обсуждались машинистами в «брехаловке», история Хисуна занимала хотя и не первейшее, но весьма приметное место.
— Толька Зараза прижился на сорок седьмой-то, — замечал кто-нибудь из машинистов, затянувшись «Беломором» и выпустив дым издревле принятым в Лошкарях манером — вбок, через уголочек рта. Дым терялся в сероватом, как туман, воздухе «брехаловки». Здесь курили без перерыва.
На замечание активно откликались:
— Ведь на какой машине прижился.
— Говорят, вкалывает как зверь, Кузьмич не жалуется.
— Еще пожалуется. Хисун себя покажет.
Но шли дни, а Хисун себя не «показывал». И снова вспыхивал разговор в помещении нарядчика:
— Даве встретил я Хисунову женку. С чекушкой. Спрашиваю в шутку: неужли себе чекушка-то? Дэк ведь получка, отвечает, надо Толю угостить. Он сам-то теперь водку не покупает.
— Вот тебе и Зараза!
Анатолий знал об этих разговорах. Однажды, разыскивая Кряжева, он нарушил существующий в депо неписаный закон, по которому заходить в «брехаловку» могли только машинисты (у кочегаров и помощников еще нос не дорос до такой чести), и залетел в помещение нарядчика. При его появлении разговор в «брехаловке» оборвался. Чувствуя себя, как и всякий нарушитель, не в своей тарелке, Хисун поспешно оглядел помещение. Не обнаружив своего старшего машиниста, ретировался. Однако от него не ускользнуло, с каким любопытством и одобрением посматривали на него машинисты, и он догадался, что разговор шел о нем.
Слух о тепловозе, идущем с завода в Крутоярск-второй, ошеломил Хисуна. Раньше, чем кто-либо в депо, он понял, как близко коснется его эта новость. И когда Юрка, сияя как майское солнце, прибежал к нему домой и сообщил, что он только что от начальника депо и что Кряжеву и ему предложено перейти на тепловоз, Анатолий сказал с напускным равнодушием:
— А я давно знал.
— От кого? — изумился Шик.
— …Так.
Юрка не счел нужным задерживать свое внимание на этом загадочном «так».
— Старший сказал, чтобы тебя поставили помощником на сорок седьмой. А начальник депо сказал: отдам приказ.
Хисун усмехнулся безрадостно, едва подернул ртом. У Юрки защемило сердце.
— Ты приходи к нам на тепловоз… — предложил он. — И мы тебя на сорок седьмой навещать будем. Ладно?
— Ла-адно, — протянул Анатолий и, отвернувшись, дважды шмыгнул носом.
От Хисуна Юрка помчался в общежитие (но пути заскочил на второй этаж красного уголка — а вдруг она уже выписалась из больницы), оттуда к своему новоиспеченному напарнику Зульфикарову — и так закрутился, завертелся в круговороте событий, что совсем забыл про Хисуна.
Зато Хисун помнил Юрку.
Теперь Анатолий стоял в толпе, приподнявшись на рельс того пути, по которому тепловоз должен был уйти на станцию, к своему первому составу, и смотрел на Кряжева и Шика. Перед ним, держась за красный барьер мостика, маячили ораторы, и Хисуну представлялось, что этот торжественный мостик и ораторы довершили размежевание его судьбы и судьбы Кряжева и Шика.
Митинг закончился. Инкин и Лихошерстнов еще раз пожали руку Кряжеву. Затем начальник депо взял за плечо Шика и прогудел:
— Ну, Юрка, вытри под носом — и марш!
— Ага! — тряхнул головой до крайности взволнованный Шик и ошалело провел рукавом под носом.
Вокруг рассмеялись, но Юрка, ничего не слыша, заспешил вслед за машинистом на локомотив. Замыкающий Зульфикаров помахал толпе с лестницы.
Хисуну было хорошо видно, как машинист, усевшись за правое крыло кабины, сказал что-то помощникам. Шик и Зульфикаров скрылись в машинное отделение. Потом вернулся один Шик и коротко доложил что-то Кряжеву. Машинист сделал какие-то движения рукой. Тепловоз ожил — застучал, заурчал обоими своими дизелями, задрожал корпусами обеих секций. Новое движение машиниста — и прозвучала сирена. Толпа расступилась.
Анатолий пересек станцию. На втором от вокзала пути вытянулся сформированный для тепловоза состав. Хисун вскочил на тормозную площадку, оглядел состав. Ну и махина! Видел длинные поезда, но таких!..
Соскочив по другую сторону вагона, заметил, что в голове состава скапливаются люди. Замелькали форменные фуражки железнодорожных командиров. Ждали тепловоз, чтобы еще раз напутствовать его. Хисуна тоже потянуло туда, но он подавил это желание. Усмехнувшись желчно, подумал: «Только тебя там и не хватает».
Тепловоз подкатил к выходному светофору станции, дал сигнал и побежал назад по тому пути, на котором дожидался его состав.
На пассажирскую платформу высыпали жители поселка. Дежурный по станции ради торжественного случая надел новую фуражку с огненно-красным верхом.
Локомотив примкнул к головному вагону, по составу неторопливо покатился лязг автосцепки. Лязг еще не успел докатиться до конца поезда и замереть, как от тепловоза зашагал главный кондуктор. Одетый в долгополый брезентовый плащ, с тяжелой сумкой на боку, главный старался держать твердый и ровный шаг, что ему не очень удавалось под взглядами выстроившихся на платформе людей. Достигнув своей тормозной площадки, он неосмотрительно остановился поодаль от нее. Но то, что было допустимо при паровозах, сейчас оказалось весьма рискованным. Локомотив, легко стронув состав, начал решительно набирать скорость. Главный, все еще следуя привычке, не спеша переложил из руки в руку фонарь, поправил сумку и только тогда заметил, сколь угрожающе быстро уплывает от него тормозная площадка. Стараясь не терять достоинства, кондуктор рысцой затрусил вслед за ней. Однако расстояние между ними не сокращалось. На платформе поднялся хохот:
— А ну, кто быстрее — ты или тепловоз?
— Не садись, главный, дуй так до самого Затонья.
Растрачивая остатки солидности, главный переключился на галоп и насилу догнал площадку.
Хисун вышел на привокзальную площадь. Сбоку по соседству с лестницей переходного моста голубело полинявшее дощатое сооружение — снятый с колес двухосный вагон. Из железной трубы, выведенной в окно, струился дымок, как от согнутой под прямым углом папироски.
