которой он сможет выбраться на свободу.
Сердце Хуэя забилось быстрее, когда он поднимался по тропинке.
- Если ты не начнешь действовать сейчас, ты навсегда останешься в ловушке у гиксосов, - сказал он себе. Эти воины начали относиться к нему как к одному из своих.
Нет, сейчас самое время.
Когда он был на полпути вверх по тропе, он услышал пронзительный свист. Ему ответил другой. Хуэй напрягся. Конечно, часовые не могли увидеть его под покровом темноты. И все же он почувствовал поблизости движение. Он в отчаянии вскарабкался на берег.
Беги, сказал себе Хуэй. У тебя достаточно шансов.
Хуэй с трудом выбрался на тропинку и посмотрел вверх. Чей-то силуэт заслонил звезды.
- Сюда! - крикнул воин-гиксос.
Ботинок с грохотом врезался в челюсть Хуэя, а затем он откатился назад, отскакивая от камней, пока не рухнул на землю.
Задыхаясь, он удивился, что его череп не был пробит, но только на мгновение. Вокруг него собрались фигуры, и, когда взметнулся факел, Хуэй посмотрел вдоль длины клинка на холодное лицо Хайана.
Гиксосы опускали меч вниз, пока острие не вонзилось в горло Хуэя.
- Теперь я отрублю тебе голову, - сказал он.
- Подожди, - взмолился Хуэй. Боль обожгла его шею.
- Убейте его, - сказал кто-то. - Он предал нас.
- Я говорил тебе, что произойдет, если тебе нельзя будет доверять, - сказал Кхиан. - Неужели ты думаешь, что мы настолько одурели, что любая крыса может свободно приходить и уходить из нашего лагеря?
Хуэй извивался под мечом, но Кхиан, казалось, почувствовал его незаданный вопрос.
- Нашим часовым не нужно видеть. Они могут почувствовать запах капельки пота на ветру. А сейчас...
- Подожди. Я умоляю тебя. - мысли Хуэя понеслись вскачь, и тут он произнес - Я один из вас. В моих жилах течет кровь гиксосов.
- Ты лжешь, - прорычал Кхиан.
- Нет! История, которую я тебе рассказал, о том, почему я бежал из Египта. Это... Это было неправдой. Я спасся, едва держась на ногах. Они отказали мне в справедливом суде, потому что моя мать была из гиксосов.
- Ты бы сказал все, что угодно, лишь бы спасти свою шею. Кхиан сильнее надавил на клинок.
- Я ничего не сказал об этом, когда пришел сюда, потому что... потому что мне было стыдно, - задыхался Хуэй. - Я всю свою жизнь думал, что я чистокровный египтянин. Когда я узнал правду, я не хотел в это верить.
Кхиан заглянул глубоко в глаза Хуэя и, должно быть, что-то там увидел, потому что он убрал свой меч назад.
- Крови гиксосов нечего стыдиться. Другие мужчины мечтают о таком благословении.’
- Я... я знаю, - заикаясь, пробормотал Хуэй. - Теперь я знаю правду.
- Почему ты пытал сбежать?
- Потому что недостаточсяно быть сайсом. Когда-то я был свободным человеком.
Кхиан пристально смотрел на него. Казалось, он взвешивал все сказанное Хуэем, и на протяжении, казалось, целой вечности его решение висело на волоске. Затем он отдернул меч и убрал его в ножны.
- Попробуй сбежать еще раз, и пощады не будет, - сказал командир. - Я сам сниму твою голову и повешу ее на своей колеснице.
Хуэй с трудом поднялся на ноги.
- Я больше не буду пытаться сбежать. - Эти слова были подобны ударам молота по его сердцу. Фарид был прав. От гиксосов не было спасения. Но что тогда делать с Ипвет? Что тогда делать с Исетнофрет и угрозой, которую она представляла для всего Египта?
Кхиан схватил Хуэя сзади за шею своей огромной рукой и притянул его к себе. Его глаза горели.
- Тебе придется доказывать свою правоту заново, - прорычал он так, чтобы слышал только Хуэй.
***
И Хуэй доказал свою состоятельность, упорным трудом и послушанием. С течением времени его мнение о гиксосах тоже менялось, потому что любая группа людей, которые могли изливать такую любовь на этих великолепных лошадей, не могла быть такой уж плохой. Большинство из них выказывали истинное восхищение своими скакунами; они не видели в них просто вьючных животных или оружие, подобное лукам и ятаганам. Они знали характер каждого из них, который был таким же переменчивым, как и у любого другого человека.
Когда-то гиксосы были странствующим земледельческим народом, пока их не одолела лихорадка завоеваний, так гласили древние предания. Это варварское племя жило в горах на далеком севере.
Многое в них показалось Хуэю странным, когда он слушал разговоры этих воинов. Они создали эту удивительную колесницу с колесами и луком, и все же они не умели ни читать, ни писать. Они жили под тиранией одного-единственного царя, которого звали Салитис, и именно его прихоти управляли их жизнью.
Пока он ухаживал за Муном, Хуэй наблюдал за воинами. Они нянчились со своими мечами, как матери с младенцами, поглаживая лезвия точильными камнями, чтобы кромка оставалась острой, как бритва. Каждый день они упражнялись, закручивая эти полумесяцы в захватывающие дух узоры. Хуэй отмечал их танец, взмах клинка, и через некоторое время почувствовал уверенность, что сможет повторить то, что видел, если когда-нибудь возьмет в руки один из ятаганов. Луки тоже казались простыми в использовании. Благодаря изогнутой конструкции их было гораздо легче натягивать, чем луки, которыми пользовался его народ, и они изгибались с такой силой, что пускали стрелу на расстояние, в три раза превышающее расстояние любого египетского лука. С помощью одного из них он смог бы пронзить стрелой сердце своей матери, когда она стояла на крыше дома его отца, а он стоял у городской стены. Но это ни к чему хорошему не приведет, решил он. Он хотел увидеть глаза Исетнофрет, когда она умирала, чтобы она осознала, какие ужасные преступления совершила, и именно Хуэй наказал ее за них.
Прошло несколько недель – возможно, семь. Он сбился со счета. Они бродили взад и вперед по восточной пустыне в поисках добычи. Иногда гиксосы совершали набеги на караваны, чтобы получить больше припасов и рабов, или нападали на поселения, расположенные вплотную к оазису. Они были такими же кровожадными в разгар битвы, как он слышал. Хотя они и были варварами, однако они не были дикарями. Они убивали с
