Она обратилась к матери. Во сне из глаз матери текли кровавые слезы, а на руках выросли черные птичьи перья.
— А волки, мама?
— Нет здесь волков, — ответила мать. — Стены высокие, волкам не перепрыгнуть, воины убивают всех волков, которые сюда забредают. Да и крестьяне волков бьют.
— А если у волков вырастут крылья?
— У волков не могут вырасти крылья. Не говори глупостей.
— Они могут прорыть дыру под стеной. Гномики им помогут прорыть тоннель в Хеорот. Гномики быстро-быстро копают.
— Гномы не дружат с волками. Помнишь, как они выковали цепь Глейпнир[70], тонкую, как травинка, и прочнее любых оков. Волкам такое не под силу.
Мать закашляла, выплевывая черные перья и кровь.
— А если волки по морю придут? — настаивала Урсула. — На лодках? Украдут лодки и приплывут.
— С моря им не взобраться на скалы. Скалы слишком крутые. — Мать снова и снова выплевывала перья. — А лучники короля Беовульфа следят за морем и за тем, чтобы в лодках не было волков.
— Думай о драконах, — вмешался отец. — Думай о троллях и ведьмах, но не беспокойся больше о волках.
— А о медведях?
— Ты сама медведь. Ведь ты Урсула, маленькая наша медведица, так что тебе не нужно бояться медведей.
— Я медведь, — тихо убеждала себя Урсула.
Ее мать, превратившись в ворона, полетела к морю. Казалось, что ее крылья отстригали от неба куски, и небо уменьшалось с каждым взмахом ее черных крыльев. Начался дождь, но с неба падала не вода, а капли крови. Отец снова призывал ее не волноваться, говорил, что матери скоро станет лучше, что она поправится и черные перья опадут с ее рук.
Сон резко изменился, и вот Урсула уже взрослая, бродила по холмам и пустошам, как до нее мать, искала потерянного мальчика. Небо над нею разорвалось, повисло клочьями, и знала она, что вот-вот разразится Рагнарёк над Мидгардом. Чудовищный волк Фенрир вырос, наконец, настолько, что, когда он разевал пасть, нос его раздвигал звезды, а борода скребла землю. Сорвался он с цепи гномьей и сбежал с острова Люнгви, где заточен был, и скоро сын Локи поглотит Одина Вседержителя, не успеет прирезать его молчаливый сын Одина Видар. Хотела Урсула отвернуться и убежать от Фенрира, но не могла отвести от него глаз. Зубы Фенрира, как горы, солнце заслоняла его взъерошенная шерсть. Слюна из челюстей его лилась реками жгучими, разъедала землю. Застонала земля.
— Не хочу видеть конец, — шептала Урсула, жалея, что волки не утащили ее вместе с маленьким братиком. Тогда не пришлось бы наблюдать ей закат богов, победу сынов Локи и конец всего живущего. Земля тряслась под ногами ее, из кустов выползали змеи, черви и личинки.
— Это всего-навсего рог, чтобы пить из него, — произнес Беовульф, но голос его звучал испуганно. Никогда раньше не слышала Урсула страха в его голосе. — Я потерял его, только и всего.
— Отец говорил мне, — сказала она Беовульфу, — что Хродгар захватил рог, когда победил дракона Фафнира.
— Может быть, может быть... Не знаю.
Вокруг нее стоял грохот, трещал хрупкий хребет мироздания под тяжким шагом Фенрира, проходящего мимо Хеорота навстречу Видару. Башни Беовульфова замка рушились, падали в море, с неба лилась огненная жижа.
— Прекрасная вещь, — восторгалась Урсула золотым рогом в руках Беовульфа.
— Боги знали, что цепь не удержит чудовище, — говорил отец. — Борода женщины, корни горы, рыбье дыхание... ни к чему...
— Пустячок, — отмахивался Беовульф.
— Это твой приз за убийство Гренделя, твоя награда, — говорила ему Урсула.
— Моя награда... Моя награда — умереть стариком, и не для меня Идавёлль. Моя награда— холодная жена-христианка и груда камней на берегу моря.
Фенрир повернулся к ней, извергая огонь и дым из глаз и ушей, раздувая ноздри.
— Отец, — сказала Урсула, — он пожирает небо.
— Не думай о волках, — ответил отец. — Думай о драконах, наша маленькая медведица. Иначе ждет тебя судьба нашей бедной матери. Думай о драконах, об их крыльях, об их высоком полете.
Она посмотрела в пылающие глаза Фенрира, увидела, сколь ничтожна разница между волком и драконом в этот последний день. Никакой разницы. Дракон пожрал ее маленького братца, король Хродгар скакал верхом на золотом роге волка.
Король Беовульф поднес острие кинжала к своему горлу, но она ощутила прикосновение стали к коже своей шеи, и тут сон рухнул в момент, предшествующий крику Урсулы, в последний момент перед ее смертью и самоубийством короля, перед тем как Фенрир проглотил ее и весь Хеорот в придачу.
Она лежала рядом с Беовульфом, голая и потная, а он прижимал к груди золотой рог дракона, что-то бормотал во сне; он был во власти собственных тайных кошмаров. Урсула смотрела на короля и медленно осознавала, где реальность, где фантазия... Поняв, что проснулась, она встала с ложа, накинула свои меха и подбитые мехом сапоги и потихоньку покинула королевскую опочивальню.
* * *
На парапет, соединяющий две башни, вела спиральная лестница. Урсула считала ступеньки, взбиралась вверх, поплотнее запахнувшись от холода. Небо и море нужны ей были после такого сна, лунный свет, льющий тихое серебро на крыши, на вольные просторы за городскими стенами. Воздух вверху оказался холоднее, чем на лестнице, и Урсула пожалела, что не надела под меха никакой одежды.
Она прошла мимо гобелена, весьма ветхого, ободранного. Она знала, что на ткани запечатлена сцена сражения Беовульфа с Гренделем: Беовульф вырывает лапу из плеча чудовища, разинувшего пасть в безмолвном вопле боли. Гобелен остался позади, вот она на парапете. Шаг в лунный свет...
Перед нею, всего в дюжине шагов, стояла королева Вальхтеов, облаченная в меховой плащ. Она смотрела на звезды, не оборачиваясь к Урсуле.
— Не спится? — спросила королева.
Перепуганная Урсула не могла вымолвить ни слова, молча кивнула. Королева повернулась к ней. Лица в тени не видно, но в голосе ее не было злобы. Как будто даже легкий оттенок симпатии. А ведь она должна осуждать Урсулу не только как жена нарушившего супружескую верность короля, но и как добрая христианка.
— Не бойся, дитя, — сказала королева. — Я не людоед. Не съем тебя.
Урсула нерешительно подошла ближе. Волосы королевы блестели, как серебряная пряжа
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
