— Кофе, господин генерал? — Нарисовался ротмистр.
— Не откажусь.
Маленький костерок, котелок с растопленным снегом и варварски заваренный кофе. Но крепкий и сладкий до приторности — самое то для такого случая. Алекс пил его мелкими глотками из одолженной жестяной кружки, незаметно оглядывая солдат.
Почему пошли за заговорщиками? Все кавалеристы, но из разных частей — драгуны, гусары, кирасиры, два улана. Поведение отличается резко: кто ведёт себя так, будто потерял всяческие тормоза — с вызовом, размашистые жесты, горящие глаза человека, решающего Судьбу Мира. Другие чрезмерно осторожничают и явно не слишком-то понимают, как они оказались в столь сомнительной ситуации — за компанию с дружком, аль отец-командир за собой потащил. Есть и те, кто мнит себя хитрованами, явно пытаясь ловить момент, как им кажется — очень хитроумно и неявно.
Да уж, начало Революции во всей красе. Это потом они поделятся на эсеров, меньшевиков, большевиков и анархистов — с поправкой на реалии времени, разумеется. Кто-то и вовсе разочаруется в Революции и перемётнётся к монархистам, кто-то уйдёт в эмиграцию. А сколько будет погибших, сколько исковерканных судеб!
* * *
Встречал его Пётр Александрович Валуев, министр Внутренних дел и разработчик земской реформы. На прямой вопрос Фокадана о Романовых, скривился, как от зубной боли.
— Царствовать способны, но вот править пока некому. К сожалению, — ответил Валуев мрачно
Вид у министра болезненный и усталый, и попаданец почему-то поверил ему. Досье на Петра Александровича имеется и грехов на чиновнике немало, но вот бонапартистского честолюбия доселе не наблюдалось. Скорее наоборот, Валуев из числа тех чиновников, что видят все недостатки власти, но никогда не идут против Системы. Переступить же через себя в таком возрасте… маловероятно.
— Совсем дела скверно идут? — Осторожно поинтересовался Фокадан, подобрав участливый тон. Удачно.
— Владимир Александрович перепугался до падучей[6] — убить его пытались, шарфом. Приступы то и дело возникают[7], как только чужих людей увидит. Медики обещают, что со временем поправится, но пока что показывать его нельзя.
Валуев плебейски потёр руками узкое, интеллигентное лицо и попаданец увидел, что держится министр из последних сил. Пётр Александрович с каким-то облегчением делился информацией с чужим, по сути, человеком. Верный показатель близкого нервного срыва.
Алексей Александрович, следующий по старшинству сын погибшего императора, во время переворота показал себя человеком безусловно храбрым, но увы — не слишком умным, да и с лидерскими качествами не задалось. Сидеть на троне способен, но возглавить страну в решающий момент — не по Сеньке шапка. А ещё он из тех, кто не в состоянии понять это и отойти в сторонку, передав власть министрам. Увы…
Николай Николаевич Старший пару лет как демонстрирует признаки надвигающегося безумия[8] и вопрос отстранения с постов — дело ближайшего времени.
Константин Николаевич мог бы, но слишком много сигналов, что до определённого момента он являлся участником заговора. Сам Константин Николаевич это яростно отрицает, но Александровичи встали намертво, считая его виновником гибели отца.
Валуев говорил более получаса, описывая сложившийся расклад и постепенно успокаивался, выговариваясь. Алекс, несмотря на чувство неловкости и нешуточную опаску, слушал жадно. Попутно всплывали тайны, не имеющие срока давности.
Наконец министр выговорился и отошёл слегка, взгляд его сделался жёстким.
— Тогда этот вам, — разбил неловкий (и опасный!) момент Фокдан, протягивая записку, переданную прапорщиком.
Валуев развернул её, и лицо его стало хищным.
