На этом острове все дышало невинной радостью натур простых, юных и беззаботных. Казалось, им очень нравились европейцы. Они очень сожалели о том, что англичане их покидают, и всячески уговаривали гостей остаться. Туземцы пытались даже склонить французских матросов покинуть «Астролябию» и поселиться вместе с ними.
Вечером того дня, когда «Астролябия» покинула Тикопию, вдалеке, на расстоянии приблизительно шестидесяти миль, показались вершины гор Ваникоро. Так как этот остров окружен цепью рифов, то оказалось, что довольно трудно найти проход, чтобы войти в бухту Осили, где совсем недавно стоял на якоре Диллон.
Место кораблекрушения находилось с противоположной стороны острова. Сначала Дюмон-Дюрвиля преследовали неудачи, так как получить какие-либо сведения от местных жителей, жадных, наглых и коварных, было очень трудно. После двухдневных переговоров один старик признал, что белые, высадившиеся на берег у деревни Вану, были встречены градом стрел. По его словам, завязалась кровавая битва, в ходе которой погибли многие туземцы и все «мара», то есть белые, были перебиты. Черепа белых туземцы зарыли на берегу у Вану, а их кости они использовали для производства наконечников стрел.
Большой баркас вышел в море, чтобы попытаться найти место кораблекрушения, но первая попытка оказалась неудачной. Во второй раз на том же баркасе отправился заместитель Дюмон-Дюрвиля Жакино. Проведя долгие и безрезультатные переговоры с обитателями деревень Вану и Нама, Жакино додумался развернуть перед туземцами большой кусок красной ткани. Увидев это сокровище, один из аборигенов забрался в баркас и предложил свои услуги в качестве гида, попросив в награду кусок драгоценной ткани. Сделка была заключена, и туземец тотчас же принялся показывать дорогу.
Цепь рифов образует вокруг Ваникоро нечто вроде защитного пояса, на расстоянии примерно двух-трех миль от берега. Около Ваникоро находятся еще два маленьких островка Пайон и Амби, и здесь рифы подступают к самому Ваникоро очень близко и располагаются на расстоянии всего лишь одной мили. Именно здесь, в некоем подобии прохода между подводными скалами, туземец и подал знак остановиться, а затем стал указывать на дно. И действительно, на глубине четырех-пяти метров французы различили облепленные кораллами и водорослями якоря, пушки, ядра и прочие предметы, в том числе и многочисленные свинцовые бляхи. При виде сего печального зрелища все сомнения рассеялись: это было то, что осталось от кораблей Лаперуза.
Время пощадило только предметы из железа, меди и свинца, а все деревянные части исчезли под воздействием волн и морских организмов. Расположение якорей позволяло сделать вывод, что четыре из них пошли ко дну вместе с кораблем, тогда как два других были сброшены в надежде стать на якорь. Вид места происшествия заставлял предположить, что корабль, совершив попытку проникнуть за цепь рифов по узкому проходу, застрял и не мог сняться со скалы, что и привело к его гибели.
По рассказам дикарей выходило, правда, что команда этого судна смогла спастись, высадиться на островок Пайон и там построить новое небольшое судно, в то время как второй корабль разбился за цепью рифов и вся его команда погибла.
Жакино купил у туземцев множество предметов, среди которых были крюк от багра, кусок цепи от громоотвода, медная мерка для пороха, ножка от научного инструмента или медного подсвечника, какой-то сосуд кубической формы, тоже медный, и большая железная болванка весом в сто фунтов. Желая получить какие-нибудь более веские доказательства, Дюмон-Дюрвиль решил отправить баркас к Пайону и поднять со дна пушку и якорь, которые станут свидетельством того, что в этом месте потерпела кораблекрушение экспедиция Лаперуза.
Третьего марта «Астролябия» покинула бухту Осили и стала на якорь в бухте Маневаи. Баркас вышел в море и на следующий день вернулся с трофеями. С рифов сняли якорь весом девятьсот килограммов, сильно заржавевший и покрытый коралловыми наростами, бронзовый фальконет (в таком же состоянии), короткоствольную чугунную пушку и медный мушкетон[192], гораздо лучше сохранившийся, чем все другие предметы. Следует сказать, что на фальконете и на мушкетоне сохранились их номера. Также были подняты со дна свинцовая болванка, большая свинцовая пластина, одна из тех, что были на кораблях в качестве балласта, осколки фарфоровой посуды, остатки чайника и так далее.
