Это первое, что необходимо было выяснить отцу Груберу. Если Драйпегова ехала в карете с доктором Герье, значит, эта карета была Вартота и посланные им люди исполнили в точности, что им было приказано, и не были виноваты: им было велено захватить лишь женщину, которая будет ехать в карете Вартота, для чего и был посажен кучером один из своих же.
— Хорошо, — словно следователь, продолжал допрашивать Грубер, — но как же вы попали в эту карету?
— Это, отец, довольно сложная и романтическая история…
— Расскажите!
— Я затрудняюсь.
— Расскажите мне, как вашему духовнику. Я вижу, что это необходимо, потому что для меня ясно, что тут кроется какой-то грех. Вы были вовлечены в грех?..
Старик Авакумов, несмотря на свою русскую фамилию, был католик, происходивший от давно переселившихся в Польшу и перешедших там в католичество предков. Он был женат тоже на католичке, и потому дочь его принадлежала к римской церкви и была одною из самых послушных овец стада, пасомого отцом Грубером.
— Ваша правда, — согласилась Драйпегова, — я была вовлечена в грех. Вы все знаете, отец. Этот доктор сопровождал меня в Митаву и обворожил меня… и вот, по возвращении оттуда, он, обворожив меня и не ответив мне на мое чувство, преступно отверг меня. Ведь это преступно с его стороны, отец?
— Преступно, конечно, преступно! — успокоил ее Грубер. — Дальше?
— Дальше я была в отчаянии. Я не знала, что мне делать… я была как в бреду…
— Нужно было прийти ко мне за советом; я не отказал бы вам в нем.
— Я стеснялась говорить с вами о таком деле, как любовь. Я решилась открыться старому, преданному моему отцу человеку…
— Кому?
— Старику Крохину…
— А-а! И что ж он?
— Он обещал устроить для меня свидание с доктором Герье и, надо отдать ему справедливость, устроил. Крохин убедил меня, что нынешние молодые люди — большие романтики и что надо на их воображение действовать романтизмом, а для этого разыграть так, будто я похищена и томлюсь в заключении. Из заключения же меня должен спасти доктор…
— Так вас отвез в Финляндию сам Крохин?
— Да. Он же сделал так, что доктор приехал туда…
— Неужели он?
До сих пор Грубер был уверен, что доктор Герье приехал по его, Грубера, наущению.
— Да, по крайней мере, он мне сам сказал так, — подтвердила Драйпегова.
— Та-ак! — протянул Грубер, поняв наконец, но поздно, что одурачен.
Для него не было сомнения, чья это была проделка. Кроме того, Грубер знал уже из рассказов Иосифа Антоновича о том, что живший у Авакумова Крохин принадлежит к перфектибилистам… Это было их рук дело.
И отец Грубер должен был убедиться, что дочь графа Рене навсегда ускользнула от того, чтобы попасть во власть иезуитов.
LXXXIII
Доктор Герье вернулся домой от графа в угнетенном, приниженном состоянии духа. Он не чувствовал никогда так, как теперь, своего одиночества. Никого у него не было на свете, никого! Даже последний случайный, по совместному житью, приятель, художник Варгин, и тот исчез куда-то, почти бесследно. Доброй немки-хозяйки, Августы Карловны, и той не было…
Вспомнив про Августу Карловну, Герье невольно подумал о том, как же он встретится теперь с нею и какими глазами посмотрит на нее? С нею он поступил совсем неладно, украв у нее из кармана ключ, именно «украв» — другого слова нельзя было употребить тут. И потом, или, вернее, раньше, он подсыпал ей сонных порошков…
И вдруг доктора взяло сомнение: а какую дозу он всыпал ей и не слишком ли сильна была эта доза? Он был взволнован тогда и в волнении мог сделать промах.
Чтобы проверить себя, Герье поспешно схватился за свою аптечку и достал коробку с сонным порошком. Она оказалась полна, наравне с краями.
"Что ж это?" — ужаснулся Герье и взял другую коробку, с другим порошком.
Эта коробка с другим порошком была неполная: желая дать Августе Карловне снотворного, Герье ошибся коробкой и дал ей из другой, а в этой другой был не безвредный усыпляющий порошок, а яд — и яд, действовавший на организм человека очень сильно!..
— Господи, что я сделал, что я сделал! — стоном вырвалось у несчастного доктора, и он, схватившись за виски, опустил голову…
Злополучная поездка его имела, кроме неудачи, и более серьезные последствия теперь. Он, доктор, пал до того низко, что собственными руками отравил ни в чем, в сущности, не повинную старушку и сделал это преступление ради разыгравшейся в нем страсти!
