— Есть там один свиток «Встреча с отшельником», живопись на шелке, приблизительно конец XVII века, меня бы он устроил.
— Будем считать, что он уже твой.
5
Александр Степанович Глебов завершил заниматься адвокатурой по моей просьбе еще в прошлом году. Став юрисконсультом в одной небольшой шаровой конторе, он появлялся раз в неделю по месту своей основной работы, крутился там часок-другой и убирался восвояси. Конечно, Глебов далеко не единственный юрист, получающий от меня пособие, не уступающее министерской зарплате, но его обязанности не ограничиваются теоретическими советами и крайне нерегулярной практической помощью в отличие от прочих. Одной из задач Глебова остается поддержка былых связей на должном уровне и их всемерное расширение. Наверное, вскоре в нашем городе не найдется нужного человека, к которому он не имел бы концов.
Александр Степанович мог бы даже претендовать на долю в прибылях, но в разговоре со мной всегда находил верный скромный тон, что волей-неволей сказывалось на размерах его гонораров. Сашина жена, которую он искренне и нежно любил уже на протяжении двух десятков лет, даже не подозревала, чем занимается ее муж. Она довольствовалась объяснениями о высоких заработках отличного адвоката и была счастлива в своем неведении. Чтобы не мешать такому редкому в наши дни благополучному семейному союзу, я почти никогда не встречался с Глебовым у него дома. На этот раз Рябов состыковал нас в ресторанчике «Скала». Пара морд за соседним столиком показалась мне очень знакомой; переделать Сережу невозможно, да и нужно ли?
— Рад тебя видеть, Саша, но ты опоздал на целых пять минут.
— Точность — это вежливость королей, а не скромных служащих, — даже не пытается оправдать свое опоздание Глебов, — наверное случилось что-то серьезное, если ты действуешь лично, а не посредством твоего главного барбоса.
— Саша, я не обращаю внимания на твое совершенно верное наблюдение и сомнительный комплимент в адрес Рябова, перехожу сразу к делу. Тебе предстоит поработать в комсомоле.
— Я еще не достиг нежного возраста бывшего руководителя этой организации. Что тебе нужно конкретно?
— Конкретно мне нужно комсомольское предприятие или предприятие при комсомоле, нечто вроде видеотеки, но занимающееся, скажем, продажей поделок, например, картин, в общем, продукцией халтурщиков и художников. Допустим… самодеятельных художников.
— Эти работы будут покупать те, кто отъезжает…
— Поэтому желательно, чтобы предприятие функционировало чуть ли не рядом с таможней. И чтобы таможня давала право на совершенно беспошлинный вывоз этих дрянных работ.
— Очень большой объем работы и сроки, как всегда, сжатые?
— Месяца хватит?
— Хотя бы два.
— Если предприятие начнет функционировать через два месяца, ты получишь двадцать штук, если через тридцать дней — тридцать.
— Я буду стараться в любом случае. Текущие расходы?
— Неограничены, естественно в разумных пределах. Во всяком случае, больше пятидесяти тысяч мне эта игрушка не должна стоить. Фонд экономии можешь смело относить на свой счет.
Вот теперь Саша задействует все свои связи, и не приходится сомневаться, что через тридцать дней в городе откроется нечто такое, название которого мне неизвестно, зато до конца понятна его истинная функция.
— Кто будет директором предприятия?
— Художник Роман Дубов. Он должен пройти через все кабинеты по твоему компасу. Я познакомлю вас, как только будут разработаны все детали.
Не успел я сесть в машину, как Сережа тут же напомнил:
— Ты должен решить с Никольским.
— А откуда он взялся, я же предупредил, что больше не хочу его видеть.
— Что он натворил — ты знаешь. Приехал, потому что некуда сбыть товар. Просит личной встречи.
— Перебьется.
— Он совсем взбесился. Вот послушай.
Сережа включил крохотный диктофон «Филипс» и из его динамика полилась нежная речь Никольского, обильно пересыпанная непереводимыми на другие языки выражениями.
— … и каркни своему козлу, — очень точно передавал диктофон интонации Никольского, — чтоб не строил из себя большого хозяина, будет очень плохо, кровью захаркает. Не возьмет товар за доллары, я на прощание так хлопну дверью, что вам всем потолок на голову посыпется. Я…
— Нужно срочно выяснить, на кого работает этот скот, — сказал я, прерывая программную речь Никольского движением пальца. — Если бы его папа знал, какой это будет придурок, он бы на стенку кончил. Но кажется Никольский лезет в рискованный игры явно с чьего-то благословения.
