Она тайно любовалась ребёнком, он же тщетно пытался угадать, который из этих одинаково стриженных с торчащими чубчиками мальчишек был Колин сын.
— Вон тот, светленький, — сжалилась над ним Надя.
Михаил с жадным любопытством разглядывал мальчика.
— Надо же, совсем блондин! — поразился он. — В кого только он такой, вы же вроде оба темноволосые…
— В деда, в папу моего, — тут же нашлась Надя, — он тоже совсем светлый был.
Миша кивнул, деда её он помнил, видел на фотографиях.
Однако тему он невольно затронул опасную, её немедленно следовало сменить.
— Алёша-а-а!!! — закричала Надя.
Мальчик поднял голову на зов, увидел мать, тут же радостно завопил «Мама!» и подскочил к решётке.
— Алёша, у нас большая радость. Это дядя Миша, я тебе рассказывала про него. Он вместе с папой воевал, все думали, он тоже погиб, а, вот видишь, оказался живой и вернулся.
Алёша морщил лоб, переваривал информацию.
— Вы тёти Верин муж? — сообразил он.
Михаил улыбнулся. Уже второй раз за этот удивительный день.
— Он самый.
— А папа тоже вернётся? — живо спросил Алёша.
Михаил и Надя переглянулись.
Возникла неловкая пауза.
— Потом поговорим, Алёша, — так ничего и не придумав, сказала Надя. — Беги, скажи Анне Марковне, что я пришла за тобой. Пойдём домой, нам дядя Миша всё-всё расскажет. И про войну, и про папу, и про всё остальное.
Алёша умчался.
Михаил смотрел ему вслед, в раздумье кивал головой. Мальчонка был на редкость симпатичный, очень понравился ему. Он всё больше находил в нём сходства с погибшим другом. Такой же уверенный взгляд, та же общая повадка, манера задавать вопросы…
Надо же, как бывает — вместе уходили на фронт, у него была дочь, бездетный Коля ему завидовал, а вернулся с фронта он один, и теперь он бездетный, а у не вернувшегося с фронта Коли растёт сын…
— Похож очень на него… — сказал он вслух, в ответ на Надин вопросительный взгляд. Надя промолчала, отвела глаза.
Поздним вечером они сидели у стола, заканчивали долгий ужин, полный воспоминаний и откровений.
Алёша давно уже мирно спал в своей кроватке, а они всё не могли наговориться, изливали друг другу душу, радуясь неожиданной встрече.
Михаил долил водку в стаканы, отставил пустую бутылку в сторону.
— …Вот так мы и живём, Надя, — не без труда ворочая языком, заключил он. — Вроде и живём, а жизни нет… Одно сплошное су-ще-ство-ва-ние. Вроде как вся жизнь там осталась, в том бою…
Надя слушала внимательно, смотрела на него со слезами на глазах. Жалела Колю, Веру, Наташу, себя, его, всех жалела. Думала о нём с радостной нежностью. Пусть он однорукий, хромой, но зато живой. И не чужой, свой, родной, всё понимающий…
Она вдруг на секунду подумала: как не хватает такого вот мужика в этой комнате, как было бы чудесно…
И тут же испуганно отвела взгляд: не дай бог, чтобы он прочитал эту крамольную мысль.
Но Михаил заметил. Он и сам поразился, какая идиллическая вырисовывалась картина — спящий ребёнок, и они вдвоём с Надей, женщиной, которую он любил с самого детства. И тоже сразу спохватился: что за ерунда лезет ему в голову, ребёнок чужой, сын убитого друга, а женщина — его вдова, ближайшая подруга жены…
Оба почувствовали неловкость, стыдливо замолчали.
— Ладно, чего там, — в конце концов проговорил Михаил. — Давай ещё раз Колю помянем, и пойду я…
Она согласно кивнула, все слова уже были сказаны. Они молча подняли стаканы, не чокаясь, допили остатки водки.
Надя закусила корочкой, подняла на него влажные тёмно-зелёные глаза, грустно усмехнулась. С непривычки голова сильно кружилась, Мишино худое лицо покачивалось, плавало в дыму.
— Бедная Вера. Бедный ты. Бедные мы все.
Неожиданно она протянула руку и нежно погладила его по щеке. Он замер от этого прикосновения, и она, опомнившись, смущённо убрала руку.
Михаил прочистил горло, начал неловко подниматься из-за стола.
— Ну ладно, пора мне… Спасибо тебе за ужин…
— Да куда ж ты, Миша, пойдёшь на ночь глядя! — спохватилась Надя. — Я тебя никуда не отпущу. Оставайся, даже говорить нечего. Я вот тебе на диванчике постелю.
Он остался сидеть.
Она засуетилась, забегала, нашла чистое полотенце, мыло.
