Причина такого её поведения вскоре выяснилась. Не успел Щербин, не привыкший сидеть без дела, очистить с пяток рыбин, как на кухню с аристократической важностью вошёл «начальничек». Видный, холёный мужчина лет сорока – сорока пяти, чуть полноватый, в хорошем костюме, с тяжёлым подбородком и крупным носом, надушенный одеколоном по самое не хочу. Пласту он не понравился сразу. Штабная штафирка, из тех, кто своему маникюру уделяет больше внимания, чем вверенному подразделению.
Разумеется, Штафирик сразу кинулся доказывать всем, что именно он тут самый большой начальник. Сунул свой нос в каждую кастрюлю и сковороду, не забывая голосить, что косорукие идиоты делают всё неправильно. Никого не стесняясь, обматерил двух кухарок-помощниц за неряшливый вид и с нескрываемым удовольствием дал «леща» не вовремя заскочившему на кухню пареньку.
Повариха при нём замкнулась окончательно и старалась смотреть только в пол. «Интересно, как они с таким начальством ещё что-то вкусное готовить умудряются, – подумал Пласт, не отрываясь от чистки хариуса, – Валту надо спросить, чего они терпят этого щёголя».
Разумеется, Пётр Никанорович Сокур, а именно так звали вошедшего, не смог обойти вниманием и какого-то мужичка в неброской одежде, сидевшего в углу кухни перед ведром рыбы. Следя краем глаза, какое впечатление производит на нового кухонного работника его пламенная принципиальная речь, он с разочарованием отметил, что этот работник как-то совсем непочтительно его не боится. Как будто перед ним пустое место, а не сам заведующий столовой сейчас распинается, не жалея своего времени и голосовых связок.
Но подойти, глядя, как ловко мужик орудует ножом, не решался, пока на беду Петра Никаноровича одна из работниц не дала мужичку тёрку. Разумеется, чистить рыбу тёркой проще, и работник, ополоснув предварительно нож в ведре и обтерев полотенцем, убрал его в ножны, куда-то под длинный тёмный свитер грубой вязки.
В три скачка преодолев разделяющее их расстояние, заведующий навис над Пластом:
– Ты как рыбу чистишь, бестолочь?! Это же хариус, а не плотва! Ты знаешь, сколько он стоит, дурья твоя башка?!
Сокур наклонился и достал из таза жирную килограммовую тушку хариуса.
– Ты видишь, что ты сделал, жопорукий?!
– Не нравится – сам чисть, а мы посмотрим, жопорукий ты или головожопый.
Смысл сказанных спокойным тоном слов даже не сразу дошёл до заведующего. Разумеется, начальство ещё и не так выражалось, оценивая его умственные способности и моральные качества, но то начальство. А тут на кухне его столовой!.. Тут-то он начальник! Мозг отказывался понимать.
– Что?.. Что ты сказал?!
– Говорю, сам ты дурак, а я…
Тут уж мозг воспринял всё как надо. Холоп посмел перечить! Бунт! В группу мышц локтевого сустава был послан пакет команд, и рука с зажатой в кулаке рыбой начала распрямляться в локте с тем расчётом, чтобы в конечной точке траектории хариус соприкоснулся с лицом возмутителя спокойствия.
Только вот мозг Степана Ерофеевича был намного лучше натренирован принимать решения именно в таких стрессовых, скоротечных ситуациях. И мышцы не один год учились максимально быстро реагировать на определённые сигналы нервной системы.
Со стороны смотрящих во все глаза кухонных работников всё произошло в один миг. Только «любимый» начальник стал поднимать руку, чтобы ткнуть их добровольному помощнику хариусом в лицо (сравнительно безобидное чудачество, которое многие испытали на себе), как тот сам ткнул Петра Никаноровича ребром тёрки в шею.
Не вставая с табурета, Пласт посмотрел на замерших работников. Увидел повёрнутые к нему лица и застывшую на них смесь ужаса, восторга и, пожалуй, злорадства. Вздохнул.
– Убил? – с какой-то странной интонацией спросила повариха.
– Да нет, очухается. Горазд он у вас орать, вот и притомился.
– Спасибо.
И опять почудилось Степану Тимофеевичу, что благодарит она не за то, что жизнь сохранил, а за то, что чуть не убил. Хотя чего странного-то, видно же, что дерьмо, а не человек.
– А сколько он так пролежит в беспамятстве? – опять спросила повариха.
