Мне удалось создать систему, благодаря которой его, вернее, наши капиталы выросли, как урожай в статистических данных. Стоило заглянуть в завтрашний день и даже без бинокля стало видно, что цены на произведения искусства прыгнут в несколько раз. Это значило, что добывать их станет не только труднее, но и гораздо накладнее. Поэтому, в течение полугода, мне пришлось затратить такие деньги, что Вышегородский сперва чуть не прибил меня своей палочкой, прохромав за мной несколько раз вокруг огромного обеденного стола. Но уже через несколько месяцев, получив подробный отчет, старик довольно промурлыкал, что отныне в моем распоряжении все капиталы фирмы, кроме, разумеется, основных вложений. Чтобы укрепить доверие Леонарда Павловича, я передал в его коллекцию собственное собрание, в том числе и работу Кандинского, один из подарков тестя к свадьбе с его тогда еще единственной наследницей.
Если бы кто знал, что мне удалось сделать за полгода, звание дважды Героя Труда было бы самой малой наградой. Я создал целый синдикат, позволяющий планомерно перерабатывать старинные ордена, картины, гравюры, иконы в свободно конвертируемую валюту. Мне удалось наладить не только великолепный сбыт, но самое главное — регулярные поступления. Самым сложным оставались именно они, до тех пор носившие исключительно случайный характер. Информация, основа основ любого настоящего дела, стекалась в мой рабочий кабинет со всего города. Среди людей, регулярно поставлявших ее, были и мой консультант Дюк, ставший директором городского музея, и люди более прозаических профессий, например, страховые агенты, с утра до вечера шатавшиеся по квартирам в поисках новых клиентов своей конторы. Более того, у нас на зарплате был даже инвалид первой группы, прикованный к постели, которому с утра доставлялась огромная пачка газет и журналов; он систематизировал интересующие сведения и каждые три дня папка с вырезками ложилась на мой рабочий стол. Инвалид мог хоть год работать вхолостую, но все необходимое получал регулярно, потому что только на одной из крохотных заметок о собрании картин в соседней республике мы в конечном итоге заработали почти полмиллиона. Наивно было бы думать, что среди людей, работавших на нас, не было тех, кто в поте лица подрабатывали и в правоохранительных органах. Учитывая, что к произведениям искусства резко стал повышаться интерес у самых противоречивых социальных групп, кроме объединенной службы разведки и контрразведки, в синдикате появился отряд охраны, который, отлично, впрочем, выполняет и технические функции. Рябов, например, прекрасно совмещает обязанности руководителя службы безопасности и секретаря, за что справедливо получает соответствующую надбавку. И самое главное: нам удается вести свою бурную деятельность, сняв с нее даже видимость налета уголовщины. В свое время Горбунов организовывал экспедиции, во время которых его люди шлялись с явными наколками по квартирам и церквям, оставляя за собой шлейф некоторых нераскрытых и большинства даже незарегистрированных преступлений. Я тоже организую экспедиции, регулярные и более дорогостоящие, но мои люди ни разу не позволили себе испоганить храм или выкрасть икону из сельской хаты. Зачем? Дешевле платить людям деньги, твердо зная, что купленная официально вещь — твоя собственность, и действовать, не оглядываясь на то, что ее название может всплыть в каком-то уголовном деле. Разнобой в ценах позволял оставаться довольными и продавцам, и покупателям, а особенно мне. За не так давно приобретенную картину Рубо «Охотники» пришлось выложить восемь тысяч рублей и десять процентов премиальных экспертам, но что с того, если уже сегодня я могу отдать эту вещь за тридцать тысяч. И не деревяшек, а зеленых. А за тридцать тысяч долларов самый тупоголовый валютчик не колеблясь выложит двести восемьдесят — триста тысяч деревянных рублей. И заработает при этом больше, чем бывший хозяин картины, к которому она попала совершенно случайно, до сих пор пребывающий в приподнятом настроении, уверенный в том, что совершил прекрасную сделку с маньяком-коллекционером.
