Рейтинговые книги
Читем онлайн Старомодная история - Магда Сабо

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 118

Потом Сениор умер.

Агония Сениора не была ни легкой, ни быстрой; ухаживали за ним все, даже Маргит, и лишь ребенка, чтобы не мешался под ногами, прогоняли к прислуге, которая со слезами на глазах обсуждала, какие звуки издает барин, что шепчет, сколько все это еще протянется, сколько он выдержит. По-настоящему, конечно, занимались Сениором, кроме доктора Уйфалуши, Мелинда и Мария Риккль; мать и дочь никогда еще, пожалуй, не были столь близки друг другу, как в ту неделю, дни которой все стремительней несли Кальмана Яблонцаи-Сениора к могиле. Сениор до последней минуты был в сознании; Мелинда сидела с ним днем, Мари — ночью. После стольких лет отчуждения супруги вновь проводили ночи в одной комнате, вновь, промолчав так долго, разговаривали друг с другом. Служанки воспринимали только сам факт общения, содержания разговоров они, конечно, знать не могли; тетя Клари за всю эту неделю принесла в кухню одну-единственную интересную новость: Мари послала за Кальманкой, Сениор хочет проститься с сыном. Ленке околачивалась там же, в кухне, всегда под ногами, всегда мешая взрослым; в суете никто и не думал, как она воспринимает разговоры, как ее сознание откликается на мрак близящейся смерти, на перевернувшийся порядок в доме, на то потрясение, что отец ее оказался где-то близко, в пределах досягаемости.

Когда Ленке привезли на улицу Кишмештер, ей немного погодя сообщили, что совсем ни к чему звать и дожидаться мать: Эмма Гачари умерла, как Эрнёке и Эммушка, и Ленке никогда ее больше не увидит, а отец уехал очень далеко и оттуда не так-то просто вернуться домой, теперь ее будут воспитывать здесь, ведь родители, пусть она запомнит это, отдали ее, когда мать была жива. Матушка верила всему, что ей говорили, да и как ей было не верить: если братик и сестренка ее исчезли, то ведь могла исчезнуть и мать; уехал — это понятие тоже не было для нее незнакомым, она вот уехала же сюда из Пешта на поезде. Услышанная в кухне весть, что Сениор посылает за сыном, пробудила в ней мысли, которые она еще не способна была высказать. Она не плакала, не кричала, лишь сидела молча, словно готовясь к прыжку, с напряженным спокойствием охотника за бабочками: шевельнись — и добыча улетит, может быть, безвозвратно. Было лето, тетя Клари повязала чистый передник, надела вместо домашних туфель ботинки и отправилась куда-то. Матушка, хоть ей запрещено было околачиваться в воротах, ухитрилась все же подсмотреть, в какую сторону ушла кухарка: с той стороны, думала она, нужно ждать и отца. Будучи уверена, что отец находится где-то невероятно далеко, она приготовилась к многодневному ожиданию; но едва Аннуш управилась с Богохульником, а Агнеш помыла посуду, как тетя Клари уже снова была на кухне, с ними. Матушка чувствовала: вероятно, это Мелинда опять сыграла с ней одну из своих злых шуток, — Мелинда, которая столько раз обманывала ее с тех пор, как Ленке живет здесь, да еще издевалась над ней за доверчивость, смеясь невеселым своим, прячущимся за узкими губами смешком. На сей раз она, видно, и тетю Клари каким-то образом провела: не может быть, чтобы отец вот так взял и вернулся. Теперь Ленке наконец заплакала, но никто этому не удивился, тень смерти нависла над домом. Тетя Клари нашла какую-то тряпку, бечевку и сунула в руки Ленке сухой кукурузный початок: пусть сделает себе куклу, выходить из кухни пока нельзя. В доме было тихо, лишь время от времени скрипела калитка в воротах и росла в прихожей, в большой вазе-наутилусе, горка визитных карточек: соседи и родственники справлялись о здоровье Сениора. Что за разговор состоялся между родителями и сыном у смертного одра Сениора — никто не знает; но то, что больших изменений он не принесет, почувствовали и члены семьи, и прислуга. Если Мария Риккль позвала только Юниора, значит, купецкая дочь по-прежнему не желает признавать Эмму Гачари и по-прежнему стоит на том, чтобы до расторжения брака сын, за исключением некоторых особых случаев, не показывался дома, о выдаче Ленке же не может быть и речи. Рука, что некогда так уверенно держала поводья танцующего коня под окнами Ансельмова дома, так нежно сжимала пальцы Марии Риккль в танце, раздавала карты, просеивала зерна пшеницы и поднимала саблю во время революции, а теперь не могла оторваться от простыни, на которой лежала, — рука эта лишь на короткие несколько часов способна была открыть для блудного сына двери родительского дома. Маленькая Ленке встретилась с отцом лишь вечером, когда тетя Клари после ужина вела ее спать: Сениора уже не было в живых, Юниор с опухшим от слез лицом как раз вышел из комнаты покойного. Когда взгляд его упал на дочь, вытянувшуюся, худую, он зарыдал, схватил ее на руки, матушка же целовала его, крича: «Возьми меня домой!» Кальман Яблонцаи, отныне единственный обладатель этого имени, что-то пролепетал, опустил дочь на пол и выбежал из дома. Местом изгнания Юниора по-прежнему оставался Паллаг; как член семьи, он лишь получил право надеть траур, участвовать в похоронах, ведя под руку мать, и забрать с собой в поместье Сениорово наследство — землемерные инструменты, теодолит и бинокль; биноклем этим он уже никогда не мог пользоваться по назначению: едва он подносил его к глазам, как слезы застилали ему зрение, перед ним возникал светлый образ отца, показывающего ему созвездия на бескрайнем ночном небе Альфёльда.

