«Нет, моя прелесть, я пришел не на вечеринку. – Я выступил из тени. – Я пришел за тобой».
– На следующий вечер, когда я проснулся, все уже было готово к отъезду: наши вещи и ящик с гробом отправлены на пароход, слуги распущены по домам, мебель накрыта белыми чехлами. Билеты, банковские чеки и документы лежали в плоском черном бумажнике.
«Значит, мы и вправду уезжаем», – подумал я.
Я предпочел бы сегодня не убивать, но это было невозможно – нам предстояло путешествие, и я постарался насытиться, правда, небрежно и наспех. Так же поступила и Клодия. Скоро нам нужно было выходить. Я сидел дома один и ждал ее. Почему-то она задерживалась, и я, по обыкновению, волновался. Боялся за нее, хотя не раз убеждался в том, что она может околдовать кого угодно. Часто, оказываясь слишком далеко от дома, она упрашивала прохожих помочь ей. Те с радостью соглашались и приносили ее прямо к нашему порогу, передавали в руки отца, и я щедро благодарил их за возвращение блудной дочери.
Наконец я услышал быстрые шаги. Она бежала, и я подумал, что она перепутала время и решила, что опаздывает. Я посмотрел на часы: в запасе целый час. Но, взглянув на нее, я понял: что-то не так.
«Луи, двери!» – выдохнула она с порога, прижимая руку к тяжело вздымающейся груди, и пробежала мимо меня по коридору. Я последовал за ней, запер двери на галерею, повинуясь ее отчаянным жестам.
«Что случилось? – спрашивал я. – Что с тобой?»
Но она захлопнула распахнутые окна, закрыла дверь на узенький балкончик, подняла колпак светильника и быстро задула огонь. Теперь только уличные фонари слабо освещали комнату. Она отдышалась, держась за сердце, потом взяла меня за руку и потянула к окну.
«Он шел за мной, – прошептала она. – Я слышала его шаги всю дорогу до дома, но сперва ничего не поняла. – Она перевела дыхание. Яркая вспышка в окне напротив осветила ее смертельно бледное лицо. – Луи, это тот музыкант!»
«Ну и что? – ответил я. – Должно быть, он встречал тебя раньше с Лестатом».
«Луи, он стоит там, внизу. Посмотри в окно. Попробуй разглядеть его».
Она была потрясена, даже напугана. Я ступил на балкон, не отпуская ее ладони. Она спряталась за штору, крепко сжимая мою руку. Она тоже боялась за меня. До полуночи оставалось не более часа, и Рю-Рояль опустела: магазины закрылись, экипажи возле театра только что разъехались. Где-то справа хлопнула дверь, и какая-то парочка быстро зашагала к перекрестку. Лицо женщины скрывала большая белая шляпа. Их шаги замерли вдали, и снова все стихло. Я никого не видел и не чувствовал ничьего присутствия. Клодия тяжело дышала за моей спиной. Вдруг поблизости что-то шевельнулось. Я вздрогнул, но тут же догадался, что это птицы на подоконнике внизу. Клодия тоже вздрогнула и подобралась поближе ко мне.
«Там никого нет…» – начал было я шепотом, но вдруг осекся.
Я увидел музыканта! Он стоял у входа в мебельный магазин так тихо и неподвижно, что я едва не проглядел его. Должно быть, этого он и хотел. Он повернул в мою сторону лицо, блеснувшее в темноте, точно вспышка белого света. Тревога и растерянность бесследно исчезли с окаменевших черт, на бледной коже чернели огромные глаза. Он смотрел на меня. Сомнений не оставалось: он стал вампиром.
«Я вижу его», – прошептал я, едва шевеля губами. Клодия прижалась ко мне, ее рука дрожала в моей ладони, сердце бешено колотилось.
