«Воля к жизни? – сказал я. – Думаю, дело не в этом…»
«Он напился крови, набрался сил, дополз до дороги и нашел еще кого-то. Быть может, припав к земле, он подстерег проезжающий экипаж, а может, полз, собирая кровь повсюду, где только можно, пока не добрался до лачуги иммигрантов или до какой-нибудь усадьбы. Представляю себе, как он выглядел! – Она прищурилась и посмотрела на лампу под потолком. Голос ее был приглушен и ничего не выражал. – Что он сделал потом? Мне это совершенно ясно. До рассвета он бы не успел вернуться в Новый Орлеан и, скорее всего, пошел на кладбище в Олд-Байю. Благотворительная больница каждый день доставляет туда гробы. Я прямо вижу, как он раскапывает свежую могилу, вываливает в грязь труп из гроба и прячется в нем. До следующей ночи его никто не потревожит. Да… так оно и было, я уверена».
Я долго думал и согласился, что, наверное, она права. Клодия выложила на стол еще одну карту, посмотрела на круглое лицо седовласого короля и задумчиво добавила:
«На его месте я поступила бы именно так. Почему ты так смотришь?» – Она собрала карты; маленькие пальцы старались аккуратно сложить колоду; потом она перетасовала их.
«Ты уверена, что, если бы мы сожгли его, он бы умер?»
«Конечно, уверена: если нечему воскресать, то ничего и не воскреснет. К чему ты клонишь?» – Она сдала карты себе и мне на небольшом дубовом столике, но я к ним не притронулся.
«Не знаю… – прошептал я. – Наверное, не было никакой воли к жизни… В этом нет нужды».
Клодия спокойно смотрела на меня, и я не мог догадаться, о чем она думает, поняла ли она, о чем я говорю.
«Наверное, он просто не мог умереть… А что если он и мы… и правда, бессмертны?»
Она смотрела на меня и молчала.
«Сознание в этом ужасном теле… – Я отвел глаза. – Если так, то почему бы сознанию не присутствовать в чем угодно: в огне, солнечном свете… Какая разница?»
«Луи, ты просто боишься, – мягко сказала Клодия, – и не хочешь побороть страх. Ты не понимаешь: страх опасен. Мы узнаем ответ. Мы найдем тех, кто владеет этими знаниями издревле, с тех пор как вампиры появились на земле. Это наше право, право первородства, а Лестат лишил нас его и поэтому заслужил смерть».
«Но он не умер…» – сказал я.
«Он мертв, – ответила она. – Никто не мог выйти из этого дома, кругом были люди, так что он погиб, как и этот припадочный эстет, его друг. Сознание… Разве это важно?»
Она собрала карты и отложила их, жестом попросила меня подать со столика возле койки ее книги. С ними она не расставалась. Это были разные сведения о вампирах, она штудировала их, как учебники. Там не было ни английских романов ужасов, ни рассказов Эдгара По, никакой фантастики, только сухие отчеты о появлении вампиров в Восточной Европе. Она молилась на| свои книги, как на Библию; вычитала, что в этих странах останки вампиров сжигали, но сперва отрубали голову и втыкали в сердце кол. Она читала их и перечитывала; пока мы пересекали Атлантику, она выучила почти наизусть записки путешественников, ученых и миссионеров. И составила план нашего путешествия по суше, без бумаги и карандаша – все держала в голове. Мы не будем заезжать в блистательные европейские страны, мы сойдем на побережье Черного моря, в Варне, углубимся в Карпаты, и там, среди глухих деревушек, начнем свои поиски.
Не о том мечтал я. Мне хотелось повидать другой мир, обрести другие знания, и Клодия пока что не могла меня понять. Я так давно хотел увидеть Европу, ее древние страны, великие города; но Клодия настояла на своем. Корабль прошел Гибралтарский пролив, и мы уже плыли по Средиземному морю.
Я ждал встречи с его голубыми волнами, но это было ночное море, и я напрасно мучился, пытаясь вспомнить, каким оно было в годы моего детства. Средиземное море стало для меня черным навсегда. В короткие холодные предрассветные часы, когда даже Клодия засыпала, утомленная чтением и голодом, потому что из осторожности мы почти всегда голодали, я опускал к самой воде фонарь, но ничего не мог разглядеть, кроме черных волн, и только отраженный луч глядел на меня из глубин немигающим глазом, как будто хотел сказать: «Луи, лишь черная тьма – твой удел. Это не твое море. Прекрасные сказания человечества, их вечные ценности – это все не для тебя».
И с тоской я думал о встрече с вампирами Старого Света, с такой горечью, что воздух, казалось, терял свою свежесть. Какую тайну, какую истину могут нам открыть эти ночные чудовища? Зачем нам эти страшные знания, зачем вообще их искать? О чем может поведать один проклятый другому?
Я так и не сошел на берег в Пирее, но в мыслях бродил по Акрополю, глядел на луну над развалинами Парфенона, измеряя собственное ничтожество величием его колонн; гулял по улицам, которыми ходили греки, погибшие при Марафоне, слушал шелест древних олив.То были памятники бессмертным, а не живым мертвецам. Эти тайны выдержали проверку временем, и я только начинал постигать их. Но я все равно возвращался к цели наших поисков, снова и снова спрашивал себя, стоит ли нам открыто задавать вопросы, ведь это огромный риск: ответ может быть непредсказуем, страшен, трагичен. Мне ли этого не знать? Я присутствовал при смерти собственного тела, видел, как все человеческое во мне увядает и умирает, чтобы снова связать меня неразрывной цепью с миром, в котором я – изгнанник, мертвый призрак с живым сердцем.
Я вспомнил зимнюю ночь в Новом Орлеане, когда бродил по кладбищу Сент-Луи и вдруг увидел сестру. Она состарилась, сгорбилась; она несла букет белых роз, бережно завернутый в пергамент, и, склонив седую голову, медленно брела сквозь зловещую тьму к могиле своего брата Луи. Рядом лежал и наш младший брат. Она шла проведать того Луи, который сгорел в Пон-дю-Лак и оставил огромное наследство своему неизвестному крестнику и тезке. Она принесла брату Луи белые розы, словно я умер только вчера, и не прошло полвека, словно ее, как и меня, все еще мучили воспоминания. Глубокая печаль заострила черты ее прекрасного лица, согнула ее хрупкие плечи. И я ничего не мог сделать. Не мог коснуться ее серебристых волос, прошептать, как люблю ее. Я не хотел, чтобы ее горе сменилось смертельным ужасом. И оставил ее наедине с печалью, оставил навсегда.
Я слишком много и долго мечтал, но я был узником этого корабля и этого тела, которое зависит от каждого восхода солнца, как никакое другое. Мое сердце стремилось в горы Восточной Европы в надежде найти ответы на вопросы: почему Бог допускает такие страдания? Почему Бог позволил им начаться и как можно положить им конец? Пока я не узнаю ответы, у меня не хватит мужества покончить с этим. И наконец Средиземное море сменилось Черным.
Вампир вздохнул. Юноша сидел, подперев щеку ладонью, его глаза покраснели от усталости, но он ждал продолжения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
