– Хватит! – грубо отрезал он.
Господи. Джетта чуть не плакала от разочарования и обиды. Она все испортила неосторожным словом, оскорбила его мужскую гордость. Это не укладывалось у нее в голове. Всего две минуты назад их обнаженные тела сплетались в одно. Теперь он вел себя так, словно она ему ненавистна.
– Послушай, – жалобно окликнула она, – прости меня, я не имела в виду ничего плохого. Я только хотела сделать тебе приятное. Мне еще ни разу в жизни не удалось дойти до конца. Я даже не представляю, что при этом происходит. Я хотела, чтобы ты получил удовольствие. – Она разрыдалась. – Умоляю тебя, не сердись...
– Твое притворство унижает нас обоих. Не смей больше этого делать. Никогда.
Его отчужденность больно ранила Джетту. Она плакала, сидя на краю кровати, не в силах даже одеться.
– Ты сам требовал, чтобы я кончила. Мне и самой этого хотелось. Я старалась.
Лучше бы она этого не говорила.
– Одевайся. Я позвоню своему шоферу, чтобы он отвез тебя в «Амбассадор». Там ты пересядешь в свою машину, – сказал он, снимая трубку. – Я его отпустил, но придется ему приехать еще раз.
Содрогаясь от рыданий, она стала одеваться.
* * *
Прошла не одна неделя, прежде чем Джетта оправилась от пережитого унижения. В отеле «Спаго» она получила от Нико визитную карточку с изящной гравировкой. Теперь она не могла решить, то ли разорвать ее на клочки, то ли набрать указанный в ней номер.
Он не позвонил.
Она не позвонила.
Однако карточку она не порвала.
Даже череда пятнадцатичасовых съемочных дней не могла истощить нервную энергию Джетты. Она продержалась несколько недель, борясь с депрессией. Писем от зрителей приходило все больше, к крайнему неудовольствию Дэррил Бойер.
Подумаешь – Нико! Пуп земли! – утешала себя Джетта. Таких как он – хоть пруд пруди.
Однажды вниманием Джетты завладел один из каскадеров, специализировавшийся на автомобильных погонях, молодой израильтянин с блестящими черными кудрями. Он рассказал ей, как сражался в секторе Газа и спал одетым, сжимая в руках автомат. После этого они поехали к нему и занимались любовью семь часов кряду.
С ним у Джетты тоже ничего не вышло.
* * *
Весной над студенческим городком колледжа Вассар клубилась бело-розовая пена цветущих зарослей. По берегам озеpa Сансет и у старинных каменных стен красовались купы боярышника, диких яблонь, грушевых и персиковых деревьев.
Александра шла на занятия по французскому, повторяя к предстоящей контрольной неправильные глаголы.
Сотни студенток, расстелив на лужайках одеяла, наслаждались погожим весенним утром.
Вдруг Александра остановилась как вкопанная. До ее слуха донесся из чьего-то транзисторного приемника знакомый женский голос: Оливия Ньютон-Джон исполняла песню «Ласковая женщина».
Кровь прилила к ее щекам и застучала в висках.
Ее песня в эфире. Звучит для миллионов слушателей!
Александра знала, что опаздывает на французский, но не могла сдвинуться с места, хотя готова была лететь как на крыльях. На нее нахлынуло такое счастье, ради которого стоило мучиться, проглатывать обиду и ждать.
Только теперь «Ласковая женщина» превратилась в настоящую песню. Только теперь произошло ее подлинное рождение. Теперь она принадлежала всему миру.
* * *
Джетта услышала песню в тот же самый день и сразу позвонила Александре из Лос-Анджелеса.
– Это будет настоящий хит! – Она захлебывалась от восторга, словно сама сочинила эту песню. – Поверь, Александра, я знаю, что говорю. Ты станешь знаменитой. Придется тебе сменить номер телефона. А еще лучше установить второй телефон и посадить кого-нибудь отвечать на звонки.
– У меня другой план, – засмеялась Александра. – Как ты смотришь на то, чтобы приехать к нам на пару дней и побыть моей личной секретаршей?
– Договорились! – сказала Джетта.
* * *
Джетта сдержала свое обещание и прилетела в Покипси.
Подруги втроем сидели на травке перед главным зданием, подставив лица весеннему солнцу.
– О-о-ох! – потянулась Джетта. – Благодать! Здесь такая безмятежность, такая тишина. Вы не представляете, как мне этого не хватает. А в Голливуде столько всяких гадостей, с ума сойти можно.
– Скажи, трудно быть телезвездой? – спросила Александра.
– Вкалываю по пятнадцать часов в сутки, – вздохнула Джетта. – Между прочим, Роб Кремер вроде бы «голубой». А я... – она хотела сказать что-то еще, но передумала. – Ладно, Бог с ним.
– Ну, за эти выходные ты придешь в себя, – обнадежила ее Александра. – Мы тебя приглашаем на ужин, а потом купим хорошего вина, пойдем к нам в комнату и обо всем поболтаем.
У Александры была с собой стопка учебников, а Мэри-Ли, лежа на животе, царапала что-то в тетради. Она залечила лодыжку и еще больше похудела, а ее тициановские волосы были теперь заплетены в тяжелую косу, так что она стала похожа на валькирию.
– Что ты там строчишь? – полюбопытствовала Джетта.
– А, ерунда. Записываю кое-какие мысли для статьи, – туманно объяснила Мэри-Ли.
Через полчаса Мэри-Ли извинилась и покинула их под тем предлогом, что ей надо было позаниматься в лингафонной лаборатории. Они договорились встретиться перед ужином.
– Джетта, что тебя гложет? – спросила Александра, когда высокая, безупречно стройная фигура их подруги скрылась за деревьями.
Джетта ответила не сразу, но потом ее словно прорвало:
– Ты когда-нибудь притворялась в постели?
– В каком смысле?
– Сама знаешь. Притворялась? Изображала оргазм? – К своему стыду, Джетта расплакалась. – Я тут попробовала... Это был такой ужас...
Александра сочувственно подсела к Джетте поближе и обняла ее за плечи.
– Кошмарное унижение... Он... он... просто выставил меня за дверь.
Всхлипывая и вытирая нос бумажным платком, Джетта рассказала ей о своих злоключениях. Единственно, о чем она умолчала, – это о причастности семьи Провенцо к мафии. Она опасалась, что для Александры это будет слишком большим потрясением.
– Я правильно поняла: ты притворилась, что испытала все до конца, а он разозлился? – переспросила Александра, покачивая головой.
– Ну да. Ужасная глупость, правда? Я себя ненавижу. Почему, почему я ни на что не способна? У других все как у людей, а иначе он не требовал бы этого от меня. Если уж совсем честно говорить, – Джетта вконец смешалась, – я хочу по крайней мере знать, что именно я должна изображать, раз иначе у меня ничего не получается. Понимаешь, получается, что я вела себя как последняя дура.
Серебристый смех Александры зазвучал среди цветущих деревьев. Помимо своей воли Джетта тоже рассмеялась.