— Умывальник налево в конце коридора. И уборная там же. Мой выключатель первый справа.
Михаил понимал, что надо уйти, так будет правильней, но сил настоять на этом не было, он вдруг почувствовал, что смертельно устал.
— Ну ладно, как скажешь, — пожал он плечами.
Тяжело поднялся, пошатнулся, она рванулась к нему, но он уже восстановил равновесие, успокаивающе поднял руку, потом взял из её рук полотенце и вышел из комнаты.
Надя несколько секунд прислушивалась к его хромающим, удаляющимся шагам, затем подошла к крепко спящему сыну, почти таким же ласковым жестом, как ранее Мишу, погладила его по щеке.
На душе вдруг стало очень спокойно.
Он так хорошо спит.
И это было главное.
Она улыбнулась, достала бельё и ловко начала стелить постель.
Глава 56
ЛЮБОВЬ
Утром, когда Надя проснулась, Михаила уже не было. Она недоумённо глядела на опустевший диванчик, на котором было аккуратно сложено постельное бельё. Он, конечно, предупреждал, что уйдёт рано, но она не думала, что так рано, не позавтракав, не попрощавшись.
Собственно, она, соня, сама, конечно, виновата, так крепко заснула, что даже не слышала, как он ушёл. Просто выпила вчера, расслабилась, позволила себе первый раз за тысячу лет…
Но всё равно как-то не по-людски он исчез, даже обидно.
Хоть бы записочку оставил, что ли…
Это чувство досады, раздражения то ли на него, то ли на себя не покидало Надю весь день, начиная с самого утра, когда она вела Алёшу в детский сад, рассеянно отвечала на его вопросы про вчерашнего дядю Мишу.
Нету дяди Миши, появился на минутку, как красное солнышко, и больше его не будет, был и пропал, говорить больше не о чем. У дяди Миши семья, жена — тётя Вера.
А то, что Миша рассказывал, будто жизнь у них с Верой вконец разладилась, так это ерунда, это временно… Он ведь сам же говорил, что мечтает о ребёнке, стало быть, как только ребёнок появится, все проблемы исчезнут. Или по крайней мере не будут казаться столь острыми…
Сейчас это вопрос двух-трёх дней. Миша вернётся, расскажет Вере, и она, конечно, сразу примчится за Алёшей…
Снова возникла старая отчаянная мысль. Вместо того чтобы идти в детский сад, надо собрать вещи, рвануть на вокзал и первым же поездом как можно дальше уехать отсюда, уехать туда, где их никогда не найдут. Как-нибудь все устроятся. Главное, что их никто уже больше не потревожит.
Надя дошла до ворот сада, сдала Алёшу этой придурочной, вечно улыбающейся Лидочке. Потом, прикусив губу, смотрела, как та ведет его к тяжёлой детсадовской двери.
Решиться на побег она не могла. И дело не только в Вере, дело теперь ещё и в Мише, невозможно ещё и его обманывать, и от него тоже бежать. Вчерашний вечер показал, насколько они близки, как тесно связаны всем прожитым, пережитым, передуманным.
Во имя убитого Коли, погибшей Наташи она поступит так, как должна, вернёт Вере сына и после этого…
Что после этого, она не знала. Она только понимала, что жизнь после этого кончится, ей не для чего и не для кого будет жить…
Ей не нужны никакие молоденькие, пышущие здоровьем мужчины — ни беззаветно влюбившийся в неё там, в лесу, бесстрашный партизан Рома, ни поедающий теперь её жадным взглядом Кирилл, никто другой. Ей нужен только её любимый мальчик Алёша, и вот такой Миша, может быть, ещё ей нужен…
Однорукий, одноногий, но зато родной, желанный, всё знающий, всё помнящий, всё понимающий…
Но Алёша — чужой сын, а Миша — чужой муж, а её муж убит, и никого больше у неё нет, кроме Веры с её сыном и её мужем…
— А-а-а-а-а! — вдруг отчаянно, не в силах больше сдерживаться, заголосила Надя.
— Что такое, Нина Анатольевна? — сразу подбежала к ней Лариса, наводившая порядок в читальном зале, прежде чем уйти домой.
Но она уже взяла себя в руки.
— Палец прищемила! — жалобно объяснила встревоженной помощнице. — Пустяки, всё в порядке. Просто неожиданно.
Надя стояла на стремянке в глубине книгохранилища, расставляла книги на верхней полке.
Был уже вечер, день пролетел непонятно как. Вчерашнее появление Миши совершенно выбило её из колеи.
— А то вы так закричали!.. Насмерть меня напугали! — засмеялась Лариса. — Ну, я там убралась, так что, пожалуй, пойду, Нина Анатольевна?
— Иди, я сейчас тоже закончу и всё запру. До завтра.
— До свиданья, Нина Анатольевна!