— Уже выясняем.
Сережа, как всегда, вовремя чувствовал степень опасности, и старался действовать наверняка. Не прикажи я выяснить, действует Никольский по своей природной дури или на кого-то работает, он все равно бы сделал это, потому что проверка лежит в основе его профессии.
Встречи с Никольским я избегал уже почти полгода. В свое время он регулярно поставлял нам товар из соседнего города. Приезжая в Южноморск, Никольский поражал даже наш город, который, казалось бы, не удивишь уже ни замашками биндюжника, ни скотскими выходками. Перед тем, как убраться домой, он устраивал прощальные вечера в ресторане «Южная Пальмира», где при появлении веселой компании Никольского у администрации начинался нервный тик.
Его любимыми играми были тюремное очко и гусарский покер. Играть он предпочитал только со своими головорезами и бессовестно при этом жульничал. После очередной игры в отдельном кабинете «Южной Пальмиры» у одного из моих знакомых побывал директор этого кабака, предлагая любое вознаграждение за то, чтобы Никольский больше там не появлялся. Из-за его идиотских выходок постоянные посетители и этот ресторан больше не совмещались. Во время последней игры в гусарский покер, которую только отъявленный придурок, стопроцентно уверенный в собственной безнаказанности, рискнет вести в общественном месте, капитальный ремонт одного из кабинетов «Южной Пальмиры» стал просто неизбежностью.
В настоящий покер, где кроме удачи требуется еще выдержка, смелость, сообразительность, Никольский мог бы играть только после пересадки мозга. А так чего проще? Главное, как в подлинном покере, чтобы выражение лица оставалось каменным. Под стол, за которым сидят четыре партнера, скинувшие по пятьсот рублей в банк, залазят четыре дамы и одновременно начинают исполнять номер, который значится в обширной программе Уголовного кодекса, регламентирующего наше поведение даже в постели. Такой любовной игрой люди занимаются с незапамятных времен, она подробно описана во многих трактатах, индийцы называют ее «Парчхеда киера», но то индийцы. А у нас под уголовную ответственность подведена даже элементарная человеческая радость. В общем, Никольский со своей бандой идут на риск, что в случае чего прокурор может начать свою речь так: «Общественная опасность рассматриваемого преступления заключается в том, что оно, посягая на нормальный уклад половых отношений, находится в вопиющем несоответствии с нравственными началами, свидетельствует о глубокой моральной испорченности виновных». Можно подумать, если бы в интимной жизни этих типов такие формы начисто отсутствовали, то это свидетельствовало бы о их глубокой моральной чистоте. Но, как известно, Никольский и его ребята ведут себя так, будто Уголовный кодекс еще не взялись сочинять. А поэтому они позволяют дамам, сидящим под столом, действовать по их собственному уразумению. Если выражение лица одного из партнеров при этом меняется, он выбывает. Победителю достается весь куш, с которого каждая дама получает пятьдесят рублей за старательность. И хотя Никольский первым залыбился, все равно потребовал признать себя победителем, и все это закончилось чересчур шумным даже для такой компании фейерверком. Что еще можно говорить о человеке, дерущемся с собственными охранниками?
В делах Никольский вел себя несколько сдержаннее, чем во время отдыха. Сперва я думал, что он дурачится, а когда понял, что еще и таким образом Никольский исповедует стиль жизни, мне стало немного грустно, что по совету тестя связался с этим подонком, хотя привозил тот отличные вещи.
Он постоянно приходил на встречи со своими головорезами, не сильно отличавшимися от хозяина интеллектом. Как только речь заходила о коммерческой стороне сделки, Никольский сперва хватался за сердце, а потом за револьвер, но в конце концов, соглашался с предложенной суммой. О деяниях, совершенных его бандой, никто толком ничего не знал, и Никольский приписывал это не столько хорошей организации дела и наверняка имеющемуся хозяину, сколько своему фарту, на что он всегда напирал в разговоре. Этот тип тоже почувствовал вкус к валюте и во время прошлой встречи потребовал расчета в «зеленке». Я наивно осведомился: как идет доллар, по шестьдесят восемь копеек или по семьдесят две, на что эта нахалюга спокойно поведала, что готова она разориться хоть по три рубля.
