Мы пожали друг другу руки.
— А это мои партайгеноссе Эрнст, — представил нам Шиллят старого человека на длинных, вывернутых пятками наружу, ногах, с заостренным книзу лицом и глубоко посаженными живыми глазами.
— Райчук, Эрнст Райчук, — назвался он, здороваясь с нами.
— Вам от нашей «муттэр», — вытащил сверток из своего рюкзака Шиллят. — Здесь шерстяное одеяло и две пары теплых носков. Она очень беспокоится, как бы вы не простыли. Землю подмораживает. Она просила, чтобы я снял у вас мерки ног — хочет пошить вам суконные тапочки на войлочной подошве. В землянке в них будет тепло и мягко. Ноги отдохнут. А здесь — еда, — он протянул руку к рюкзаку, который был за спиной у Отто. — Снимай.
— За все — большое спасибо. А тапочки шить не стоит. Это здесь лишнее.
— Как это лишнее? Это даже очень необходимо, — заговорил Райчук. Моя жена тоже могла бы сшить для вас…
— Нам не до комфорта.
— Может, не откажетесь — я принес две пары белья. Вам оно будет впору, — указал ой на меня, — а юнге велико. Но мы сошьем для него поменьше — я передам в следующий раз.
Долго тянулась наша беседа. Между нами установилось полное доверие. Пошли слухи, что будут эвакуировать мирное население. Шиллят и Райчук заговорили о том, что хотят избежать эвакуации, чтобы здесь встретить Красную Армию. Они подумывали о том, чтобы подготовить в лесу тайник, запастись едой и спрятаться в нем с семьями, как только будет отдан приказ об эвакуации.
— А как твои дела, Отто? — обратился я к сыну Щиллята, который стоял в стороне и молча слушал нашу беседу.
— Со мной все решено: на днях забирают в маршевую роту, — вполголоса ответил он. — Если пошлют на фронт, то буду искать возможности перейти на сторону русских.
— Мы все так решили, — подтвердил Шиллят-старший. — Дорогой товарищ, не мог бы ты написать для Отто доверенное письмо к вашему командованию? Пусть обойдутся с ним, как с обычным пленным, а не как эсэсовцем. Я говорил вам, что его призывают в войска СС.
— Я рад сделать для вас что-либо хорошее. Давайте подойдем к землянке.
— Не нужно так срочно. Вы подготовьте. Мы обязательно придем с Отто проститься с вами, тогда и заберем.
— Коммунисты должны помогать друг другу, — в этом наша сила, в сплоченности. — Райчук протянул вперед руку и сжал ее в кулак.
Сколько хороших, волнующих чувств вызвала эта фраза, хотя она была совсем не новой, слышанной так много раз. Может оттого, что слова эти становились делом.
— Здесь кое-что о Курляндии — от майора, — протянул на прощание Шиллят небольшой, но плотный конверт, вдоль и поперек перетянутый резинкой.
Когда наши друзья ушли, мы отнесли их подарки в землянку.
Я сразу же раскрыл конверт. В нем были сведения о дивизии, в которой служил майор, но они были устаревшие, более чем месячной давности. Мы решили, что они потеряли уже свою ценность.
Подкрепившись, вновь направились к почтовым ящикам. Под камнем — пусто, лежит отсыревшая наша записка. А вот Иван и Алексей срочно просили о встрече. Видимо, и они решили, что здесь, на берегу ручья, в крапиве, нам уже не укрыться, поэтому сами назначили нам встречу у штабеля дров, там, где мы встречались с нашими немецкими друзьями. Благо было у нас приготовлено укромное местечко, из которого мы уже однажды наблюдали за подходом Шиллята с сыном и Райчука, — там мы и задневали.
Когда мы встретили Ивана и Алексея, они были взволнованы и озабочены.
— В лагере ходят слухи, что нас собираются вывезти отсюда в глубь Германии, — сообщил Алексей. — Все волнуются: неизвестно, что с нами сделают, может, бросят в душегубку.
— Что же думают делать ваши люди? — спрашиваю.
— У каждого свои планы: некоторые рассчитывают на побег в дороге. Но вот-вот ляжет снег — куда денешься? Здесь, в Пруссии, долго не продержишься, да еще без оружия. Линию фронта тоже нелегко перейти, — растягивая слова, говорил Иван.
— Оружие надо добывать. Вы же свое, наверно, бросили, сдали немцам? — упрекнул Генка.
— Мы были в окружении, — глухо ответил Алексей. — Да что теперь об этом говорить.
— Вас двоих мы можем взять в нашу группу, — сказал я.
— Правда? — с недоверием переспросил Иван. — Вот спасибо! А то мы сами хотели проситься, но сомневались, что это возможно, — разведчиков же подбирают там. — Он указал рукой на восток. — Проверенных людей, а не из пленных.
— Мы оправдаем доверие, — заметил Алексей.