— Это всё меняет, — судорожно выдохнув, сказал он, — есть шанс…
[1] Российскую Империи, а позже СССР и Российскую Федерацию, нередко называли Московией, Тартарией и прочими странноватыми для нас названиями. Далеко не всегда эти названия носят уничижительный характер (не считая речи политиков, статьи в серьёзных газетах и официальные документы), чаще всего обычное просторечие-жаргонизм. Вроде как у нас США называют просто «Штатами», а не «Северо-Американскими Соединёнными Штатами», как было ранее, или «Соединёнными Штатами Америки», как принято ныне.
[2] Цитата из Евангелия. В переносном смысле — праведников и грешников, или как в этом случае — дельных людей от никудышных.
[3] Здравствуй (латынь).
[4] Не только имя собственное, но и титул римского императора.
[5] Знамя. ГГ имеет право на личный флаг, как признанный ирландцами предводитель.
[6] Эпилепсии.
[7] Эпилепсия может проявится от испуга, травмы или заболевания уже в зрелом возрасте.
[8] В Реальной Истории с 1880 года.
Глава 26
С Романовыми Фокадан так и не встретился, уехав из Царского Села ещё до полудня, сопровождаемый почётным конвоем. Погода снова испортилась и поставленная на полозья повозка скользила по грязи, разбавленной льдистыми участками.
Тряско, неуютно, но Алекс опытный путешественник и вскоре впал в привычный медитативный транс, обдумывая ситуацию. Романовы, содержащиеся под фактическим арестом, звоночек тревожный.
Не доверять Валуеву нет никаких оснований… впрочем, доверия тоже нет. Заговорщик он, решивший вопреки всему отстранить Дом от власти, или царская семья и правда настолько пересобачилась, что их нельзя выпускать на люди, в общем-то и не важно.
Факты таковы, что Романовы отстранены от власти и можно с большой долей уверенности сказать, что власть эту им не возвратят. Минусы такого решения очевидны — нарушается сакральность власти не только в глазах народа, но и в глазах правителей других государств, а это очень скверно.
Ряд международных договорённостей держится на личности монарха, а отстранение говорит о том, что появился повод пересмотреть многие договора с Российской Империей. Мелочь? Ан нет, даже незначительные укусы на дипломатическом фронте могут дать повод для чего-то большего — от уменьшения авторитета государства, до Казус белли[1].
— Ох и закрутятся же события, — вслух пробормотал попаданец, стиснув зубы, — Империя Российская, далее перекинется в Европу — Прусское Наследство по новой делить. Ну а после и Конфедерации достанется. Насмерть стоять сможем, а вот выстоять уже нет. Пройдёт английский флот по побережью и всё, экономика в штопор вошла.
— На поклон к Англии идти? Они-то рады будут, вот только понапихают всюду своих банкиров да комиссаров[2], результат таким же для нас будет, только что без войны, что позорней. К Мексике? Хм… вдвоём выстоять можно, вот только что Максимиллиан? Не окажется ли такой союз лекарством хуже болезни?
Снизу начало поддувать и Алекс очнулся от дум. Проверив источник сквозняка, обнаружил разошедшиеся доски пола. Ругнувшись в сердцах, укутался поплотнее и снова принялся вспоминать визит к Цезарю и встречу с Валуевым. Кто как стоял, сидел, во что бы одет, интонации… не мелочи, ох не мелочи! Глядишь, да вспомнится какая-то полезная деталь.
— Предместья скоро пойдут, — доложил командир конвоя, на скаку согнувшись к окошку, — вам лучше в седло пересесть, чтоб патрули мятежников адекватно реагировали.
Фокадан с некоторым облегчением пересел в седло, приказав поднять знамёна. Заметив некоторые колебания романовцев, добавил:
— Воспринимайте их как вариант с оливковой ветвью[3], видимой издали. Полотнища заметные, хоть не обстреляют сходу.
— И то верно, — с облегчением согласился кирасирский полковник.
Баннеры помогли, встреченные несколько раз патрули останавливались вдали, не выказывая агрессии. Тем паче, конвойные старательно размахивали флагами, согласно совету консула.
Близ самого города дорогу преградил взвод солдат, засевший за аккуратными укреплениями. Над наскоро склоченной будочкой висел плакат из простыни, на котором расплывшимися буквами выведено слово Застава Петербургского Ополчения.
