К этому времени Черчилль, Рузвельт и их начальники штабов углубились в рассмотрение программы всемирной стратегии, которая обязывала западных союзников к проведению операции через Канал. Поэтому следующая ссора со Сталиным относительно событий в Италии носила скорее ироничный характер.
Несмотря на то что американцы и британцы все еще не могли завершить работу над окончательным проектом „исчерпывающих“ условий, зайдя в тупик по нескольким основным вопросам, Черчилль направил последнюю, удачную версию британскому послу для передачи Сталину. Она была передана в Москву 20 августа в несколько неполном виде; в одном предложении была допущена ошибка, и отсутствовало последнее предложение из двенадцати слов. Кларк Керр немедленно передал полученное послание. По неясным причинам небольшие, не имеющие существенного значения ошибки в тексте привели Сталина в ярость. А может, не желая прямо заявить о своем неприятии этих условий, он таким образом выразил свои чувства. В послании Черчиллю и Рузвельту, датированном 22 августа и переданном через советское посольство в Белый дом, Сталин подтвердил получение сообщения и фактически заявил, что Идеи, разговаривая с Соболевым в Лондоне, сказал неправду, когда сообщил, что Москва владеет всей информацией относительно переговоров в Италии. Кроме того, в последнем сообщении ничего не сказано о конвоях и опущен последний параграф. И хотя Кларк Керр, передавая текст, успокоил его, Сталин заявил, что хотел через три дня получить полный, исправленный текст, но так и не получил его и не может понять задержки в передаче столь важной информации. На самом деле 22 августа Кларк Керр передал Молотову полный откорректированный текст. Возможно, Сталин не знал, что Керр сделал это.
Однако послание Сталина не было полностью негативным. В нем Сталин настаивал на немедленном принятии мер по организации регулярных консультаций по всем вопросам, касающимся потерпевших поражение партнеров Германии. Потребовалось некоторое время на рассмотрение этого вопроса. В июле британское правительство предложило правительствам Соединенных Штатов и Советского Союза создать европейскую комиссию, во-первых, для координации выполнения условий капитуляции, или военного перемирия, и, во-вторых, для разработки перспективных планов в отношении мер безопасности и для решения экономических вопросов. Хэлл, после проведения консультаций с президентом, сообщил, что это удачная мысль, но, по его мнению, комиссия должна иметь только одно из этих двух назначений. Пожалуй, британскому и советскому правительствам в будущем стоит обсудить эту идею. Пока же Сталин сообщил Черчиллю и Рузвельту (как следует из нескладного английского пересказа): „Я надеюсь, что пришло время для организации военно-политической комиссии, состоящей из представителей трех стран: Соединенных Штатов, Великобритании и Союза Советских Социалистических Республик, с целью рассмотрения вопросов, касающихся переговоров с правительствами отделившихся от Германии государств. До настоящего момента дело обстояло так: Соединенные Штаты и Великобритания договаривались, а Советский Союз, как третий пассивный наблюдатель, только получал информацию относительно результатов переговоров между двумя странами. Должен сказать, что дальше терпеть такое положение невозможно. Я предлагаю создать комиссию и на первое время определить ее местопребывание на Сицилии“.
Это важное послание 24 августа было передано из Вашингтона в Квебек. В тот же вечер, перед обедом, Рузвельт сказал: „Мы оба ненормальные“. Гарриман попытался поднять настроение. Он напомнил президенту фразу из одного послания Черчилля, которая вызвала упреки со стороны Сталина: „Меня абсолютно не волнует ваше заявление“. Затем, продолжил Гарриман свой рассказ, перед отправкой Сталину премьер-министр показал ему это послание и попросил прокомментировать, но он только сказал, что все правильно. Президент хохотал во все горло, а премьер-министр лишь фыркнул. Хотя Идеи и Исмей уговаривали Черчилля проще смотреть на вещи, он не простил Сталину оскорблений. После обеда. разговаривая с Гарриманом, Черчилль мрачно заметил, что он предвидит „в будущем кровавые последствия“ (используя слово „кровавые“ в его буквальном значении) и считает, что Сталин бессердечный человек, с которым у них еще будут серьезные неприятности.
Следующее сообщение по этим вопросам Сталин передал Рузвельту и Черчиллю через Соболева, советского представителя в Лондоне. Не знаю, было ли получено это сообщение до или после следующей серии сообщений, отправленной 25 августа, но, вероятно, все-таки раньше. Сталин, после обсуждения текущих предложений для встречи глав государств или министров иностранных дел (об этом мы еще поговорим), опять изложил свое мнение относительно Италии и военно-политической комиссии. Не принося извинений, Сталин подтвердил получение совместного послания, в котором сообщалось о выданных Эйзенхауэру распоряжениях и приводился полный текст „исчерпывающих“ условий. Как невозмутимо заметил Сталин, эти условия полностью нацелены на безоговорочную капитуляцию, а потому не вызывают никаких возражений. В любом случае, добавил Сталин, он полагает, что полученной им информации недостаточно, чтобы позволить судить о принятых мерах, и он повторяет, что пришло время для созыва военно-политической комиссии, относительно которой он уже говорил в предыдущем ответе.