Все эти предметы, как и те, что были собраны Диллоном, выставлены в залах Военно-морского музея и Лувра.
Дюмон-Дюрвиль не хотел покидать Ваникоро, не воздвигнув там хотя бы скромного обелиска в память о моряках, до конца выполнивших свой долг. Он хотел отметить тот факт, что «Астролябия» посетила место кораблекрушения, а также выразить безграничную скорбь французов прежде, чем Франция возведет на этом месте солидный памятник, гораздо более достойный ее силы и могущества.
Обелиск был установлен на том самом рифе, у которого разбился один из кораблей, под купой мангровых деревьев. Он представлял собой четырехгранную призму высотой в два метра, сложенную из коралловых глыб, на которой стояла четырехгранная пирамида таких же размеров.
Четырнадцатого марта все работы были завершены. Надпись, сделанная большими буквами на свинцовой дощечке, гласила:
ПАМЯТИ
ЛАПЕРУЗА
И ЕГО СПУТНИКОВ
«АСТРОЛЯБИЯ»
14 МАРТА 1828.
Открыли обелиск в торжественной обстановке, в присутствии всей команды в парадной форме и при полном вооружении. Был произведен артиллерийский салют двадцать одним залпом.
Миссия «Астролябии» была выполнена, и Дюмон-Дюрвиль стал торопиться с отплытием. Нездоровый климат Ваникоро оказал ужасное действие на состояние команды «Астролябии». Ситуация ухудшилась еще из-за страшной сырости, вызванной бесконечными ливнями. Не менее 25 человек уже свалила на койки жестокая лихорадка. Другие тоже чувствовали себя плохо, и Дюмон-Дюрвилю потребовалось сделать сверхъестественные усилия, чтобы выполнить свой тяжелый долг начальника экспедиции.
Ко всему прочему капитан был крайне обеспокоен поведением туземцев, становившихся с каждым днем все более наглыми. Он с тревогой задавал себе вопрос, что произойдет в том случае, если придется отражать нападение столь малыми силами, коих и так едва хватало для совершения маневров. Последние мгновения, проведенные на этой стоянке, оказались просто критическими. Вот что написано в отчете Дюмон-Дюрвиля:
«Я был очень удивлен, когда около восьми часов заметил, что к нам направляются 6 пирог с Теваи. Еще больше меня поразил тот факт, что двое-трое жителей Маневаи, находившиеся на корабле, казалось, ничуть не были напуганы их появлением, хотя всего лишь несколько дней назад говорили мне, что обитатели Теваи — их заклятые враги. Я высказал мое недоумение людям с Маневаи, но они лишь как-то двусмысленно захохотали и заявили, что заключили мир с обитателями Теваи, а сейчас, мол, те везут нам кокосы. Но вскоре я увидел, что вновь прибывшие не привезли с собой ничего, кроме отлично сделанных луков и стрел. Два или три туземца с решительным видом поднялись на борт и приблизились к главному люку, чтобы заглянуть в кубрик и удостовериться в количестве больных. Их глаза заблестели от какой-то дьявольской радости. В ту же минуту несколько членов экипажа сообщили мне, что находившиеся на корабле жители Маневаи проделывали то же самое в течение трех-четырех последних дней. Грессьен, с утра следивший за передвижениями туземцев, заверил меня, что видел, как воины обоих племен встретились на берегу и долго о чем-то совещались. Подобные действия свидетельствовали о самых вероломных намерениях, и я счел, что нам грозит очень серьезная опасность. Я немедленно приказал туземцам покинуть корвет и вернуться в свои пироги. Они имели наглость с гордым и угрожающим видом посмотреть на меня, как бы предупреждая, чтобы я не настаивал на выполнении моего приказа и не применял силу. Я ограничился тем, что распорядился открыть оружейный склад, обычно тщательно запертый, и с грозным видом указал на него пальцем, другой же рукой я указывал дикарям на их пироги. Вид двадцати блестящих мушкетов, чья смертоносная сила уже была известна туземцам, привел негодяев в трепет, и они освободили нас от своего зловещего присутствия».
