«Не падает духом парень», — подумал я с благодарностью, подтрунивает над американцами и англичанами, которые со свежими силами не могли устоять против натиска гитлеровцев, хотя главные силы их находились на Востоке, противостояли Красной Армии.
— Эх, Генка, был бы ты уже где-то киномехаником, крутил бы фильмы в сельских клубах… Колхозницы кормили бы тебя картошкой с капустой квашеной и спать на теплую печь положили, — говорю ему.
— Да ну тебя, хватит, — зло огрызнулся он.
Досидеться до последнего сухаря в землянке — мы такое допустить не могли. По одному сухарю спрятали в карманы — НЗ. А те, что остались, съели до последней крошки и вылезли из землянки.
— Хорошо бы идти во время вьюги, — мечтал Генка.
— Как-нибудь приладимся.
Вокруг лежал ровный, чистый, гладкий, как простыня, но не глубокий снежок.
СВОИ
— Слышишь? — дернул меня за рукав Генка.
Кто-то ходил недалеко от нас, время от времени постукивая палкой по деревьям. Мы спрятались, стали наблюдать — кто бы это мог быть? Постукивание то удалялось, то приближалось. Кто-то проходил невдалеке, временами даже слышен был скрип снега под ногами. «Геноссен!» — донесся негромкий голос.
Мы переглянулись, не веря своим ушам. Бросились навстречу Шилляту. От радости сплелись в один клубок и покатились по снегу.
— Я был под Гильге, это на заливе, — начал рассказывать «партайгеноссе», когда радость наша немного улеглась. — Мы там прорубали полыньи во льду вдоль берега, чтобы русские по нему не могли зайти в тыл немецким войскам. Ничего не скажешь, глупое занятие. Но нацисты не могли оставить нас без дела. Короче говоря, я сбежал оттуда. Вся наша команда, сговорившись, разбежалась. Словом — дезертиры. Нас, может, будут искать, а может, и нет — теперь уже стало много неразберихи. — А как вы здесь?
— Да вот снег — куда ни пойдешь, всюду след за собой оставишь.
— Понимаю, дорогие товарищи. Я все время думал о вас. Теперь, когда наступила зима, вам тут нельзя оставаться. Пойдем ко мне. Моя «муттэр» сама первой предложила это. Мы подготовили для вас укрытие в сарае на чердаке.
— Это очень рискованно, — не скрывая радости и боясь, как бы «партайгеноссе» не передумал, осторожно заметил я.
— Войной рискованно все, что ни делаешь, даже если ничего не делаешь, — спокойно ответил Шиллят. — Нашли вашу записку, которую вы оставили Райчуку. Был у него: он долго болел, теперь поправляется. Советовались. Он одобряет ваше переселение. Договорились, что он пойдет в лес и долго не будет возвращаться. Вот я и забрел сюда в поисках соседа — мало что может с больным человеком случиться. — Он хитро улыбнулся.
— Благодарим. Мы этого никогда не забудем.
— Собирайтесь, и пошли. Пойдем дорогой — на ней много следов. Я буду идти впереди: если что, дам сигнал — три раза кашляну.
Генка подал из землянки одеяло, радиостанцию.
— Что это за сумка? — поинтересовался «партайгеноссе».
— Радиопередатчик.
— Ого! Но из дома передавать нельзя — сразу запеленгуют! — заволновался он.
— К сожалению, мы передавать не можем.
Шли по укатанной машинами дороге, а затем по тропе, через поле. Подошли к хутору. Кстати, вся деревня состояла из хуторов, окруженных полями. Возле стожка сена Шиллят дал сигнал остановиться, а сам пошел в обход к дому.
— Хальт! — послышалось с той стороны, куда пошел хозяин.
— Хальт шнауцен! — Донесся в ответ голос Шиллята. По-русски означало это так: «Заткни свое свиное рыло!»
— Это ты, Шиллят? — вновь спросил первый голос.
— Да. Я.
Было слышно, как открылись и закрылись двери. К нам подошел хозяин. Он махнул рукой — за мной. Вошли в сарай, и он закрыл ворота. В темноте, держась за него, подошли к лестнице.
— Залезайте, там наверху солома. Сидите тихо. В доме два солдата. Один из них только что выходил во двор.
Дом и сарай были под одной крышей. Стараясь не шелестеть, мы залезли на пахучую мягкую солому. Не успели снять с себя вещевые мешки, как вернулся «партайгеноссе».
— Это вам «муттэр» прислала, — как всегда в таких случаях, сказал он одну и ту же фразу. — Кушайте. Солдаты уже легли спать. Пойду и я. Спокойной ночи.
Утром вместе с завтраком хозяин принес нам и свежие газеты. Под реляциями о победных контрударах в Арденах были помещены фотографии, на них — длинные колонны пленных американцев.
