— Не настолько уж ты меня очаровала, чтобы я стал покушаться на твое целомудрие, — продолжал Корбьер с презрительной усмешкой. — Но если станешь упрямиться, мне придется раздеть тебя собственными руками. А там, кто знает, вдруг это меня раззадорит. Надеюсь, ты уже поняла, что я никому не позволю становиться мне поперек дороги, и уж меньше всех никчемной девчонке из семьи лавочника.
Никчемной девчонке! Да она никогда ничего для него не значила, он лишь использовал ее для достижения своих честолюбивых целей! Девушка словно оцепенела, но, стоило Иво сделать ленивое, почти неприметное движение по направлению к ней, она скользнула в сторону. Дюйм за дюймом Эмма кружила вокруг жаровни, и очаг все время оставался между ней и Корбьером. Сердце ее пылало. Она подступила к жаровне совсем близко, как будто ее тепло сулило ей единственную защиту, и вдруг, разорвав тонкую сетку, выхватила из прически пергаментный сверток. Эмма не решилась просто бросить его в огонь: боялась промахнуться да и понимала, что Корбьер без труда достанет его оттуда. Вместо этого она сделала выпад и с силой воткнула свиток в уголья в самом центре жаровни, отдернув руку, лишь когда боль в обожженных пальцах стала нестерпимой. Девушка не сумела сдержать крика, однако в нем слышалась не только боль, но и торжество.
Яростно взревев, Иво бросился вперед и попытался вытащить письмо из огня, но языки пламени лизнули его пальцы, и он отдернул руку, успев коснуться лишь начавшей плавиться восковой печати. Горячий воск налип на пальцы, и Корбьер затряс рукой, яростно проклиная Эмму. Но Иво не бросился на нее, куда важнее для него было спасти письмо. Он разорвал тунику, обмотал руку материей и вновь потянулся к пергаментному свитку. Тот уже обгорел, но все же что-то еще можно было бы прочесть. Этого Эмма допустить не могла. Она наклонилась и, ухватившись за ножку жаровни, опрокинула ее прямо на Корбьера.
Издав отчаянный вопль, он отскочил назад. Горящие уголья покатились по полу. Во все стороны посыпались искры, попав и на ближайшую сухую, как трут, шпалеру. Послышался странный звук, напоминавший подавленный вздох. Огненная змейка медленно поползла вверх, а уже в следующий миг на стене заполыхало алое дерево, раскидывая во все стороны свои сияющие ветки. Крона дерева с каждой секундой становилась гуще. Языки пламени жадно тянулись во все стороны к пыльным шпалерам на соседних стенах. Эмма остолбенела. Всего миг, а комната уже была заключена в полыхающую раковину. Огонь словно вдохнул жизнь в изображения на шпалерах: собаки запрыгали, листья на деревьях затрепетали. Затем все исчезло в дыму, поднимавшемся с горящих ковров. Обрывок пылающей шпалеры упал прямо на Иво. Волосы и рубаха его мгновенно вспыхнули. Он упал и с нечеловеческим воплем покатился по полу. Его вопли тронули сердце Эммы. Стена позади нее еще не была объята огнем. Отступив туда, девушка подхватила нетронутый пламенем ковер и бросилась к Иво, надеясь сбить огонь. Но комната быстро наполнялась дымом, он густел, ослепляя Эмму и не давая ей дышать. Она швырнула ковер, надеясь, что Корбьер успеет схватить его и завернуться, чтобы хоть немного укрыться от жара, но было слишком поздно — ему уже ничто не могло помочь.
Почти все помещение заволокло дымом. Прикрывая рукой рот и нос, Эмма все дальше отступала к двери. Вслед ей неслись душераздирающие крики Корбьера. Дверь была рядом, у нее за спиной, но ключ остался у Иво, и добраться до него не было никакой надежды. Уже занялись стены, громко трескаясь и выбрасывая огненные струи.
Эмма прижалась к двери и забарабанила в нее изо всех сил, отчаянными криками о помощи заглушая шум пламени. Ей показалось, что она услышала ответные крики, но они доносились издалека, откуда-то снизу. Обеими руками девушка вцепилась в висевшие по сторонам двери еще не вспыхнувшие шпалеры, разорвав истлевшую ткань, скомкала их и бросила на другой конец комнаты. Стены возле двери теперь были оголены, и это позволяло надеяться, что пламя не сразу перекроет единственный выход. О боли в обожженной руке Эмма совсем забыла и действовала ею так же, как и здоровой. Людям, о спасении которых она так пеклась, больше ничто не угрожало, ибо никому более не суждено прочесть письмо, так и не дошедшее до Ранульфа Честерского. Вместе с письмом погиб и злодей, стремившийся завладеть им. Крики Иво уже потонули в реве пожара, реве, превращавшемся в равномерный гул, напоминавший деловитый шум ярмарки. Казалось, спасения нет и для нее, но Эмма была молода, решительна, настойчива и не собиралась покорно, без сопротивления расстаться с жизнью. Она вновь барабанила в дверь, вновь звала на помощь, но помощи не было. Не было слышно ни встревоженных голосов, ни торопливых шагов — ничего, кроме торжествующего завывания огня, которое становилось с каждым мигом все громче и громче.