– Да не волнуйтесь, бабоньки, через полчасика оклемается.
– Да чтоб он издох, ирод, век бы его не видеть, паскудину, – вступила в разговор дородная тётка, которая до этого передала Пласту тёрку.
– Хм… Ну, девоньки, век я вам не обещаю, но, думаю, сегодня он вам больше мешать не будет.
– Опять ударишь?
– Зачем? Просто попрошу. Начальничек у вас – человек тонкой душевной организации. Думаю, он мне не откажет.
– Дядька Степан, а как ты его ловко-то тёркой. – Молодой парень, чистивший до этого грибы, выглянул из-за крупной кухарки. – А я и не знал, что тёркой драться можно…
– А чего ж нельзя-то? Умеючи вот и рыбой можно.
– А вы умеете, да? Вы красный командир, да?
– Так, Яков, хорош языком молоть! Почистил грибы? Обжаривай и сметаны не жалей!
– Глаш, давай форель сделаем по-анжуйски с нашим соусом и котлетки.
– А давай, Шур. Пусть этот гусь московский пальцы пооткусывает! Так, Нюрка, вот тебе фарш. Шур, третьей рыбой хариус?
– Не, у нас там минога есть, её берите.
– Яков, слышал? Как грибы обжаришь, тащи её сюды.
– Ой! – всплеснула руками Глаша. – Степан (уж извините, не знаю, как по батюшке), вы, наверное, есть хотите?
– Ерофеевич. Но лучше так и зовите – Степан. А кормить не надо, не голодный я.
– Да как не голодный, вы же с утра тут не емши, я видела!
– Ничего страшного, у меня и хлеб есть, и сало.
– Степан Ерофеевич, яишенку, а? Я мигом.
– Ох, Глаша, опасная ты женщина. Ну давай. Подкрепиться никогда не помешает.
Огромная сковородка с глазуньей, жаренной на сале, ещё шкварчащей, с позолоченными колечками лука, и помидорный салатик с кубиками брынзы возникли как по волшебству. А всё это великолепие завершала большая кружка кваса и краюха свежего хлеба.
Уплетая яичницу, Пласт изумился, как разительно изменилась обстановка на кухне: люди заработали споро, с огоньком и даже с улыбками на лицах. Быстро и с удовольствием справившись с угощением, Щербин привалился к стене.
– Ох, девоньки, вот накормили, встать не могу. Ох, дай вам бог здоровья.
– И вам на здоровье, Степан Ерофеевич!
Опровергая свои же слова, Пласт встал и повёл плечами.
– Вот теперь и поговорить можно. Шура, есть у вас место, где я с этим гавриком смогу с глазу на глаз поговорить?
Место нашлось в кладовке, где уже стояло несколько бочек с рыбой. После сытного обеда Пласту захотелось сделать что-то доброе, хорошее. К тому же на полке стояла пустая консервная банка из-под кефали. В неё он и зачерпнул воды из бочки, а затем медленно начал лить на голову заведующего.
Секунд через двадцать тот открыл глаза и уставился на Щербина. Какое-то время оба молча смотрели друг на друга, а потом Сокур начал отползать. Вернее, попытался, но упёрся головой в одну из бочек.
– Очухался, вошь. – Пласт ласково потрепал заведующего по щеке. – А давай я тебя тут и утоплю, крысёныш?
Степан Ерофеевич зачерпнул в горсть воды и плеснул в лицо вытаращившего глаза Сокура.
– Не надо! – Пётр Никанорович, привыкший с ходу угадывать настроение начальства, понял, что этот страшный человек вполне способен привести свою угрозу в исполнение.
– Тогда быстро встал и исчез с глаз моих долой. Увижу тебя сегодня ещё раз – прибью.
Два раза повторять не пришлось: Сокур ломанулся из кладовки, как молодой кабанчик во время гона.
Примерно через час выяснилось, что у этого кабанчика хватило то ли храбрости, то ли глупости пожаловаться на Щербина управляющему треста столовых города, пришедшему узнать, как продвигается готовка.
Степан Ерофеевич спокойно помогал Якову чистить овощи, когда дверь на кухню резко распахнулась, и на пороге появился Варлам Михайлович Потапов. Полностью соответствуя и отчеству, и фамилии, внешне он был похож на слегка облагороженного медведя.
Застыв на пороге, управляющий начал оглядывать помещение, пока его взгляд не наткнулся на Щербина.