— Останетесь сейчас или потом придете? — спросил Генка.
— Нет, теперь нельзя. Нужно предупредить своих товарищей, чтобы им не пришлось за нас расплачиваться головами. Да и вещевые мешки надо прихватить — там мы кое-что назапасили на всякий случай: сухари, сушеный картофель, — говорил Алексей.
— Когда вас ждать? — спросил я.
— Через два-три дня. Мы придем вечером. Где вас искать?
Я подумал, что, коль мы решили создавать новую группу, брать к себе Ивана и Алексея, то все равно их нужно вести в землянку. Поэтому я объяснил им, как пройти на южный угол того квартала, где мы обосновались с Генкой.
— Стукнете по стволу палкой три раза с равными интервалами — мы услышим.
— Тогда — лады, — произнес Алексей.
Вечером второго дня мы услышали, что к землянке кто-то подходит, и не один.
— Геноссен, — послышалось в тишине.
Мы узнали голос Шиллята.
— Узнаете, кто со мной пришел? Посмотрите вы только на него — опора рейха! — В голосе Шиллята чувствовался сарказм.
Перед нами стоял Отто. Он был одет в черный мундир с эмблемой СС в одной петлице и человечьего черепа в другой.
— А на кого теперь похож я? — Шиллят-старший подошел поближе. Я только теперь рассмотрел на нем нацистскую форму. Шиллят был очень взволнован. У него перехватило в горле.
— Мало им сына, так они забирают еще и меня. Теперь я, старый дурак, напялил форму. Я — фольксштурман. И это в шестьдесят пять лет. А в приказе же Гитлера сказано, что призываются мужчины только до 60 лет. Я им навоюю!
Что и говорить, необычная это была встреча. Теперь бы я сказал — кинематографическая. Действительно, попробуйте представить себе такую картинку. Где-то в Восточной Пруссии, там, где еще находилась ставка фюрера, встречаются четверо: высокий тонкий юноша, до лица которого еще не дотрагивалась бритва, эсэсовец; второй, состарившийся уже немец, одетый в нацистскую форму, и два советских разведчика, одному из которых всего пятнадцать лет. Разная у них военная форма, разная служба, но все единодушны в одном — с нацизмом должно быть покончено.
— Отто сделает так, как мы договорились. Он постарается как можно быстрее попасть в плен, — повторил «партайгеноссе». — А я? Что делать мне? Завтра нас обоих погонят. Его, — он ткнул в грудь Отто, — в свою часть, а меня с командой таких, как я стариков где-то к заливу Куришес Гаф. «Муттэр» не вынесет этого.
Он умолк. Молчали и мы.
— Связь наша с вами обрывается. Теперь вас будет навещать Райчук.
— Жаль, что он не знает нашего почтового ящика, — пожалел я.
— Он знает. И Отто знает, — я им показал, Иначе сейчас нельзя.
— Согласен, вы сделали то, что нужно.
На прощанье мы обнялись, расцеловались.
— Какое это было бы счастье — вместе с вами встретить здесь Красную Армию! — воскликнул Шиллят-старший. — Ваши должны быть здесь скоро. Это чувствуется по тому, как зашевелились нацисты.
Я вручил Отто письмо, которое он должен передать нашим, когда сдастся в плен.
— Будь осторожен. Оно может и помочь, но, если у тебя его обнаружат, может и навредить.
— Я спрячу его надежно, — ответил Отто.
С уходом этих дорогих немцев мы вновь почувствовали себя одиноко, сиротливо, вновь уплывает почва из-под наших ног. Но все это было только первое впечатление, наплыв чувств. Остался Райчук, были наши русские ребята Иван и Алексей. Мы ждали их.
— Завтра первое декабря, — нарушил молчание Генка.
Он больше ничего не добавил, но мы научились понимать друг друга с полуслова, до подробностей знали ход мыслей. Он напомнил число по двум причинам. Во-первых, скоро зима: холод и снег. Во-вторых, времени прошло достаточно, чтобы подготовить наступление фронтов на Восточную Пруссию, и мы день ото дня ждали своих.
Но пока этот день не наступил, надо было жить, работать. Взялись за сверток, оставленный нашими друзьями. Продукты, кофе, тапочки — пошила-таки «муттэр» без мерки, но примерно угадала размер. Видимо, Шиллят на глаз прикинул, каков размер нашей обуви.
— Особенность немецкого образа мышления, — покрутил я головой, рассматривая тапки.
— Интересно посмотреть, какова эта «муттэр» с виду? — не скрывая своего детского любопытства, высказался Генка. Его тоже тронул этот необычный подарок, отдающий материнской теплотой.
До полуночи ждали прихода Ивана и Алексея, а затем, забравшись в землянку, рискнули разуться, обуть тапки. Нам показалось, что они, эти тапки, имеют какую-то чудодейственную силу, — мы быстро согрелись под одеялом и шинелями и уснули.
