Кроме того, 30 июля Стэндли решительно порекомендовал Хэллу не запаздывать с сообщениями в адрес советского правительства о том, что происходит в Италии. Хэлл немедленно попросил Винанта обсудить с Иденом, не наступил ли момент удовлетворить советский запрос, сделанный месяц назад, относительно посещения Северной Африки в порядке ознакомления с ситуацией. Кроме того, Хэлл представил на рассмотрение президенту информацию о ходе событий в Италии, которую можно было бы послать в Москву в качестве совместного американо-английского послания. Как только она была одобрена, Хэлл 1 августа попросил Винанта обсудить ее с британским министерством иностранных дел.
Позже Винант узнал, что советское посольство в Лондоне уже ознакомилось с информацией о ситуации в Италии. Несколькими днями раньше министерство иностранных дел передало копию отчета о положении дел Британии в Италии, который был предназначен для британского посольства в Вашингтоне. Последний проект акта о капитуляции („исчерпывающие условия“), которому британцы подчинились по приказу Объединенного штаба, внес изменения в ранее разработанный план. Поступая подобным образом, министерство иностранных дел Британии ясно давало понять, что это было временное соглашение с американским правительством, которое еще подлежит пересмотру. Соболев, советский поверенный в делах, после консультации с Москвой объяснил британскому министерству иностранных дел, что советское правительство рассматривает „исчерпывающие“ условия как соответствующие действительности и считает их совершенно правомерными. К этому времени „краткие“ условия, с внесенными исправлениями, были одобрены и в случае необходимости Эйзенхауэр был уполномочен представить их итальянцам. Затем Британия передала русским копию „кратких“ условий (их вручил в Москве Молотову Кларк Керр) с объяснением обстоятельств, при которых они могут быть использованы. Этот документ советское правительство не комментировало. Трудно было с уверенностью определить статус двух таких отличных друг от друга перечней условий и понять, какой из них сыграет необходимую роль, когда придет нужный момент.
Следующее послание Хэлла Молотову учитывало происходящее между британским и советским правительствами. Дружеское послание, переданное 5 августа советскому министру иностранных дел. шло от имени американского правительства. В нем говорилось, что Эйзенхауэр уполномочен принять безоговорочную капитуляцию от любого, кто может ее предложить, обеспечить меры, необходимые для поддержания порядка и защиты союзнических сил в Италии и подготовки будущих военных операций. В послании говорилось. что американское правительство знает, что британское правительство уже ознакомило Молотова с „нашими совместными идеями относительно условий капитуляции Италии“. Далее говорилось (текст дан в пересказе): „Правительство Соединенных Штатов продолжает разделять точку зрения, что самое главное, чтобы правительства Соединенных Штатов, Британии и Советского Союза полностью информировали друг друга относительно развития событий в разных регионах, в которых соответственно действуют их вооруженные силы, а также они должны поддерживать постоянную связь между собой относительно хода развития политических событий, поскольку это непосредственно связано с изменением военной ситуации. Американское правительство будет всегда приветствовать любые предложения со стороны советского правительства. Мы будем рады ответить на любой вопрос, который советское правительство захочет задать относительно положения в Италии“.
Хэлл тут же ознакомил Идена с этим посланием Молотову. Тогда же он попросил Винанта убедить Идена, что, по его мнению, министерство иностранных дел, перед отправкой послания советскому правительству, должно провести консультации с американскими коллегами; пренебрежение к этому вопросу может создать в Москве впечатление, что британское правительство пытается действовать в качестве посредника.
Советское правительство в течение нескольких недель не задавало никаких вопросов относительно будущих изменений в позиции союзников и усилий, направленных на капитуляцию Италии. Это было как нельзя кстати; Хэлл и сам „с балкона“ наблюдал за всем происходящим. Американские и британские разработчики „исчерпывающих“ условий пока еще не могли прийти к общему решению по нескольким важным вопросам, касающимся королевской власти и сферы деятельности военной администрации Италии.
