Дэниел ежедневно занимался в гримерной, где обитал Жан собственными многочисленными персонами. Жан был вспыльчив и требователен. Занятия начинались в семь утра и заканчивались часов в девять вечера. По просьбе Дэниела с пяти утра добавился еще курс Тао До Чанг. После изматывающей, пропахшей сигаретным дымом карточной жизни Дэниел получал удовольствие от физического напряжения упражнений Тао До Чанг, напоминавших гимнастику дервишей.
Дэниел почитал — и даже любил — Бешеного Билла. В Мотте Стокере Дэниела восхищало бескрайнее раздолбайство. Он ненавидел тетушку Шармэн и преклонялся перед ее грацией и пронзительным умом. Он уважал стиль, мастерство и острый глаз Бобби. Но Жан Блёр его просто покорил. Гримерная, как и душа Жана, была полна зеркал, в которых оба, ученик и учитель, проверяли на точность созданные образы, вглядываясь в себя, изучая все возможности перевоплощения.
Жан Блёр выделил четыре стадии маскировки: внешность, движение, речь и личность в целом. Под внешностью подразумевалось портретное сходство. Под строгим присмотром Жана Дэниел учился накладывать грим и бороду, применять мастику и гумус, надевать контактные линзы, менять цвет зубной эмали, наклеивать бородавки, жировики, родинки, искусственные ресницы, надевать маску из латекса, которая за ночь изменяла его лицо до неузнаваемости.
Сначала они работали с фотографиями. Когда Дэниел заканчивал гримироваться, Жан Блёр изучал его лицо, внося критические замечания:
— Складка между накладным носом и линией верхней губы никуда не годится — побольше клея, и подмешай немного в него тонального крема «Макс Фактор» номер девять.
— Борода выглядит смешно, она слишком редкая под подбородком. Пудра на скулах чересчур темная, они кажутся ввалившимися — при дневном свете будешь похож на зомби. И вытри блеск с губ — ослепнуть можно! Макияж должен быть скромным и естественным. Я не настаиваю, я предлагаю. Гармоничное сочетание деталей.
Проработав месяц над внешностью, они стали выходить на улицу: Жан Блёр выбирал для Дэниела модель, а тот потом воссоздавал ее облик в гримерной, по памяти, перед полукруглым зеркалом; Жан комментировал. Как Дэниел вскоре понял, Жан специально выбирал для него «проблемных» персонажей.
— Что? Ни в коем случае! Глаза слишком далеко посажены. И слепого не обманешь, — выговаривал Жан Блёр, беря карандаш для глаз. — Смотри: линию пожирней, брови сильнее изогнуть. Ресницы загнуть в разные стороны! Видишь, как увеличилось расстояние между глазами? И лоб стал шире, и весь облик гармоничнее.
Или:
— О нет! Шрам ужасен. Чудовищен. С такими только маленькие дети изображают пиратов. Абсолютно одномерный. — Одномерность была для Жана Блёра величайшим грехом. — Сотри немедленно, пока мы оба не потеряли сознание. Попробуй так: бледно-серую подводку, чуть-чуть серебра, слегка подвести голубым. Так, теперь возьми вон ту склянку, рядом с коллодием от «Макс Фактор», которым ты наклеивал парик и нос — да не эту, другую, да, там, где написано «Коллодий густой». Так, теперь наноси шрам. Понял? Он стягивает кожу. Чувствуешь, как веко натянулось вниз? Отлично, великолепно. И с окраской отлично справился. Вот уж шрам так шрам. От одного взгляда чувствуешь, как он ноет и чешется, заживая.
Когда Дэниел освоил макияж, Жан перешел к костюму. Дэниел изучал материалы, покрой, подкладку и все, что с ними связано, начиная от дамских шляп и заканчивая трусиками под зебру. Особенно нелегко ему пришлось с женской одеждой.
— О боги, — взревел Жан Блёр, увидев его первый опыт, — тебя заберут как трансвестита, не успеешь носа на улицу высунуть, и любой уважающий себя гомик будет на стороне полиции! Колготки висят, нижней губой можно салями нарезать, сумочка вышла из моды семь лет назад, и несешь ты ее, как мертвого младенца. Грудь вздымается до ключиц, а все потому, что ты не учитываешь ее веса и слишком далеко отводишь плечи. Ноги расставил слишком сильно, центр тяжести скорее в районе коленей, а не между бедрами. Ужасно, Дэниел. Я просто умираю.
