– Ты же знаешь, что она никогда бы этого не сделала. Твои принципы текут в её жилах.
– Только когда я их не озвучиваю. – Он наблюдает за мной. – Ты собираешься к ней?
Я медленно киваю.
– Я провожу выходные.
– Тебе обязательно это делать? Ты всегда можешь остаться. Теперь, когда ты стала взрослой, нет законов об опеке, которым мы должны подчиняться.
– В конце концов она просто придёт сюда.
– Позволь ей. – Говорит он бесстрастным тоном. – Мы можем продолжить дискуссию.
– Папочка. – Я глажу его по куртке. – Я хочу провести с ней время. Она моя мама.
Возможно, в прошлом были времена, когда мне не нравился её выбор, её решения и то, во что она меня превратила, но, когда я выросла, и после того, как я увидел её в той ванне, я поняла, насколько хрупкой на самом деле является мама. В глубине души она так строга со мной, потому что не хочет, чтобы я превратилась в такую же оболочку, как она, независимо от того, насколько она гордится тем, что я похожа на неё.
– Я понимаю. – Папа целует меня в висок. – Ты знаешь, почему в последнее время она была более сварливой, чем обычно?
– Я не знаю.
Мама убила бы меня, если бы я сказала ему что-нибудь о её личной жизни.
В тот день, когда она перерезала себе запястье, она заставила меня поклясться не унижать её и сказала, что сделает это снова, если я нарушу нашу клятву. Я плакала, умоляя её поехать в больницу. Она этого не сделала, потому что это унизило бы её и вывело бы её имя в заголовки газет.
Я наблюдала, как она накладывала себе швы, следуя онлайн-урокам. Я почти уверена, что у неё была инфекция, но она занималась самолечением антибиотиками и транквилизаторами. Она все делала сама и отказывалась, чтобы какой-либо медицинский персонал осматривал её.
С тех пор она носит толстые часы, чтобы скрыть шрам.
– Это из-за того французского бизнесмена, с которым она встречается? – Папа поднимает бровь. – Бедный ублюдок. Может быть, мне следует предупредить его, что она будет бросать ему вызов на каждом шагу и в конце концов высосет из него жизнь.
– Папочка, нет. Люсьен великолепен. Они действительно ладят.
– Они ладят, да?
– Да. – Я останавливаю себя, прежде чем сказать: «Они не ссорятся, как вы двое», и вместо этого говорю ему. – Ты просто позаботься о Хелен, хорошо? У неё дедлайн.
– Хорошо. – Он снова целует меня в висок. – Развлекайся. Хотя я сомневаюсь, что Синтия позволит тебе ворчать по любому поводу.
Качая головой, я целую его в щеку и машу Дереку, прежде чем сесть в машину.
По пути к выходу я наблюдаю за входом в дом в поисках знакомой чёрной машины. Не то чтобы Коул так скоро вернулся домой.
У него поздняя тренировка перед сегодняшней игрой.
С тех пор как несколько недель назад у его отца была годовщина, между нами, что-то изменилось.
Я не могу понять, в чем дело, но я чувствую это по тому, как он наблюдает за мной, как он использует каждый шанс, чтобы похитить меня где-нибудь вне поля зрения, задрать мою юбку и трахнуть меня.
Как будто он не может насытиться мной. И чем больше он это делает, тем больше мне кажется, что я тоже не могу насытиться им. Как будто я попала в лабиринт, из которого нет выхода.
Он всё ещё пробирается в мою комнату каждую ночь, без исключений. Он всё ещё водит меня в тот клуб. Моя любимая часть в этом — не наблюдение, хотя мне это нравится, а тот факт, что мы носим маски, где никто не может сказать, кто мы такие.
Сначала я оглядывалась, ожидая, что кто-нибудь нас узнает, но со временем это беспокойство улеглось.
В «La Débauche» я могу прикоснуться к Коулу и даже позволить ему поцеловать меня на глазах у других людей, не беспокоясь о том, что на следующий день мы попадём в заголовки газет.
Во всяком случае, Коул узнает большинство людей, за которыми мы наблюдаем. Несмотря на то, что они носят маски, он иногда играет со мной в викторину, чтобы угадать имя этого политика / влиятельной фигуры / генерального директора.
