Преловский засмеялся, покивал Рогову — вот, мол, видишь, не про нас девоньки — и неожиданно для самого себя вздохнул.
— Ладно, пошли в штаб батальона.
Комбат, до землянки которого они вскоре добрались, спал, раскинувшись на низком топчане. У стола, сколоченного из снарядных ящиков, под фонарем «Летучая мышь» сидел дежурный, младший лейтенант, как две капли воды похожий на того, что увел девушек, — верный признак недавнего очередного выпуска курсов младших лейтенантов, — а напротив него читал толстую растрепанную книгу знакомый Преловскому старший лейтенант, начальник штаба батальона.
— В роты?! Да вы что?! — изумился он. — Только ночью.
— А мы не из робких, — заикнулся было Преловский.
— Вы-то, может, и нет, да мы побаиваемся. Ротный знаешь что скажет, если ты к нему сейчас заявишься? Если, конечно, доберешься. Знаешь? Ну и хорошо, а то ругаться не хочется. Никакого движения днем, чтобы не демаскировать.
— Но мне надо посмотреть местность.
— Посмотреть — это пожалуйста. С НП весь передний край виден.
В сопровождении младшего лейтенанта они прошли по траншее, потом проползли по канаве к груде кирпича, оставшейся от какого-то строения, спрыгнули в окоп и, пройдя по темному подземному коридору, оказались в просторном подвале. В узкую щель окна-бойницы сочился тусклый свет.
Наблюдатель, сидевший у стереотрубы, не вскочил навстречу начальнику, только повернул на миг голову и, снова уставившись в окуляр, стал докладывать обо всем увиденном.
— Отойди, дай человеку поглядеть, — сказал старший лейтенант, не дослушав доклада.
Преловский прижался надбровьем к теплой резинке у окуляра и забыл обо всем. Перед ним был лунный ландшафт нейтралки. Не раз видевший подобные картины, Преловский без труда разобрался в пестроте недвижных пятен. Светлая полоса, протянувшаяся по кромке оврага, — это, несомненно, свежий участок немецкой траншеи: набросанная на бруствер земля еще не обмокла, не растеклась. Белое снежное пятно у большого камня, вполне возможно, — отдельный окоп или даже НП, чью маскировку под снежный намет стараются сохранить в неприкосновенности… Он знал, что мог и ошибиться в своих выводах, — чтобы знать все в точности, нужно непрерывное и длительное наблюдение, — но Преловскому хотелось верить в свою наблюдательность, и он верил.
— Что-нибудь понял? — спросил старший лейтенант.
— Все понял.
Наблюдатель хмыкнул и, решительно отодвинув Преловского, снова прильнул к стереотрубе.
— Тут целый день глядишь, — неопределенно сказал он.
Неподалеку ударил взрыв, с потолка потекла струйка песка, запахло пылью. Еще два взрыва прогремели совсем близко, и опять наступила тишина.
— Не нравится им наша куча кирпичей, — спокойно разъяснил старший лейтенант. — Каждый день пугают, а мы не уходим. Да и где найдешь такое удобство?
— А если попадут?
— Перекрытие ничего, надежное.
— А где тут боевое охранение? — спросил Преловский.
Наблюдатель опять хмыкнул, а старший лейтенант насмешливо покачал головой.
— А говоришь, все понял. Ты слушай людей-то. Я сам место покажу, где твои рупора ставить. Ночью-то, ежели тихо, далеко слыхать. В тылу, в поле ставь да и говори, сколько хочешь.
Теперь засмеялся Преловский. Такие советы он слышал каждый раз, как приезжал на передовую. Все знали: каждая передача кончается артналетом. А где артналет, там жертвы. Вот и гонят спецпропагандистов подальше от окопов.
— Не получится. Будем говорить из окопов боевого охранения.
Старший лейтенант решительно замотал головой.
— Немцы там — доплюнуть можно.
— Тогда откуда-нибудь с нейтралки.
— Разминировать?!
— Не везде же мины…
— А из «секрета», — подсказал наблюдатель. — Вчера их окоп минами крестили, а сегодня там нет никого.
— Разве оттуда? — задумался старший лейтенант. — Ночью-то не страшно.
Он показал Преловскому в стереотрубу невзрачный бугорок с хилыми кустиками поверху, показал и неглубокую борозду, по которой можно туда добраться. Все это Преловского мало беспокоило, знал: проводят и прикроют. Дел-то на полчаса. Если, конечно, дадут говорить, не начнут после каждого слова глушить минами. Тогда придется пережидать…
Остаток дня они спали в кузове машины. Преловский и Шаранович, который вроде бы и не просыпался, — на топчанчиках, Степан Рогов — на полу.
Собрались еще засветло. В сумерках, когда дальние, занятые немцами, холмы утонули во мгле, они протащили жестяные рупора по знакомому ходу сообщения. Начальник штаба батальона выделил в прикрытие еще двух бойцов и, когда тьма совсем залила нейтралку, перенесли свое громкоговорящее имущество в указанный окоп. Он был тесен: Преловский с Шарановичем вдвоем еле в нем поместились. Ну да в этом не было никакой беды, поскольку рупора устанавливались в стороне, метрах в тридцати, справа и слева, а Рогов с двумя бойцами залегли впереди.
Все было спокойно. Время от времени вскидывались ракеты, коротко взлаивали пулеметы, изредка, то там то тут, сухо стучали винтовочные выстрелы — обычная перекличка переднего края. Преловский посмотрел на часы: светящиеся стрелки показывали половину десятого. Он сунул часы в карман шинели и взялся за микрофон, для проверки постучал по нему. Бум, бум! — отозвались жестяные рупора.
— Ахтунг, ахтунг! — сказал он и прислушался. И вся передовая, казалось, прислушалась — ни ракеты, ни выстрела, — мертвая тишина и непроглядная тьма, какая бывает только в такие вот безлунные сырые ночи.
Он передал микрофон Шарановичу и тот сразу, без какой-либо паузы, четким и ясным дикторским голосом, в котором были уверенность, даже, казалось Преловскому, высокомерная назидательность, голосом, которому завидовали все в отделении, начал перечислять цифры огромных потерь немцев под Москвой.
— Только за три недели конца ноября и начала декабря, до начала решительного наступления советских армий, немецкие войска потеряли под Москвой до полутора тысяч танков, до тысячи орудий и минометов, пять с половиной тысяч автомашин, восемьдесят пять тысяч солдат и офицеров только убитыми…
Близкий разрыв мины оглушил. Вразброс, то далеко, то близко, взорвались еще несколько мин, зачастили пулеметы, угольками заскользили во тьме трассирующие пули.
— Не нравится, — со спокойной брезгливостью сказал Шаранович. И, уловив паузу, крикнул в микрофон: — Немецкие солдаты! Хорошо ли вы нас слышите? Если да, то дайте трассу вверх.
Это не было предусмотрено передачей, но это было интересно: откликнутся ли? Несколько трасс косо скользнули к тучам. Но одновременно усилился огонь, пули вжикали над бруствером, смачно хлестали мокрую землю.
