Великий князь предложил ей водки. Она была рада выпить, но обеспокоенно смотрела на скопление рюмок рядом с бутылкой: неужели он ждет гостей? Но он, улыбаясь, стал выстраивать из рюмок латинские буквы. С подозрением прищурившись, она пыталась угадать, к чему он клонит, пока ее не осенило, что рюмки образовали буквы ее имени, данного ей при крещении: С-О-Ф-И-Я. Но… откуда он знает?
«Вот так так!..» – подумала она. Она ощутила знакомое головокружение, будто перед разверстой пропастью… Она терпеть не могла, когда незнакомые люди называли ее Софией.
– Старинный русский обычай, – сказал он, сухо и отрывисто поклонившись. – В вашу честь.
И он наполнил все рюмки до краев водкой.
«Неужели он…»
Великий князь по очереди опрокинул в себя все рюмки. Словно загипнотизированная, Феверс считала. Тридцать пять.
И он еще на ногах!
У нее сложилось впечатление, что Великий князь – не такой, как все мужчины, и ей вдруг захотелось, чтобы, несмотря ни на что. Лиззи все-таки была рядом.
– Хотите икры? – предложил он.
Феверс любила икру, которую поглощала столовыми ложками, и решила, что, в ожидании возможных последствий, лучше всего будет подкрепиться именно таким способом. Пока она уплетала. Великий князь сказал: «Наш ужин должна сопровождать музыка. Знайте, что я – большой коллекционер всякого рода objets d'art [91] и диковин. Больше всего мне нравятся игрушки – поразительные и необычные.
Великий князь подмигнул ей в манере, которую она сочла непристойной и оскорбительной. Феверс подумала: «Неужели он поверил рассказу Полковника? Неужели он считает, что я и впрямь сделана из резины? А если да, то куда, по его разумению, девается икра?»
Он нажал на кнопку сбоку камина, и одна из секций выстроившихся вдоль стен книжных полок распахнулась. Оказалось, что позолоченные кожаные корешки книг были всего лишь искусно нарисованным trompe-l'œil [92]! Из затемненного углубления в стене выдвинулся круглый вращающийся помост, на котором расположилось трио музыкантов. Секция с мягким стуком вернулась на место.
Музыканты размером с сицилийских кукол, ненамного меньше нас, были выполнены из драгоценных металлов, полудрагоценных камней и птичьих перьев, вид которых заставил Феверс вздрогнуть, подобно ковбою, увидевшему на поясе у индейца скальп бледнолицего.
Один из них был очень похож на птицу (дрозда или соловья), только очень крупного: изготовивший его искусный ремесленник наградил его накидкой из перьев самых разных цветов – теплых, темных, вишневых, топазовых, и маленькими пронзительными глазками из ограненных рубинов. Музыкант стоял на крепких ногах, усаженных в нахлестнутый гонт из кованого золота. Вместо клюва у него торчала украшенная замысловатой резьбой флейта из слоновой кости.
Там был и струнный инструмент: арфа или лира в форме «пустой» женщины или. скорее, женщины без торса. У нее были голова, плечи, груди и таз, но между грудями и тазом – ничего, кроме натянутых с двух сторон на колки струн. Ее руки словно застыли в молитве, что получилось случайно: именно на этом жесте остановился механизм, который ее заводил. Руки заканчивались поразительной красоты кистями, с замечательно проработанными пальцами и ногтями; сама она была сделана из золота, ногти – из перламутра, копна волос – из золотой проволоки, а глаза – из лазуритов на белой эмали. От внезапно упавшего на арфу потока воздуха она издала протяжных и призрачный звон.
Ритм-секция оказалась менее шокирующей: обычный бронзовый гонг, оправленный в черное дерево, однако колотушки при нем не было.
Великий князь с довольным видом осмотрел свой заводной оркестр. Когда-то, давным-давно скучающий Император заказал его в Китае. Чтобы заполучить кукол. Мандарин умертвил Императора. Скучающий предок Великого князя умертвил Мандарина, чтобы стать их обладателем. Они были пропитаны подлинным, не имеющим цены великолепием предметов, предназначенных исключительно для развлечения, порочным очарованием абсолютно бесполезных вещей. Великий князь нажал другую кнопку.
Гонг задрожал и издал приятный гул. Золотое плечо женщины-арфы шевельнулось, приведя в движение сложный невидимый механизм колесиков и шестеренок: локти приподнялись и опустили руки на струны сердца в полном смысле этого слова. Золотые пальцы с перламутровыми ногтями растягивались и изгибались. Она извлекла из себя аккорд, в то время как большая птица прогнусавила странную мелодию в три звука, которая циркулировала сквозь ее математические возможности в ритме, казавшемся порожденным не этой планетой, а чем-то далеким и леденяще потусторонним.