На протяжении всех этих недель Черчилль, по его словам, был занят улаживанием формальных вопросов, связанных с капитуляцией Италии, через дипломатические каналы. Премьер-министр не собирался действовать осмотрительно; его совершенно не волновало, какие мысли в связи с его действиями могут посетить русских. поскольку он не получил ответа на последние сообщения по другим вопросам, посланные Сталину. По пути в Квебек Черчилль сначала хотел с борта корабля отправить Сталину поздравительную телеграмму в связи со взятием Орла, но, поскольку Сталин никак не отозвался об успехах союзников на Сицилии, Черчилль тоже решил промолчать. Он вслух задавался шутливым вопросом, не побоится ли президент присоединиться к нему в сообщении, заканчивающемся такими словами: „Возможно, это не привлечет вашего внимания, но значительные военные операции, проводимые в Средиземноморье, привели к отставке Муссолини“. Вероятно, Черчилль был излишне чувствительным; события на Сицилии могли показаться русским стычкой по сравнению с борьбой не на жизнь, а на смерть в районах Курск – Орел – Харьков, относительно которых Черчилль впоследствии писал: „Эти три колоссальные битвы за Курск, Орел и Харьков, вместившиеся в пространство двух месяцев, оставили на Восточном фронте руины германской армии“.
В отправленном все-таки поздравлении Сталину не было ни намека на обиды, ни тени шутки. Сталин вернулся в Москву, ободренный действиями Красной армии, и немедленно, 10 августа, отправил Черчиллю дружеский ответ. Он объяснил свое молчание присутствием на переднем крае. На следующий день Черчилль, информируя короля о прибытии в Квебек, заметил: „Хочу также обратить внимание Вашего величества, что я получил сообщение от Большого Медведя и мы опять говорили или, скорее, огрызались по поводу условий“.
Вечером 11 августа Стэндли и Кларк Керр вместе сообщили Сталину и Молотову последние секретные известия, полученные от своих правительств: итальянские эмиссары прибыли в Лиссабон и Танжер для ведения переговоров относительно отделения Италии от Оси. Выслушав это, Сталин сказал, что необходимо остерегаться Бадольо; он хитер и коварен, не вызывает доверия и будет пытаться обмануть Гитлера, короля Италии и, конечно, британцев и американцев. (Не могу удержаться, чтобы не задаться вопросом, знал ли Сталин о недавней встрече Гуарильи с Риббентропом.) Кларк Керр ответил, что надеется, американцы и британцы не будут одурачены Бадольо. Как почувствовали послы, Сталин холодно отреагировал на это замечание и напоследок заметил: „Теперь, когда итальянцы не стоят на пути, вы, должно быть, сможете открыть второй фронт“.
Через несколько дней, 16 августа, Молотов известил, что из Вашингтона отзывается советский посол Литвинов; якобы Сталин хотел держать его под рукой для консультаций. Но досужая пресса связывала это перемещение с недовольством русских относительно неудачных попыток Литвинова уговорить союзников приступить к вторжению во Францию. Собственно говоря, предполагалось, что советское правительство хочет сильнее наказать союзников и активно демонстрирует свое стремление.
Последние немцы в панике убрались с Сицилии. Рузвельт и Черчилль в Квебеке отклонили предложение Кастеллано о разработке совместного плана военных действий. Ответ они передали через Эйзенхауэра: безоговорочная капитуляция на основе „кратких“ условий и обещание, что они могут быть облегчены как награда за помощь Италии в борьбе против немцев.
Президент и премьер-министр незамедлительно информировали Сталина о последних предложениях итальянцев и о распоряжении, которое они отдали Эйзенхауэру. Неизвестна дата его отправки, поскольку не удалось обнаружить оригинала послания. Мой единственный источник – книга Шервуда „Рузвельт и Гопкинс“, где в примечаниях указывается, что послание датируется 16 августа. Но это может быть неточным, поскольку до 18-го числа не было связи с Москвой.
Они заявили, что, по их мнению, итальянцы искренни в своих предложениях, но они все-таки не собираются предлагать Италии становиться союзником. Рузвельт и Черчилль объяснили, что, поставив Эйзенхауэру условие обеспечения быстрой военной капитуляции, они рассчитывали на эффект молниеносности и неожиданности. В частности, они пытались предотвратить возможный риск, связанный с установлением немецкими войсками контроля над Италией до высадки союзников на „палец“ полуострова и у Салерно, ниже Неаполя.