Игра проста — при каждом неверном предположении он что-то получает от меня. Поскольку я всегда проигрываю, я обычно оказываюсь на одном из диванов, когда он съедает меня или трахает, пока мой голос не становится хриплым.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Излишне говорить, что все игры Коула ведут обратно к сексу. Серьёзно. Он придумывает всевозможные схемы, в результате которых я оказываюсь голой и распростёртой или связанной.
Если он болен, и мне втайне нравятся окольные пути, которыми он меня ведёт, кем это делает меня?
Думаю, мы никогда не узнаем, потому что я бы никогда не сказала ему, что мне нравится то, что он делает со мной. Дело не в нём и не во мне, а в папе, маме, Хелен, Фредерике — который убьёт меня, если папа этого не сделает — и всём мире в целом.
Мы с Коулом относимся к определённой категории, и мы просто не можем перейти в другую.
Как бы я ни была осторожна, чтобы никто не узнал о наших отношениях на публике, я всегда чувствую, что, может быть, кто-то узнает. Может быть, кто-нибудь заметит, как я рассеянно наблюдаю за ним, когда он тренируется или, когда он читает в одиночестве в школьном саду.
Может быть, кто-то поймёт, что я прогоняю всех этих девушек не из-за семейного имиджа, а потому, что мысль о том, что он прикасается к кому-то еще, делает меня красным быком.
Мне трудно показать какую-то грань себя, когда внутри я царапаюсь, желая вырвать её и освободиться. Эта часть меня хочет позволить Коулу поцеловать меня на публике, назвать его своим перед всем миром, показывая им средний палец.
Но эта часть - идиотская.
Мир устроен не так, особенно тот, в котором мы живём.
Это разрушит не только наше будущее, но и наших родителей; и только по этой причине я знаю, что все, что у нас с Коулом есть, никогда не продлится долго.
Это просто интрижка.
Приключение.
И, как любое приключение, наступит день, когда оно в конце концов закончится. Что-то в моей груди сжимается от этой мысли, но я качаю головой, отгоняя её.
Сегодня он станет пассивно-агрессивным. Он всегда такой, когда я провожу ночи с мамой.
В последнее время у неё не очень хорошо идут дела, так что я навещаю её, даже если это не выходные.
По правде говоря, я на самом деле не настолько самоотвержена. Хотя я делаю это, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, я также делаю это, чтобы отвлечься от Коула.
Иногда это становится слишком грубым и слишком... сильным. Иногда, когда я просыпаюсь и не нахожу его рядом, слезы появляются из ниоткуда.
И это не нормально. Это не то, как должны работать интрижки. Так что я прохожу детоксикацию у мамы.
Хотя это бесполезно. В тот момент, когда я возвращаюсь и он вынимает все потерянные ночи на моём теле, мне кажется, что я никогда не уезжала.
Мой телефон звонит. Я улыбаюсь маминому нетерпению. Она, должно быть, спрашивает, там ли я еще. В третий раз за последние полчаса.
Моя улыбка исчезает, когда я читаю текст.
Неизвестный Номер: Ты выглядишь так соблазнительно в этом коротком розовом платье.
Я сглатываю, моё сердцебиение ускоряется, когда я замечаю тишину — и пустоту — подземной автостоянки.
Значит ли это, что он здесь? Или он следил за мной от самого дома?
Так как я стала почти уверена, что это Адам, я заблокировала номер. Несколько дней спустя я получил сообщение с другого неизвестного номера, в котором говорилось, что я не могу сбежать от него.
Поэтому я попросила Фредерика сменить мой номер неделю назад, притворившись, что он есть у некоторых репортёров и это беспокоит меня.
Я могла бы сделать это сама, но это означало бы, что мне придётся зарегистрировать новый номер с моими личными данными. Команда кампании папы приняла специальные меры безопасности, чтобы вся наша личная информация была засекречена.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Фредерик немедленно достал его для меня, и я подумала, что покончу с привычками Адама преследовать меня.
Текст передо мной - доказательство того, что это ещё не конец.
