Григорий Архипович на рассказ жены внимания не обращал, лопал за обе щеки картошку с грибами и чувствовал себя счастливым человеком.
Я вопросительно уставилась на Петра. Тот понял взгляд как надо:
– Егоровна, тут вот люди сомневаются, не опасно ли девчонок здесь оставить? Все-таки человек с отклонениями…
– Опасно? Да не смеши, Василич! Он их уже за своих считает. Смотри, у Аленушки миска опустела, он уже волнуется. Оберегать будет чище сторожевой собаки. Их у нас здесь, кстати, четыре.
Архипыч действительно чуть не плакал, поняв, что Аленка больше ничего не хочет. Резво вскочил, куда-то сбегал и притащил ей румяное яблоко. Дочь засмущалась, но отказаться не посмела, несмотря на красноречивые намеки братца, что неплохо бы и поделиться с родными людьми. Архипыч понял все как надо и через минуту приволок сыну полное ведро. Я впервые видела, как Славка испугался.
Через час были готовы к отъезду в Москву. В течение всего этого времени мои мысли метались в поисках лучшего выхода. Совершенно не хотелось оставлять девчонок в лесу, мерещились всякие ужасы, я нервничала и нервировала всех окружающих. Дважды Архипыч от души предлагал мне взять с собой его «берданку», я его благодарила и слезно отказывалась. Вот уж никогда не думала, что буду вынуждена расстаться с собственной дочерью при таких обстоятельствах. Но Вике одной будет еще хуже. Петр, демонстрирующий излишний оптимизм, обещал наведаться к девчонкам завтра и в третий раз требовал список необходимых продуктов, от которых Егоровна устала отказываться.
Прощание грозило затянуться. Помахивая хвостами, нас напоследок вяло облаяли все четыре дворняги, которых, судя по их поведению, можно было использовать исключительно в мирных целях. Наташка всплакнула и пообещала в носовой платок придушить летчика собственными руками, если что… Девчонки казались вполне довольными, а я старательно демонстрировала полное спокойствие.
Отсутствие Лешика заметили только при посадке. Как выяснилось, он в это время на огороде спокойно чинил Егоровне велосипед. На возмущенные вопли Наташки, пытавшейся криком вдолбить сыну правила хорошего тона, ответил, что остается.
– Если с работы уволят, считайте меня безработным, – добавил он, приподнял велосипед и крутанул переднее колесо. Как зачарованные, мы наблюдали за этим кругооборотом колеса на воле.
– Быстро за руль! – скомандовала я сыну, не желая допустить очередной потери в наших осиротевших рядах. Моем и Наташкином. Слова не помогли. Пришлось заняться рукоприкладством и буквально силком прервать поток теплых прощальных слов сына девчонкам.
Подруга рыдала в голос, и одного носового платка ей оказалось мало. Летчик, растерянно топтавшийся рядом, сунул руку в карман и вытащил злополучную стодолларовую купюру. Один раз он уже вытирал ею свой вспотевший лоб.
– Да выкинь ты ее вообще! – посоветовала я. – Только зря путается под руками. Наташка ни за что не будет вытирать нос покойным американским президентом. – К моему успокоению банкнота наконец-то перекочевала в бумажник Петра.
Наталью уговаривали сначала хором, потом поодиночке.
Пока Петр что-то тихо втолковывал плохо соображающей Наташке, меня осенила одна идея, и я рванула к девчонкам, сиротливо стоявшим у крыльца.
– Викуся, если у тебя есть фотография Майи, дай мне ее, пожалуйста, с собой.
Девочка замялась:
– Вообще-то Майя терпеть не могла фотографироваться. У меня есть ее фотография, но она одна. Там Майка вместе с папой. Только вы ее, пожалуйста, не потеряйте.
– Не потеряю. Зуб даю! Славкин, – оглянулась я на сына, тоскующего на водительском сиденье «Ставриды».
Девочка кивнула и мигом унеслась. Получив снимок, я, не глядя, убрала его в сумку.
– Тетя Ира… – Вика замялась, не зная, стоит ли продолжать дальше. Я прижала ее к себе, и она тихо произнесла: – Если сможете, купите от меня Майе цветов… И в церкви… Лидия Федоровна всегда носила в церковь записочки, маму поминать. Так вот, если сможете, помяните их обеих.
– Мы с тобой вместе это сделаем. Через несколько дней. Я ведь даже не знаю, где их похоронили, – шепнула я ей, поправив непослушную прядку волос.
Она неожиданно напряглась, освободилась и, не глядя на меня, сказала:
– Тогда маму помяните. Только обязательно! Я… боюсь. Опять придет… – Девушка судорожно вздохнула, и я, чувствуя, что Вика явно не в себе, клятвенно пообещала выполнить ее просьбу.