Наконец 25 августа между американцами и британцами было достигнуто окончательное соглашение о содержании „исчерпывающих“ условий. Копия документа немедленно ушла в Москву. Керру и Стэндли следовало передать ее Сталину и объяснить, что любые замечания будут внимательно рассмотрены, но советское правительство все же должно учитывать зависимость от временного фактора. В ночь на 26 августа Керр и Стэндли вручили документ Молотову для последующей передачи Сталину. Hи до этого, ни после не было и мысли, что это дискреционные условия; в том случае, если итальянцы оказывали военную помощь в борьбе против немцев, условия могли быть облегчены.
Тогда же послы передали личное послание Сталину от Рузвельта и Черчилля, в котором говорилось о серьезных решениях, принятых в Квебеке по поводу военных операций 1943-го и 1944 годов, о которых уже говорилось ранее. Вероятно, этот отчет, в котором прямо указывалось на долгожданную операцию через Канал, заслуживал благожелательного ответа, который тут же и последовал. На следующее утро, без долгих раздумий, Молотов отправил послание в знак одобрения дополнительных условий капитуляции Италии. Кроме того, советское правительство уполномочило Эйзенхауэра подписать условия от его имени. Дело затормозилось до тех пор, пока итальянское правительство не уполномочило Кастеллано принять предложение союзников и отправиться на Сицилию для подписания договора о перемирии. Рузвельт и Черчилль немедленно, 2 сентября, отправили совместное сообщение Сталину. Они сообщили, что отдано на усмотрение Эйзенхауэру – подписать „краткие“ условия (которые Сталин видел, но никак не прокомментировал) или „исчерпывающие“ условия (которые он полностью одобрил). В заключение они сообщили Сталину, что поскольку Эйзенхауэр получил право подписи от имени советского правительства, то ему также дано право выбора условий, в зависимости от ситуации. Молотов тут же ответил, что право подписи относится только к „кратким“ условиям.
Эйзенхауэру как главнокомандующему союзнических войск, действующему по полномочию правительств Соединенных Штатов и Великобритании и в интересах Объединенных Наций, были переданы „краткие“ условия. Договор подписал генерал Уолтер В. Смит от имени Эйзенхауэра; советское правительство не представлял никто.
Подписанный договор о капитуляции наделял Эйзенхауэра всей полнотой власти для приведения в исполнение условий перемирия и. по-видимому, давал право формировать и управлять любой структурой, необходимой для выполнения этой задачи. В договоре не указывалось, какая часть вопросов, связанных с Италией, и кем из Объединенных Наций должна быть взята под наблюдение и контроль. Вскоре советское правительство потребовало свою часть этих полномочий. Кроме того, Сталин настаивал на предложении о формировании военно-политической комиссии для обсуждения всех переговоров с правительствами, отделившимися от Оси. Но эти вновь возникшие проблемы будет лучше всего объяснить вместе с рассмотрением последующих периодов капитуляции Италии, поэтому я вернусь к ним несколько позже. На фоне этого неожиданно возникшего разговора относительно капитуляции Италии по-прежнему продолжались переговоры о встрече глав правительств или министров иностранных дел. Несмотря на досаду, вызываемую невероятной подозрительностью Сталина, Рузвельт не терял надежды на благоприятный исход их встречи. Как выяснилось, в начале сентября в ходе беседы с Гарриманом по поводу его отправки в Москву в качестве посла президента в основном занимала мысль о встрече со Сталиным. Рузвельт признавал, что Россия обладает достаточной силой, чтобы захватить любую часть Центральной и Восточной Европы. Но он планировал удержать ее от этого шага, употребив все мировое влияние. Он намеревался апеллировать к стремлению Советов занять равноправное положение за столом переговоров. Кроме того, Рузвельт надеялся удовлетворить желание Сталина, согласившись в целях превентивных мер поддержать его инициативу о разделе Германии. Президент надеялся, что предложения помощи по восстановлению ущерба, нанесенного Советскому Союзу войной, сделают его позицию более убедительной. В итоге Россия должна была занять достойное место среди великих держав, заручиться обещанием защиты от будущих врагов и получить помощь для восстановления нормальной мирной жизни. Она могла бы иметь все это и даже больше.