После занятий Дэниел, живший на съемной квартире внизу, изучал людей, присматривался к тому, как они выглядят, двигаются, говорят и думают. Он делал записи, а утром, во время Тао До Чанга, Жан критиковал и их:
— «Помахал». Какой рукой? Пальто было расстегнуто? Если застегнуто, то на сколько пуговиц? Ты пишешь: «рубашка в мелкую голубую полоску» — с каким воротничком? С какими манжетами? Европейская улыбка? Северный акцент? Ты что, не отличишь улыбку француза от улыбки итальянца? Северных акцентов больше сотни! Надо быть точнее, Дэниел. Деталь. Нюанс. Один жест, одна интонация могут удачно дополнить образ, даже когда нет времени на тщательную маскировку.
Когда Дэниел освоил метаморфозы внешности, они перешли ко второй стадии — движению. Начали с азов: мускулы, кости, кожа — как все устроено и как работает. Именно от этого, повторял Жан, зависят позы, движения и жесты.
— Телосложение досталось нам от предков, это тоже составляющая характера. Любое произвольное движение — на самом деле сознательный жест, а сознание-то нас и интересует. И всегда обращай внимание на связь мышц, костей и кожи, они определяют непосредственно форму движения.
Дэниел изучил десять основных типов походки (в зависимости от того, где находится центр тяжести). Он ходил босиком, чтобы лучше чувствовать распределение веса и напряжение. Они завтракали на улице, изучая манеру прохожих двигаться — казалось бы, одно и то же сочетание кожи, костей и мышц порождало бесконечное разнообразие. Жан придавал особое значение рукам — положению пальцев, наклону кисти, скорости и силе движений, постоянно напоминая Дэниелу: воспроизводить следует не отдельные движения, а стиль. Под конец восьмого дня упорной работы Жан, довольный Дэниелом, объявил, что они переходят к третьей стадии перевоплощения — к речи.
Начали с дыхательных упражнений, в первую очередь обозначив «правильное» дыхание, чтобы по нему определять все остальные. «Придыхание, напряжение, модуляции, Жан обозначал их взмахами, — можно добавлять только к основному ритму. Послушай, как люди дышат на ходу, а остальное само получится». Как и обычно, совет оказался крайне полезен.
От дыхания Дэниел перешел к звуку, вибрации гласных и согласных, фонетическому минимуму, нужному положению языка и зубов, тончайшим различиям в напряженности и длительности. Дэниел тренировался по магнитофонным записям (их тоже была большая коллекция), а Жан слушал, как он подражает чужому говору:
— Не «дочь», а «дотчь», гортанные звуки пораскатистее, больше жужжания в носовых — ты в Нью-Мексико. И следи за языком! Северный акцент — язык впереди, для южного пусть немножко уйдет назад. И дикция, Дэниел, дикция! Ты изображаешь ирландского каменщика, а не английского адвоката.
Любимым наставлением Дэниела было: «Ну нет, побурчее, побурчее».
Когда они перешли к последней стадии — личности в целом, Жан выдал краткую лекцию:
— До сегодняшнего дня мы копировали внешность, движения и речь. Это требует немалого умения. Но сейчас мы переходим к искусству, поскольку четвертая стадия требует не просто физического сходства, она требует перевоплощения. Ты должен стать тем, кого создаешь. Но все эти персонажи уже внутри тебя. Мы думаем, что личность это нечто целое и нераздельное. А это постоянный выбор одного из возможных амплуа. Личность — на самом деле сумма личностей, и каждая из них живет своей жизнью, так же, как электрический провод состоит из множества маленьких, покрытых изоляцией для лучшей сохранности. Ты — и старый моряк, и гость на свадьбе, и невеста, и жених, и министр, и изгой. В тебе уже скрыты все, кто когда-либо жил, живет или должен родиться. Открой хранилище своих сущностей, черпай метафоры из собственного тела.
Упражнения на четвертой стадии требовали крайней сосредоточенности. Каждое утро, в семь, Жан ставил перед Дэниелом задачу, Дэниел обдумывал ее и к полудню выдавал Жану готовый образ. Если тот был доволен, он отправлял Дэниела прогуляться и понаблюдать за людьми. Люди и были непосредственно задачей.
Первое задание было довольно простым:
— Тебе надо стать тридцатисемилетним электриком, уроженцем Чикаго, женатым и имеющим двоих детей. Два года назад ты пережил производственную травму, тебе раздробило левое плечо, и с тех пор ты живешь на пособие по инвалидности. Ты возвращаешься от врача и остановился выпить в незнакомом баре. Я буду барменом.
Но с каждым днем Жан все усложнял задачу:
— Тебе двадцать один год, ты студентка факультета журналистики Колумбийского университета. Ты родилась в Лаббоке, штат Техас, жила там до четырнадцати лет, затем переехала в Ньюарк. Твой отец — средней руки чиновник в «Стандарт Ойл», мать — скрытая алкоголичка. В последние месяцы ты находишься в депрессивном состоянии и обратилась в университетскую консультацию за помощью. Я буду психологом.