— Дают прикурить американцам, — повторил я Шилляту слова Генки, показывая на фотографии.
— Агония… — одним словом ответил Шиллят.
Обед принесла сама «муттэр». Мы не сдержали благодарных чувств к ней — поцеловали ее натруженную шершавую руку. На глазах женщины показались слезы. Она горевала, вспоминая Отто.
— Мой милый сын, мой милый сын, — повторяла она. — Как вы думаете, ваше письмо ему поможет, если он перейдет к русским? Они оставят его живым?
— Да что вы! Выбросьте эти мысли из головы — никто его не тронет, если он попадет в плен.
— Наши газеты пишут, что русские вырезали всех немцев в городе Неменсдорф.
— Это выдумка вашего Эриха Коха и его подопечных, — уверяли мы «муттэр». — Не нужно верить фашистской пропаганде. Наказаны будут только преступники.
— И я так думаю — не все же немцы хотели войны, — немного успокоилась «муттэр». — Что им остается делать: они хотят переложить грехи на весь немецкий народ.
— У нас нет цели уничтожить Германию. Об этом сказано всему миру.
— Солдаты приходят только вечером, так что чувствуйте себя спокойно, — сказала нам на прощание «муттэр».
К вечеру Шиллят принес в кошелке две пары белья и шерстяные носки.
— Переоденьтесь, А все свое положите сюда: нужно прокипятить и выстирать — уничтожить паразитов. Не стесняйтесь. Завтра приду с ножницами и машинкой — подстригу вас. Обросли, как медведи, — сочувственно улыбнулся он.
— Мы сами подстрижем друг друга, — ответил Генка. — Нам бы только инструмент.
— Хорошо. А сейчас идите за мной.
Шиллят провел нас по соломе под крышей сарая и открыл небольшую дверь в дощатой перегородке, которая отделяла чердак дома от сарая. «Партайгеноссе» подвел нас к слуховому окну, через которое свободно мог пролезть человек, и указал на прикрепленную накрепко к балке толстую длинную веревку.
— В случае чего — можно воспользоваться этим выходом, — пояснил Шиллят. — Сразу можно шмыгнуть за погреб, а там — и в лес.
Из этого окна видны другие хутора. Часть их расположена близко друг от друга. Среди них Шиллят указал на дом Райчука. Он также под одной крышей с сараем. Вправо на расстоянии до километра от нас виден добротный дом с оградой. Совсем рядом с ним проходит железная дорога — это на километров 5–6 юго-восточнее того места, откуда мы долгое время вели за ней наблюдение. В том доме — лесничество. Шиллят рассказал нам потрясающую весть, но тут же предупредил:
— Не вздумайте мстить — навредите себе.
Он нам раскрыл тайну того рокового дня, когда мы оказались в западне и Юзик Зварика поплатился жизнью. Оказывается, егерь из этого лесничества обнаружил присутствие чужих людей в зоне его обхода по следам, оставленным нами на звериной тропе. Осенью, когда начинается листопад, звери с опаской идут к водопою — шум мешает им слышать другие посторонние звуки. Для того чтобы уменьшить пугливость животных, а также с целью учета поголовья зверей, главные тропы, ведущие к местам водопоя, очищаются от опавших листьев. Сметая листья с тропы, егерь обнаружил наши следы, выследил группу и начал наблюдать за ней.
Предательский треск веток выдал его, но мы вначале подумали, что это Генка вернулся или какой-нибудь зверь подкрался, но не ушли с этого места.
Егерь донес коменданту расквартированной в деревне Миншенвальде воинской части. Тот доложил по инстанции, и сообщение быстро дошло до командующего войсками группы армий «Центр» в Восточной Пруссии генерал-полковника Ганса Рейнгардта. Тот приказал выделить два батальона пехоты для захвата нашей группы. Но нам удалось уцелеть. Они схватили только смертельно раненного Юзика. Он тут же умер. Фашисты глумились над трупом. Повесили его сначала за шею, потом обрезали петлю и повесили вниз головой. Егерь с гордостью рассказывал всем о своем «подвиге». Он получил благодарность и премию от властей.
Узнали мы у Шиллята и то, что построили немцы на пути к «Трем кайзеровским дубам», там, где, напоровшись на часового, отбился во время перестрелки Иван Громов. Там в одном квартале был устроен склад артиллерийских снарядов, а рядом, в другом, — склад горючего. Шиллят хорошо разведал этот важный для бомбежки объект и начертил схему расположения складов.
За два дня до нового года к нам на чердак поднялся обрадованный хозяин.
— Геноссе! — воскликнул он. — Солдаты от нас уехали, в доме остались только я и «муттэр». Давайте вместе встретим Новый год. Райчук придет.