– Она никогда больше не придет, – безапелляционно заявила Алена, беря Вику под руку. – Можешь мне поверить…
Дальнейшие события показали, насколько права оказалась моя дочь.
На заднем сиденье «Ставриды» нам с Наташкой было слишком свободно и… безрадостно. На надоевшие просьбы Петра Васильевича вести себя очень осторожно я ответила всего один раз – просьбой заткнуться, ибо теперь мы вынуждены спасать еще и своих детей. Высаживая его на автобусной остановке перед Касимовом, договорились держать постоянную мобильную связь при каждой полученной новости.
Он уже вылез из машины и собирался захлопнуть дверь, когда я безразличным тоном спросила адрес садовника. На досуге заедем поднабраться передового опыта в садово-огородном деле.
– Науменко живет в поселке, а где именно, я не интересовался. Фактически зарегистрирован в Москве – улица Карцева, тридцать два. Квартиру не помню – то ли восемьдесят шесть, то ли шестьдесят восемь. Они с поварихой Раисой Степановной в одном подъезде живут. Я ее позавчера к дочери завозил – решила внуков навестить, да и деньгами дочке помочь хотела… – Петр Васильевич пытливо посмотрел на меня. – Если его в чем-то подозреваете, то это ошибка. Ну, счастливо доехать! – И, не рассчитав силушку, громко хлопнул дверью. Славка сразу же рванул вперед, так что предназначенное для ушей Петра Наташкино выступление пропало даром.
…Сын гнал машину во весь опор, но мы с Наташкой не возмущались. Неожиданно навалилась усталость, и большую часть дороги просто проспали.
Остановившись у нашего дома, Славка с трудом вылез из машины и, морщась, но вполне торжественно уступил Наталье место за рулем. Мы невольно проводили глазами его фигуру, шаркающей походкой отправившуюся отсыпаться.
С этого момента события стали развиваться с бешеной скоростью. Подруга завезла меня на работу и, пытаясь бороться с отвратительным настроением, наспех выпила две чашечки кофе.
В третьем часу из рабочего кабинета я доложила мужу о благополучном прибытии в столицу без дочери, не слушая, выслушала, какая я безответственная мать, и, поблагодарив за теплую встречу, заявила, что буду поздно – накопилось много работы. Димка ощутимо обеспокоился и пообещал за мной заехать. Сухо заявила – не стоит, за мной заедет Наталья. Он обиделся и бросил трубку. Через пять минут перезвонил и спросил, что случилось. Долго убеждала его, что пока ничего не случилось, просто устала в дороге и куча неотложных дел на столе. Еле уговорила подождать с расспросами до дома.
Наташка, немного возродившись к суетной жизни, поехала в пансионат, оформлять наш коллективный семейный отдых без мужей, а я занялась рабочей текучкой. К шести часам вечера за мной без предупреждения заехал Димка и потребовал немедленного отчета о поездке. Отчитаться я не успела. Минут через десять подкатила сияющая Наталья и с налету устроила перепалку по поводу несогласованности действий. Димка не уступал. Я решила пойти на хитрость: поблагодарила Наталью за заботу и заявила, что Димочка сам завезет меня в три магазина, включая «Метро Кэш энд Кэрри», где продается дешевый корм для кошек. Наташка моментально прониклась этой идеей и надавала Дмитрию Николаевичу массу поручений на покупки, пообещав через полчасика составить окончательный список. Трех листков чистой бумаги, протянутых мной, ей показалось мало. Контроль за исполнением поручений возложила на меня.
Димка как-то сразу занервничал, заскучал и нерешительно заявил, что ему срочно необходимо отрегулировать сход-развал колес в автосервисе. Машину все время катастрофически тянет влево.
Через минуту мы с ним мило распрощались «до дома», а пятнадцать минут спустя вдвоем с Наташкой ехали по адресу, значившемуся местом регистрации садовника Суворовых – Науменко Константина Петровича.
Слежку за собой не заметили, хотя крутились по Орехово-Борисову так, что голова пошла кругом. В одном из тупичков Наталья прозвонилась коллеге по рабочему кабинету Полине и выяснила, что с утра ее неоднократно домогались какие-то мужчины и женщины. Она, Полина, всем терпеливо разъясняла, что Наталья срочно оформила отгулы по чрезвычайным семейным обстоятельствам. Наташка нахмурилась, поблагодарила и проникновенно попросила у Полины прощения за наглую ложь в части этих самых обстоятельств, поскольку лицо Полины с печатью укоризны стояло у нее перед глазами в течение двух ночей. Это было лицо самой совести, ибо Наталья вместе с подругой и взрослыми детьми на самом деле прекрасно отдохнула в пансионате. И не надо скрывать сей факт от всех любопытствующих. Правде следует смотреть в лицо. Полинка явно расстроилась, поскольку пообещала заболеть сразу же после возвращения Натальи на рабочее место.