Это было непростительно, чудовищно, ужасно…
Первое время после сделанного открытия Герье сидел как безумный, ничего не понимая. Отрывочные, беспорядочные мысли носились в его голове. Мелькали какие-то несуразные воспоминания, но потом все это рассеялось, и, как черной тучей, все покрылось одним отчаянным сознанием: он вынимал ключи из кармана Августы Карловны, а в это время она уже не спала, а была мертва. Она должна была быть мертва, судя по количеству отсыпанного из коробки порошка…
— Что же, если так, — проговорил вслух Герье, подняв голову и глядя перед собой безумными глазами и не видя ими ничего, — тогда и мне жить дольше нельзя! Все кончено!
Как нарочно, под руку ему попался стоявший на столе графин с водой и стакан. Герье налил воды, всыпал в нее все содержимое коробки с ядом, взболтнул и взял стакан, чтобы поднести его к губам…
Но кто-то сзади остановил его руку и встряхнул ее так сильно, что стакан выпал, ударился об пол и разбился.
Герье оглянулся и увидел, что сзади его стоит, крепко держа его за руку, тот, кто был известен ему под именем Трофимова.
Герье дрогнул и, обесиленный, поник всем телом на стул, а Трофимов обошел, стал против него и положил ему руку на плечо.
— Что, доктор, дошли?
Доктор Герье выпрямился и злобно глянул на говорившего с ним.
— Дошел! — произнес он. — Вот до чего дошел, и благодаря вам… вы, вы во всем виноваты! Я жил спокойно, вы возбудили во мне несуразную надежду своими словами: "Ищите и найдете". Я искал ее, и что же вышло?
— Вы искали, — спокойно возразил Трофимов, — но не то, о чем я говорил вам! Вы искали удовлетворения своей телесной, человеческой страсти, которая, как самопожирающая змея, вечно возникает вновь. Вы влюбились в незнакомую вам девушку только потому, что лицо ее понравилось вам, и искали эту девушку, думая, что я буду наталкивать вас на низменную человеческую страсть. Но я говорил вам не о том и не к тому относились мудрые слова "Ищите и найдете". Благодаря вашему уму, знаниям и развитию вы не предназначены быть в числе тех простых смертных, которые могут довольствоваться мелкими благами этой жизни. Вам предназначен другой, более высокий жребий, вы должны получить власть направлять людей к добру и правде, и вы должны искать это добро и правду и найти его по тем словам, которые я сказал вам. Теперь пришла минута, когда вы должны опомниться и перестать безумствовать, как делали это до сих пор, потому что человек, вступивший на путь мудрых и совратившийся с него, безумец!
Доктор Герье в ответ покачал головой и слабо проговорил:
— Теперь уже поздно, минута эта прошла, и, если вы не дали мне принять яд сегодня, я завтра возобновлю свою попытку.
— Попытку чего?
— Умереть!
— Умереть для прежней жизни; я первый помогу вам в этом и буду способствовать вам, чтобы вы возродились к новой, в которой пусть не смущает вас ничто, ни даже женская прелесть, но единая страсть руководит вами, благородная страсть к добру и правде.
— Если б это было так, — вырвалось у доктора Герье, — но это невозможно, злое дело совершилось, и оно навсегда будет тяготеть надо мною!
— Не надо отчаиваться никогда и надо уметь сносить посылаемые судьбой испытания и понимать их, если дана человеку мудрость. Вам было дано тяжелое испытание, но не сказано ли было: "Ищите и найдете", не значило ли это, что за вас бодрствуют и руководят вами…
— Как, руководят? — воскликнул доктор Герье. — Значит, то, что я сделал…
— Подсыпали вместо сонного порошка яд ни в чем не повинной старухе…
— Вы знаете это? Вам известно? — с изумлением спросил доктор.
— Я вам говорю, что за вас бодрствовали и на самом деле не допустили совершиться злому делу. Порошок, который вы всыпали старухе и остаток которого только что смешали с водой, чтобы отравиться им, не был ядом и совершенно безвреден! Яд, хранившийся в вашей аптечке, был заменен безвредным порошком потихоньку от вас, еще тогда, когда старик Авакумов желал соблазнить вас деньгами, чтобы приобрести от вас отраву. Это было сделано на тот случай, если бы вы соблазнились и решились продать ему яд.
— Так, значит, Августа Карловна жива? — обрадовался доктор.
— Жива и здорова.
— А ее внезапный сон?
— Был притворный, потому что ей было указано, как она должна была поступать.
