Зашевелились, оживились. Мостовой вскочил во весь свой большой рост, заоглядывался, будто можно было что-то разглядеть дальше, чем на два десятка шагов. И командир встал, спрятал карту, закинул планшетку за спину.
— Теперь вот разделимся. Мы с Козловым — к дороге, а вы — по проводу. Через два часа встречаемся здесь.
Поправил на груди автомат, запахнул плащ-палатку, шагнул в прогалину меж кустами и беззвучно растворился во тьме, Иван заспешил следом.
Долго шли. Останавливались, прислушивались и снова шли, торопились. Теперь сомнений не было: гудели, точно, машины. Временами звук истончался, терялся среди других звуков ночи, сливался с гулом дальней артиллерийской пальбы.
А потом всякое гудение пропало. Только что надсадно завывали моторы, вроде бы где-то недалеко, и вдруг стало совсем тихо, только свое хриплое дыхание и слыхать.
— Запомнил направление? — спросил командир.
Иван показал рукой в темень.
— И я так думаю. Пойдем по компасу.
Закрывшись плащ-палатками, зажгли спичку, определились.
И опять Иван шея следом за командиром, отстав настолько, чтоб только не потерять еле видный во тьме его силуэт. Командир останавливался, и Иван тоже замирал на месте, усилием воли напрягал слух и зрение.
Густая чернота ночи постепенно словно бы забеливалась туманом — давал о себе знать близкий рассвет, — и Иван все увеличивал дистанцию. И вдруг он совсем потерял командира из виду. Только что меж кустов скользила его тень, и — нет ничего. Опыт разведчика позволял Ивану выделять из ночных шорохов некую ритмичность — шелест шагов, а теперь и вот звук пропал, Иван остановился, вслушиваясь в ночь. Ветер все так же монотонно шелестел голыми ветками, да из дальней дали опять долетал утробный гул — просыпались севастопольские рубежи. Рановато просыпались, ну да это на удивляло — всякое бывало.
Близкое цокание показалось Ивану таким громким, что он вздрогнул. Заспешил на звук. Командир темной конной сидел на корточках, руками обшаривал землю.
— Дорога.
Иван присел рядом, тоже пощупал четкий ребристый след автомобильной шины, свежий, еще не оплывший.
— Надо найти этот крутой подъем. Как думаешь, где он — справа, слева?
— По-моему, справа, — сказал Иван.
— И я так думаю.
По дороге идти было легче. Ноги скользили в наезженной колее, и они пошли по обочине. Спокойно пошли, не таясь, только, как и прежде, соблюдая дистанцию. Далеко уже было видно, шагов за сто, — если с какого немецкого поста и заметят открыто идущих по дороге людей, то едва ли что заподозрят, — ночью-то, как известно, все кошки серы.
Когда услышали шум моторов, затаились в придорожных кустах. Колонна была небольшая — восемь тупорылых грузовиков с кузовами, обтянутыми брезентом. Одна за другой машины проползли мимо и завыли на близком крутом подъеме. Ясно было, что склад там, куда идут тяжело груженные машины.
«А может, везут со склада?» — на миг усомнился Симаков и покачал головой. Немецкого наступления в ближайшие дни, похоже, не предвиделось, а в штабе говорили, что немцы копят боеприпасы. Значит, везут на склад, И подумал о Гладышеве с Мостовым, озабоченных поисками того же склада. Куда увел их провод? Далеко ли?
А Гладышев о Мостовым в эту минуту были совсем рядом: провод привел их к той же дороге, только выше подъема. Провод то и дело терялся в прошлогодней траве, в камнях и кустах. Пришлось взять его в руку и так идти, скользя ладонью по мокрой холодной оплетке.
— Рискованно так-то, — сказал Мостовой. — Вдруг немцы?
— Авось не разберут. Связисты тут же ходят.
— А если окликнут?
— Ругаться по-немецки умею. Отвечу.
Сзади загудели на подъеме машины, но Гладышев не выпустил провод, только махнул Мостовому рукой, чтобы шел стороной, кустами.
Никто его не окликнул: шоферам было не до бесед с одиноким солдатом.
Еще через четверть часа проскочили два мотоцикла с колясками. Эти заскользили в грязи, заорали, чтоб шел помогать, Гладышев крикнул по-немецки, что сейчас подойдет, и оторвался от провода, помедлил, давая возможность Мостовому разобраться в обстановке. Срезать мотоциклистов ничего не стоило, но это поставило бы под угрозу выполнение задачи. Стрельба всполошила бы немцев, и незаметно подобраться к складу, а тем более проникнуть на него, едва ли бы удалось.
К счастью, мотоциклисты сами выскочили из грязи и умчались, зачадив дорогу бензиновой гарью.
Навстречу, громыхая, проскочили порожняком четыре грузовика. И опять сзади загудели тяжело груженные машины. Сомнений уже не оставалось: склад там, впереди. Но Гладышев все шел по проводу, памятуя истину: не предположения требуются от разведчика, а точные сведения. Светало, и идти так вот, в открытую, становилось опасно. Но он все шел, сдерживая себя, не оглядываясь на проскакивающие мимо машины, стараясь походить на ленивого, заспанного телефониста, проверяющего линию. Единственное, чего он всерьез опасался, — встречи с немецкими связистами, так же вот идущими по линии.
Неожиданно провод отвернул от дороги в лес, скользнул вверх, на ветки деревьев, затем на шесты и вывел на открытое место. Вправо и влево тянулась полоса вырубленного леса и кустарника. За ней — колючий проволочный забор, вышки с часовыми, а еще дальше — темные массы, заваленные ветками, — штабеля ящиков…
Было уже совсем светло, когда они, все четверо, собрались вместе. Нашли глубокую яму, влезли раскисшими сапогами в снежную мокрядь. Сбившись в кучу, подвели первые удачные итоги. Капризная баба — фортуна пока что не отворачивалась: первая задача — найти склад боеприпасов — выполнена без потерь, без приключений, какие могли бы насторожить немцев. Но была вторая задача: взорвать склад. Посожалели, что нет миномета: хлобыстнуть бы минами через проволоку, и все дела. Посожалели, что нет рации: вызвать бы огонь дальнобойных береговых батарей, — может, достали бы.
— От пустых мечтаний, — сказал командир, — только животы болят. Два часа отдыхать. Потом пойдем к складу. По двое. Будем вести наблюдение.
И опять было тяжелое забытье. Снова Ивана несла, затягивала морская глыбь, и он рвался к поверхности, не мог дыхнуть. Говорят, есть счастливые люди, спят без сновидений. Ивану не везло: всегда он куда-то бежал, торопился или плыл, выбиваясь из сил, как теперь. И всегда пробуждение было тяжелым, хоть и счастливым: спасся. Воспоминания о сне скоро уходили, растворялись, а сонная тягомотина оставалась, душила предчувствиями.
После этого короткого сна, пока они с лейтенантом Симаковым опять переползали да перебегали от куста к кусту, от дерева к дереву, не покидало Ивана тяжелое ощущение, будто кто-то непрерывно следит за ним, выцеливает. Прошло это только к полудню, когда они лежали в кустах, наблюдая за шлагбаумом у проема в колючей проволоке, где двое часовых пропускали мимо себя надсадно гудящие машины. Днем за забором собак не было видно, но часовые на вышках сидели и днем, дергались от холода в открытых на все четыре стороны продуваемых будочках.