Феверс подумала: «Внутри птицы – музыкальная шкатулка. Любой человек, способный починить дедушкины часы, смог бы собрать эту гарпию. А гонг звучит от электрических импульсов». Но все равно у нее зашевелились от ужаса волосы, и Великий князь с удовлетворенной ухмылкой обернулся к ней, словно его главной целью было внушить ей страх.
Впервые в жизни она отказалась от шампанского.
Добавив ударную ноту к зловещей гармонии, с носа ледяной Феверс упала капля и со звоном шлепнулась на стеклянный край блюда с икрой. В какой-то дикий момент настоящей Феверс показалось, что растаял один из бриллиантов.
Великий князь протянул руку: «Пойдемте в галерею и посмотрим мою коллекцию!» Его пышущее водкой дыхание обожгло ей щеку, которая становилась все холоднее по мере того, как причудливая геометрия навязчивой, повторяющейся, довольно мелодичной и безжалостной музыки деформировала утлы комнаты.
Галерея была уставлена стеклянными витринами, настолько оригинально подсвеченными приглушенным сиянием, что каждая производила впечатление особого маленького мира.
– Мои яйца, – сказал Великий князь, – полны сюрпризов.
«Это уж точно», – подумала Феверс.
В каждой витрине помещалось одно удивительное яйцо в натуральную величину, рожденное не курицей, а руками ювелира. Великий князь сказал, что она получит в подарок любое из них, стоит ей только скинуть шаль и показать ему свои крылья.
– Сначала яйцо.
– Сначала крылья.
– Нет.
– Да.
– Нет.
Великий князь пожал плечами и отвернулся. Тут же погасли все огни, и Феверс осталась в полной темноте наедине с хрипящими, тренькающими и дребезжащими где-то внизу искусственными музыкантами и едва слышным всплеском льдинок, падающих с ее изображения. Услышав звук тающего носа, она почувствовала, что теряет сознание.
– Ну хорошо, – хмуро сказала она. Когда зажегся свет, она была уже без шали, и Великий князь зашел ей за спину, чтобы получше рассмотреть бугорки под корсажем.
– Только не трогать! – предупредила она. Даже в этой чрезвычайной ситуации какие-то стальные нотки в ее голосе рыночной торговки заставили его опустить руки.
Какие удивительные яйца! И они действительно полны тайн. Вот это, выполненное из розовой эмали, открывается вдоль. Внутри него – перламутровая раковина, скрывающая, в свою очередь, сферический желток из полого золота. Внутри желтка – золотая курочка. Внутри курочки – золотое яичко. Все уменьшено до крошечных размеров, но это еще не все: внутри яичка обнаруживается микроскопическая рамка, украшенная бриллиантовыми песчинками, обрамляющая миниатюрное изображение самой воздушной гимнастки, расправившей крылья, как на трапеции, с желтыми волосами и голубыми глазами, как у оригинала.
Несмотря на усиливающееся в ней чувство уменьшения в размерах и странные формы, которые приняли под воздействием музыки углы комнаты, Феверс была польщена столь миниатюрным знаком внимания, и обостренное чувство справедливости подсказало ей, что было бы вероломно отказать Великому князю в возможности провести ладонями по ее грудям. Убедившись, что она сделана не из резины, он вздохнул, кажется, с облегчением и стал перебирать шелестящие под красным атласом перья.
«Скрип, дзынь, бум, ш-ш-ш… – доносилось снизу, – скрип, дзынь, бум, ш-ш-ш…»
В следующей витрине было выставлено простое яйцо из нефрита в инкрустированной самоцветами рюмке, словно ждущее, когда по нему стукнут ложечкой. Несмотря на мрачные предчувствия, Феверс с детской нетерпеливостью выжидающе уставилась на Великого князя. Она подозревала, что внутри этого яйца таилось нечто большее. Он на секунду прервал свои исследования.
– Позвольте мне повернуть ключик…
Заметив, как резко обозначился под натянутой тканью брюк его член, она подумала о том, что все-таки он, наверное, такой же, как и все мужчины, и успокаивающим движением легко похлопала его, словно предлагая немного обождать.
Яичная скорлупа распалась на две пустые половинки, обнаружив в себе крохотное деревце в кадке из белого агата, покрытой золотой решеткой. Деревце было усыпано листочками, каждый из которых был вырезан из темно-зеленого полудрагоценного камня. Золотые ветви покрывали цветы с четырьмя лепестками из расщепленных жемчужин, обрамляющих бриллиантовую сердцевину, а плоды были сделаны из цитринов. Князь нехотя высвободил правую руку из-под ее лопаток и дотронулся до одного из плодов. Тот раскрылся, и из него вылетела малюсенькая птичка червонного золота. Она вертела головкой, хлопала крыльями и открывала клюв, из которого доносилась пронзительная трель: «Всего лишь птица в золоченой клетке». Феверс вздрогнула. Птичка закончила припев, сложила крылышки, и нефритовые створки закрылись.