Она тоже увидела его и задохнулась. Я смотрел вниз, он не двигался, но вдруг кровь застыла у меня в жилах. Я услышал шаги, скрипнули ворота; они приближались, эти размеренные, громкие, гулкие, знакомые шаги на лестнице… Клодия зажала рот ладонью, чтобы не закричать. Вампир внизу не двинулся с места. И я узнал эти шаги. Они принадлежали Лестату. Он добрался до входной двери, дернул за ручку, но она не поддалась; он тряс ее, бился в дверь, будто хотел сорвать ее с петель. Клодия забилась в угол, согнулась, словно от колик, ее безумный взгляд метался между мной и вампиром за окном. Грохот за дверью нарастал, и я услышал голос.
«Луи! – кричал Лестат, – Луи!»
Он ревел, как раненый зверь. И вдруг окно гостиной разлетелось на осколки, звякнула задвижка. Я торопливо схватил лампу со стола, ломая спички, зажег огонь.
«Закрой окно и отойди подальше, – крикнул я Клодии, и она подчинилась, выведенная из оцепенения четкими словами приказа. – Зажги остальные лампы. Скорей».
Она вскрикнула, чиркая спичкой: Лестат был уже в холле.
Спустя мгновение он предстал перед нами. У меня перехватило дыхание, и я невольно отступил назад. Да, это был Лестат собственной персоной, целый и невредимый. Наклонив вперед голову, выпучив глаза, он покачивался, как пьяный, упираясь в косяк, чтобы не упасть. Его кожа была словно клубок шрамов после страшных ожогов; мутные глаза налились кровью.
«Не подходи… ради всего святого, – прошептал я. – Я брошу лампу, и ты сгоришь заживо».
И тут же услышал царапающий звук: сообщник Лестата карабкался по стене. Его пальцы обхватили прутья балконной решетки. Он всем телом навалился на балконную дверь, стекло разбилось, Клодия пронзительно закричала.
Невозможно описать, что было дальше. Помню, что запустил лампой в Лестата, она разбилась у его ног, и пламя охватило ковер. В руках у меня оказался факел – длинный кусок покрывала, которое я стянул с дивана и поджег. Я боролся с Лестатом, отбивался руками и ногами. Клодия отчаянно кричала. Разбилась еще одна лампа, и пламя побежало по шторам. На Лестате задымилась одежда, пропитавшаяся керосином, он яростно хлопал себя по спине и бокам, неловко пытался затушить пламя. Он еще не оправился после смерти, ему трудно было сохранять равновесие, но, когда его стальные объятия сомкнулись вокруг меня, мне пришлось укусить его за пальцы, чтобы освободиться. На улице поднялся шум, раздались крики. Загудел колокол, возвещая о пожаре. Комната походила на преисподнюю. В яркой вспышке света я увидел Клодию, она дралась с музыкантом. Тот никак не мог поймать ее, он еще не успел войти в силу, а она вертелась, как птичка, и выскальзывала из его неуклюжих рук. Мы с Лестатом катались по полу в клубах пламени, удушливый жар обжигал мне лицо. Клодия вдруг собралась с духом, отбросила страх, схватила кочергу и ударила его; она била куда попало, он ослабил хватку, и я наконец с трудом вырвался из его рук. Она била его, била и рычала, как бешеный зверь. Его лицо исказилось от боли, он прижимал к себе перебитую руку. Его сообщник лежал на ковре с проломленным черепом.
Плохо помню, что случилось потом. Кажется, я выхватил кочергу из рук Клодии и ударил его в висок. Но его ничто не могло остановить. Одежда на мне и на Клодии уже начала дымиться, я подхватил ее на руки и бросился вниз по лестнице, собственным телом гася огонь на ее платье, Я снял плащ и сбил с него пламя. Навстречу нам бежали люди, огромная толпа уже заполонила двор, кто-то забрался на крышу кирпичной кухни. Я нес Клодию на руках, проталкивался плечами через невообразимую толчею, не отвечая на вопросы и крепко прижимая ее к себе. Наконец мы вырвались из толпы, она судорожно всхлипывала у меня над ухом, и я побежал. Я бежал, как слепой, не разбирая дороги, свернул в первый узенький проулок; бежал и бежал, пока все не стихло, остались только мои шаги и ее дыхание. Я остановился. Мы снова были одни – мужчина и ребенок, обожженные и израненные. Мы молча и жадно вдыхали тихий ночной воздух.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