В свое время я оторвал довольно многочисленную группу пацанов от процесса бесплатного сбора макулатуры и металлолома в пользу родных школ. Они планомерно совершали свои тимуровские подвиги, изучая чердаки и подвалы старого города. Конечно, трудно было бы рассчитывать, что где-то на чердаке эта команда обнаружит работы Ге или Маковского. Однако, сколько перетаскали эти пацаны Косте старинных рам, которые после реставрации увеличивали стоимость заключенных в них полотен минимум на двадцать процентов. А после того, как в каком-то подвале мальчишки нашли чемодан с бывшими экспонатами музея старого Южноморска, они оправдали все затраты на себя на сто лет вперед. Одни только письма самоубийц чего стоили. Громадная сафьяновая папка каким-то чудом даже не пострадала от плесени, каждое письмо сопровождалось полицейским рапортом… Приятно вспомнить, какую радость доставила она мистеру Когану, южноморцу в пятом колене, собирающему раритеты о некогда родном городе: целый этаж отвел в своей лос-анджелесской хибарке. В свое время городские власти с деревенским прошлым пустили этот музей по ветру, его экспонаты пропали, казалось бы, навсегда, но все-таки нашелся человек, который сберегает их для истории. Может, со временем выставку организует, чтобы многие южноморцы узнали, чем был когда-то их родной город. Уж кто-кто, а я постарался, чтобы свидетельства истории не исчезли бесследно и коллекция этого мистера была вне конкуренции.
Определенных денег стоила поддержка молодых художников — не более чем прицел на будущее; скупка современного авангарда, который уже мог бы давать до пятисот процентов прибыли, но здесь я не спешил. Даже, когда за «Деву Марию» Антоновского мне предлагали десять тысяч долларов. Ничего, через несколько лет она за все сто тысяч улетит. Смешно вспомнить, как горячо благодарил меня Антоновский, когда пять лет назад я купил у него в мастерской эту работу за шестьсот рублей. Уже после того, как я на корню скупил почти все его картины, у Антоновского появилось имя, состоялись персональные выставки в Федеративной республике, Японии, Франции. Благодаря тому, что имя художника стало известно, цены на его работы тут же прыгнули на небывалую высоту, конечный результат был достигнут. Никто не может сказать, что он лишен таланта, но и никто не догадывается: главный талант Антоновского — я. Вон их сколько, талантов непризнанных, так бы и он мыкался. А тут полдюжины хвалебных статей в прессе, приглашение «Интерпикча» на его голову само собой свалилось? Сегодня на примете у меня еще трое-четверо таких Антоновских.
Это благодаря нашим усилиям в городе была обезврежена банда залетных кретинов, шаривших по чужим квартирам, как в своих карманах. В результате менты получили заслуженные лавры за поимку особо опасной шайки, а наш синдикат — прекрасное собрание английской и немецкой живописи конца прошлого века, которое эти ворюги сбыли по дешевке, естественно, неустановленному следствием лицу. Но, признаюсь откровенно, ту многоходовую операцию я только одобрил, а ювелирно провел ее человек, сидящий рядом.
— Что у нас сегодня, Сережа? — осведомился я, прикуривая очередную сигарету.
Сережа не обратил внимания, что я вызывающе закурил в его присутствии, вчерашний подарок сделал его более благосклонным к пагубной привычке и короткими рублеными фразами выдал расписание сегодняшнего дня:
— Встреча с семьей сейчас. Срочно позвонить Дюку, два дня рвется к тебе. Пора решать с Никольским, обязательно. Тренировка, сауна. С Костей — тоже. Все остальное — текучка.
— На часов двенадцать-четырнадцать ты меня обеспечил.
Сережа на мгновение оторвал свой взор от трассы и заметил:
— Для тебя встреча с женой — тоже работа.
— И очень нелегкая…
Рябов довольно качнул головой, сбросил скорость и плавно въехал в ворота, предусмотрительно раскрытые парнем, который вчера усиленно мозолил мне глаза.
— Однако в наши планы нужно внести корректировку. Мне необходим Глебов, художник Дубов. Боюсь, что сауна отменяется.
— Успеем, — ненавязчиво заметил Сережа и заглушил двигатель.
В комнате тестя остро пахло какими-то одному ему известными настоями: старик не признавал таблеток, несмотря на то, что всю жизнь крестьянским здоровьем не страдал.
— Здравствуйте, Леонард Павлович, — мягким голосом промурлыкал я и задал самый традиционный вопрос всесоюзного значения, — как вы себя чувствуете?
— Ты только что прилетел? — подозрительно спрашивает старик.
— Что делать, до сих пор у нас нет персонального самолета, хотя он бы не повредил, — тактично замечаю я, хотя уже догадываюсь, в чем дело.
— Персональные самолеты будут у каждого, но не раньше, чем при коммунизме; допустим, живешь в Ярославле и узнаешь, что в Москве появилось мясо. Однако, ты должен был прилететь вчера.