В отчаянии Эмма склонилась к замочной скважине. Она звала из последних сил, но их оставалось все меньше. Удушливая тьма обступала ее. Девушка упала на колени, а затем легла на пол, пытаясь уловить тоненькую струйку воздуха, пробивавшуюся сквозь щель под дверью. Мрак сомкнулся над ней, и она провалилась в небытие.
Промчавшись по дороге вдоль Долгого Леса, Филип почти сразу же заплутался среди тропинок, змеившихся между холмами. Ему пришлось искать местного жителя, чтобы выведать кратчайший путь в Стэнтон Коббольд. К счастью, первый попавшийся навстречу арендатор подробно рассказал юноше, как проехать к манору. Обернувшись, чтобы указать направление, крестьянин приметил ровный столбик дыма, темневший и густевший прямо на глазах.
— Э… — протянул он, — похоже, горит-то в Стэнтон Коббольде или совсем рядом. Леса нынче сухие, того и гляди, заполыхают. Дай Бог, чтоб огонь не затронул дома, а то в эдакую сушь…
— Далеко ли дотуда? — в ужасе воскликнул Филип.
— Миля с небольшим будет. Тебе бы лучше…
Но Филип уже пропал из виду: пришпорив краденого скакуна, он рванулся с места бешеным галопом. При этом юноша не отрывал глаз от растущего дымного столба, напрочь позабыв о дороге, а поскольку скакал он по неровным, извилистым тропкам, запросто мог свернуть себе шею. Но, видать, судьба хранила его. С каждой минутой зрелище становилось все более устрашающим. Сквозь клубы дыма начали пробиваться языки пламени. Задолго до того, как Филип достиг границы манора и вылетел из леса к огражденной частоколом прогалине, он уже слышал треск балок, расщеплявшихся в огне, словно под ударами топора. Каждый такой звук ранил его в самое сердце. Сомневаться не приходилось: горел дом, а не лес.
Ворота были распахнуты, а по двору носились растерянные слуги. Одни тащили всевозможную утварь, другие поспешно выводили перепуганных лошадей и ревущий скот из хлевов и конюшен, находившихся в опасной близости от охваченного пламенем крыла дома. Глазам Филипа предстало страшное зрелище: длинное каменное строение не было охвачено огнем и напоминало пустую раковину, но деревянное крыло полыхало вовсю. Слуги не знали, за что хвататься, служанки испуганно визжали, и в этой суматохе никто не обратил на Филипа никакого внимания. Слуги не чаяли такой беды и вконец потеряли голову. Филип вытащил ноги из коротких для него стремян — удлинять их у него, понятное дело, времени не было — и соскочил с коня, предоставив его собственной воле. Заметив пробегавшего мимо скотника, юноша ухватил его за плечо и развернул лицом к себе.
— Где твой лорд? И девушка, которую он сегодня привез?
Слуга ошарашенно вытаращил глаза. Филип яростно потряс его за плечи и закричал:
— Девушка! Что он с ней сделал?
Скотник растерянно пожал плечами и указал на столб дыма:
— Они в соларе, и мой лорд, и… Там-то и начался пожар.
Не теряя времени Филип оттолкнул его и стремглав бросился к лестнице.
— Ты куда, дурак? — закричал ему вслед слуга. — Там сейчас хуже, чем в аду. В живых уже никого не осталось. Дверь заперта, а ключ был у нашего лорда. Ты сгоришь заживо.
Вся эта тирада не произвела бы на Филипа ни малейшего впечатления, когда бы не упоминание о закрытой двери. Если она заперта, ему придется открыть ее во что бы то ни стало. Среди сваленной грудами во дворе утвари юноша бросился искать инструмент, который помог бы ему взломать дверь. Кухонные ножи и тесаки для разделки мяса не годились для этой цели, но тут ему на глаза попалось кое-что получше. Среди оружия, что успели выгрести из каминного зала, оказался тяжелый топор — наверное, один из предков Иво предпочитал орудовать им в бою. «Надо же, — подумал юноша, — никому из этой трусливой челяди и в голову не пришло воспользоваться таким подходящим предметом. Их лорд сгорит, прежде чем хоть кто-то рискнет обжечь себе руку».
Перепрыгивая через три ступеньки сразу, Филип взлетел наверх, в черную удушливую пещеру зала. Жар здесь оказался не так уж силен, его смягчали толстые каменные стены. Гораздо опасней был едкий дым. При первом же вздохе у юноши запершило в горле. Ему пришлось задержаться на несколько мгновений: он разорвал рубаху, обернул нижнюю часть лица материей, закрыв рот и ноздри, и тотчас продолжил свой путь, двигаясь на ощупь вдоль стены к противоположному концу зала, откуда тянуло жаром и вырывались языки пламени. Эмма находилась где-то там, и ничто, кроме ее спасения, не имело для него значения.
