А ты остаешься таким же. Глупый мальчишка с гонором, который так искал ударов судьбы, чтобы доказать, что можно умело их переносить, а она, вредная, все удары отводила, позволяя для тебя лишь щелчки по носу — не более. И колонну-то твою джигиты неудачно для себя обстреляли, и хорошего чеченского снайпера ты по счастливой случайности заметил, и осколки прошли по касательной по твоей груди, не причинив особого вреда. Щелчки для зарвавшегося парня.
И только потом стала бить. Не тебя — других. Издевалась, паскудная.
Ну и что — Алиска? Комарик от судьбы. Привет, Счастливчик, не забывай, я рядышком.
А если на ее месте была бы Вероника?
Не получалось об этом думать. Мозг выталкивал мысли об этом.
Все нерушимо. Мы играем в шахматы, и скоро перейдем к более серьезным играм. У Вероники не может никого появиться за это время. Просто не может, и это не обсуждается. Ей не везло эти годы, неужели сейчас что-то изменится? Она осторожна и замкнута, и слишком погружена в себя — ей не до других мужчин. Кроме Стаса.
Глава 13
Я забыл, с чем рифмуется «жди».
Но у времени много слов…
Би-2. «Никто не придет»
Вот она, ясноглазая. В длинном, до пола, голубом сарафанчике словно парит по воздуху, а не идет в легоньких босоножках по полу кафе. А уж какие золотые сережки и браслеты! Прямо как елка праздничная увешана. Стас специально внимание обратил: он не дарил Алиске таких, новенькие. Рамзанчик расщедрился.
И на голове очень веселенькая повязочка, тоже голубая. Вроде бы и не чадра, или как у них тот платок называется, она просто волосы придерживает, вместо ободка, чтобы не разлетелись, но все же. А раньше все носила платья выше коленок, и чтобы тряпку какую на голову — да никогда в жизни. Вот как любовь горячего горца девицу меняет.
— Ну и как ты, Алисочка, докатилась до такой жизни? Рассказывай, дорогая, — обманчиво ласковым голосом начал Стас. Злости на Алиску уже не осталось. Ушла — и ушла. Туда ей и дорога.
— Стасик, — русалка прячет свои удивительные глазки и скромно садится на стул рядышком. Стас незаметно поднял глаза и посмотрел в окно кафе. Дежурят там Рамзан и еще двое его дружков, смотрят за Алисой. Нет, вот ведь просил — привози Алиску и сам приезжай. Про сопровождение не сказал ни слова. Ничего святого.
— Ну что — Стасик? Сразу — Стасик. Попалась ты, мать… А ты думала, что? С обоими спать удастся? Нет, дорогая, такого не будет никогда. — Стас недобро посмотрел на Алису, и из голоса медовые нотки убрал. Но злость в голосе Стаса ее не смутила, робость и скромность тоже куда-то исчезли.
— Может, и думала, — отвечает хладнокровно. О, да. Вот это — настоящая Алиса, — Стас, это так…несерьезно. Я и встречалась с ним недолго, всего несколько встреч…
— А вот это ты Рамзанчику теперь рассказывай, — также равнодушно и холодно ответил Стас.
Алиса прямо впилась глазами в лицо Стаса. Голубые глазки вмиг стали ненавидящими.
— Значит, все? Мы с тобой… — чуть не прошипела она.
— Все. Иди люби своего чечена. После него мне ты не нужна.
Алиска взметнулась — даже косынка с волос слетела.
— Придурок, козел… — подхватила свою юбку и выбежала на улицу. Стас и не ожидал другого. Эта не станет ничего выпрашивать, и каяться тоже не будет. Алиска из других, высокомерных и независимых. Своей независимостью и зацепила чеченца. Ох уж он ее добивался, наверное…
Стас продолжал смотреть в окно. Алиску усадили в черный Хаммер, двое дружков сели в машину, а Рамзан в кафе направился, и через несколько секунд Стас уже видел его подходящим к своему столику.
— Я нэ обманул. Никаких разборок.
— Никаких, — согласился Стас, — держи свою королевишну от меня подальше. Видеть ее не хочу.
— И ты…
— Я за себя все сказал уже, Рамзан. Она твоя, и я не претендую. И ты — без претензий. Ни сейчас, ни потом, чтобы там Алиса тебе не наговорила. Ясно?
— Да.
Больше Рамзан разговаривать не стал. Поскорее вышел из кафе — увозить свою ненаглядную. Стас смотрел и диву давался: почему же влюбленные мужики всегда смешны и жалки?
— Сегодня что-то опаздываешь.
— Устал ждать? — улыбаюсь я. «Ты когда уже прилично оденешься, сволочь? Опять мне из-за тебя ночь не спать?»
— Нет.
Снимаю обувь, расстегиваю куртку. У меня уже есть отведенное место и для куртки, и для обуви. Аккуратист Стас все определил и выделил. Очень мило. Я здесь прямо как кошка. У кошки же есть свои места в доме — туалет, корзинка для сна, правильно? Вот и у меня, даже стул есть, на котором постоянно сижу, и он всегда стоит задвинутым, когда я прихожу, и Стас насмешливо говорит, что стул лично мой… Да ладно, чего там. Я согласна.
— Сегодня в шахматы, как обычно? — протягиваю Стасу пирог, обернутый в фольгу. Стараюсь с недавнего времени печь что-нибудь, чтобы прикармливать Стаса. Первый пирог я принесла совершенно случайно неделю назад по случаю начавшихся каникул (ну, захотелось мне праздника, и чтобы не только я праздновала) и увидела неприкрытую радость на его лице. Стас его и съел почти весь, кстати. С тех пор я обрекла себя на новые мучения: заниматься выпечкой, вопреки всем репетиторствам и тренировкам. Но радость в глазах Стаса того стоит, хотя он ее и не афиширует. Что там говорят про то, что мужчины любят желудком?
Стас заинтересованно смотрит на пирог.
— С чем? — спрашивает, как ребенок.
— Сегодня с картошкой.
— Клево, — сейчас Стас такой милый и домашний, что хочется его расцеловать. Эх…
Иду следом за ним на кухню. Стас аккуратно кладет пока неразвернутый пирог на тарелку, включает кофеварку. Привычно расставляю шахматы на доске, стоя у стола — сто раз так делала.
Поиграю немножко: часика через два ко мне домой должен прийти Марк, а нужно и Жужика выгулять, и немного прибраться к приходу мальчика. Обычно я сама хожу по квартирам детей, или занимаюсь с ними в школе, но в этот раз Марк упросил позаниматься у меня дома. Он, видите ли, хочет, чтобы пес рядышком сидел. «Папа не разрешает заводить собаку, Вероника Васильевна, — сказано трагически, — он работает много, а я не смогу за ней хорошо ухаживать…» — в глазах настоящее горе. И не отказать никак такому мальчишке.
Внезапно настораживаюсь: что-то не то. Стас подходит ко мне сзади. Он стоит очень близко — меньше чем полшага назад, и я спиной упрусь в его широкую грудь. Из-за моей спины он протягивает руку и ставит на доску последние две фигурки, которые я не успела определить на свои места. Замираю не от испуга — от пьянящего чувства близости. Стас совсем рядом. И можно развернуться к нему лицом, посмотреть в почти всегда холодные серые глаза и…