После этой встречи не имело смысла утаивать действительное положение вещей от Ленке, в памяти которой по-появление отца осталось как некое призрачное видение. С собой он ее не взял и сам с ней не остался, на похоронах лишь появился, чтобы потом снова исчезнуть, — где же он тогда, если его вроде бы и нет? «Он в поместье, в Паллаге, — сообщила Мелинда, — но не может же одинокий мужчина воспитывать девочку, вот мы и воспитываем тебя вместо него. Он ничего в этом не понимает, да и нельзя ему мешать работать». — «Работать… — хихикали в кухне. — Хороша работа — опрокидывать Эмму на мягкую постель да девок под кусты. Или смотреть, как жена павлинов кормит; они там больше о павлинах заботятся, чем о скотине да о посевах. И как только его имя-то вписали в траурное извещение?» Увидев матушку, стоящую на нижних ступеньках в своих бесшумных тряпичных туфлях, тетя Клари тут же сменила тему и стала рассказывать про какого-то старого столяра по имени Ласло, который покончил с собой, бросившись в колодец на улице Сечени, потому что у него не было работы и ему нечего было есть. Мгновение, когда тряпичные туфли Ленке замерли на нижней ступеньке ведущей в кухню лестницы и чуткий слух ее уловил смех прислуги, опять-таки словно приостановилось. Матушке было уже за восемьдесят, когда она рассказала мне про тот день, — день, когда она должна была бы почувствовать, что все проблемы ее решены, несчастная судьба ее не так страшна, она должна быть счастливой, ведь и отец ее оказался совсем не в какой-то недостижимой дали, и мать вовсе не умерла, оба живы и находятся совсем близко. Но матушка думала: «Не умерла? Какой ужас». Лишь смерть могла бы оправдать Эмму Гачари с ее павлинами в глазах Ленке, которой в этот тяжкий момент мать казалась каким-то бессердечным палачом, лично ответственным за все, что случилось с маленькой Ленке, за Хромого, за побои, за подвязанный шнур звонка. Если она кормит павлинов да валяется в постели, то понятно, почему ни у нее, ни у Кальмана Яблонцаи нет ни времени, ни необходимости думать о детях.

Первый выход Ленке Яблонцаи в дебреценское общество произошел в день похорон Сениора, смерть которого была хотя и не неожиданным, но столь сильным ударом, что дом на улице Кишмештер зашатался. Имре весь день напролет сыпал проклятьями и рыдал в своей комнате, крыл почем зря этого негодяя, господа, столь подлого, что он сына забрал раньше, чем отца, и он, несчастный, парализованный старик, в свои девяносто лет все еще должен жить нахлебником у купецкой дочери, которая, наверное, даже на могилу да на крест для них двоих пожалеет денег. Мария Риккль сразу после кончины мужа закрылась в своей комнате; Мелинда, когда спустя много лет мы подолгу беседовали с ней в домике на горе долгими страшными ночами, наполненными гулом самолетов и взрывами бомб, рассказывала, что мать выходила из комнаты, лишь когда объявляли посетителя, покрасневшие, но сухие глаза ее холодно смотрели на гостя, бормочущего прочувствованные слова соболезнования. На похоронах лицо ее было скрыто трехслойной вуалью; если она и плакала, то никто этого не видел. Матушку вела в процессии тетя Клари: Мелинда была в таком состоянии, что едва ли могла думать о ком-нибудь, кроме самой себя. Могилы представителей рода Яблонцаи встречались и в Араде и в Мезёберени; были они и в Дебрецене: здесь покоились племянники Сениора, дети бежавшего в Эрдей, бесследно сгинувшего там Белы и его жены, скончавшейся от чахотки баронессы Балужански: сын Ласло и две дочери-монахини; здесь лежали в земле Эрнёке и Эммушка вместе с младенцем Йожефом, о рождении которого Ленке даже и не знала. Однако настоящее, большое место упокоения для членов семьи готовилось лишь сейчас; Сениор был первым жильцом огромного, окаймленного гранитом, увитого плющом семейного склепа, на мраморном обелиске которого в моем детстве уже блестел позолотой целый список имен. Хоронили Сениора торжественно, с пышным обрядом. Лица Марии Риккль никто не видел, рука ее в черной перчатке ни разу не подняла к глазам платок; Мелинда лишь дома, снимая с матери шляпу, ужаснулась, увидев ее размокшее, изъеденное слезами, несчастное лицо. Кальман Яблонцаи после похорон проводил семью до ворот, потом ускакал в Паллаг. Эммы Гачари не было на похоронах.

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 118
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Старомодная история - Магда Сабо бесплатно.
Похожие на Старомодная история - Магда Сабо книги

Оставить комментарий