Кончилось все, как и у меня. Эдик проигрался в пух и прах, залез в долг, опять проиграл и дальше уже покатился вниз, ничего не видя перед собой, кроме замасленных королей, червей и валетов.
Утром выяснилось, что он проиграл большие деньги.
Очень большие по меркам маленького полунищего азербайджанца, который до этого откладывал каждый доллар на операцию брату.
Я лично верю, что с братом так оно и было — у азербайджанцев очень крепки родственные узы. Круче их в этом отношении только китайцы, но тем не привыкать из века в век кормить свою менее удачливую родню. У них, говорят, даже государственных пенсий как таковых нет. Рис — пожалуйста, сам расти его в ближайшем канале и ешь, а пенсию — выкуси!
Вечером Эдик не вышел на работу в посудомойку. Любомир — в сущности, неплохой мужик — закрыл на его прогул глаза: один раз, как говорится, не… этот… Ну, вы поняли.
Потом, когда он не вышел из своей каморки на второй и третий день, девочки-официантки пошли его проведать. Мало ли что с человеком может случиться, вдруг валяется за дверью, и некому стакан воды поднести.
Ну они ему и предложили стакан. Перцовки. По славянской простоте душевной.
Он им ответил из-за двери такими словами, что девочки в ужасе побежали обратно в «Лейку». Десятка они, конечно, не робкого, официантки из нашей «Лейки», и в ответ могут так послать матом, что сразу вознесешься на третий этаж недостроенного дома. Но слова, сказанные Эдиком из-под двери, показались им самым что ни на есть ужасным азербайджанским проклятием. А кому же охота быть проклятым, да еще в рабочее время?
Лично я думаю и даже догадываюсь, что именно сказал им измученный до смерти угрызениями совести и беспросветом жизни Эдик Гасанов. Ну, конечно же, это:
— Бафли саталлар тигында! Да канца, пилят!
Что еще может сказать восточный человек блудницам, когда он пребывает в состоянии, близком к моральной клинической смерти?
Если и не дословно, то, думаю, очень близко по содержанию.
А на четвертый день Эдик Гасанов покинул свою каморку еще до рассвета, помолился на восток и ушел в Зону.
Как он перебрался за Периметр, как миновал кордоны и камеры слежения, не имея толком никакой сталкерской практики, кроме одной ходки отмычкой, — никто не знает.
Но три месяца назад Комбат как-то при мне вскользь обронил, что видел Эдика в Темной Долине. Тот бродил на заброшенных фермах — тоже, между прочим, бывшая собственность НИИ «Агропром», его подсобное хозяйство. По его бесстрастному лицу и понурому виду Комбат сразу определил — зомбированный.
Так что даже окликать не стал. Какой смысл?
Больше Комбат о Гасанове ничего не говорил, а спрашивать, что он сам делал на опустевших агропромовских фермах, я счел бестактным.
И вот теперь я вновь повстречал Эдика. Хотя лучше бы я его не видел.
— Старый знаком-мый? — кивнула Анка, безошибочно определив направление моего взгляда. Оказывается, некоторые девушки всегда стопроцентно знают, когда смотрят не только на них, но и на других людей тоже. Хотя какой Эдик теперь человек? Волчья сыть, травяной мешок…
— Знакомый. Но не старый, — сухо ответил я, не сводя глаз с сутулой спины последнего из зомби. Те шаркали по земле босыми ступнями, покрытыми трупными язвами, истекающими гноем и сукровицей, так что под многими отвратительно чавкало.
Анка не выдержала и отвернулась. Гордей же смотрел на живых мертвых, бледнея с каждой минутой. Потом облизнул губы, спохватился, вытер рот носовым платком и тихо пробормотал:
— Забвение… Это забвение. Теперь я понимаю.
Я молча пожал плечами. Что говорить, когда нечего говорить?
— Гоша, — твердо сказал очкарик. Если нам, не приведи Господь, подвернется на пути супермощный… телепат…
«Уже подвернулся», — напомнил мои внутренний голос. Но я дал ему подзатыльник и затолкал поглубже, на самое дно души.
— То мы с ним не справимся, — механическим голосом древнего Робота Вертера произнес я.
— Да, — эхом откликнулся Гордей. — Не справимся.
Он помолчал минуту, тщательно подбирая слова. В принципе я и так предполагал, что он собирается сказать. Но иногда человеку нужно дать высказаться. Иначе трудные и горькие слова застрянут в нем тугой пробкой, и им придется искать другой естественный выход из человеческого организма на поверхность.
Потому что мысль изреченная есть ложь.
— В общем, если нас захватит ментальный противник и мы не сможем ему противостоять, я тебя очень прошу, Гоша… Очень прошу, чтобы ты…
— Слуш-шай, — решительно уперла руки в боки Анка. — А давай я тебя сейчас сама пристрелю?
— Зачем?
Гордей заметно побледнел, но упрямо сжал губы.
— Для общего развития!!! — чуть не в лицо заорала ему Анка.
Ого, кажется, у нас назревает дискуссия.
— Ты не права, — медленно и раздельно произнес Гордей.
Они принялись наперебой осыпать друг дружку колкостями, уже не обращая в пылу полемики ни грамма внимания на скорбную процессии шатких тел. И только я увидел, как последний из зомби вдруг остановился.
Медленно, тяжело повернулся.
С трудом приподнял голову, до того безвольно опущенную на грудь.
И глянул на меня в упор.
Я молча смотрел на него.
Его глаза были по-прежнему бессмысленными и стеклянными, как у снулого карпа. Но потом Эдик вдруг поднял тонкую кривую руку, всю в иссохших струпьях язв, у которых больше не осталось пиши в этом жалком теле.
И помахал мне.
Это было именно так и никак иначе — он махал на прощание рукой.
Я натурально офигел.
Эдик тяжело повернулся. Руки его вновь безвольно упали, вытянулись вдоль тела. И он медленно побрел, нагоняя своих.
А я, само собой, продолжил стоять вместе со своими напарниками. Даже не окликнул его, скотина. И, значит, каждый из нас остался при своих. Но я еще долго смотрел ему вслед. И в голове роились странные, нездешние мысли.
Глава 17. Восьмой круг Ада
Do you bury те when I'm gone?
Do you teach me while I'm here?
Just as soon as I belong,
Then it's time I disappear.
«I disappear», Metallica
«Они шли нам навстречу. И скорей всего как раз оттуда, куда ведет нас сейчас карта Стервятника. Но что там делали зомби? Почему ушли и куда направляются — как все это узнаешь? Разве что спросить у контролера?»
— Ты чего бормочешь? — опередив на шаг, заглянул мне в глаза Гордей.
— Да вот появились кое-какие мысли. Нужно их подумать.
— Так, может, поделишься соображениями? Одна голова хорошо, только если ты не профессор Доуэль.
Я украдкой глянул на Анку. Она вела себя молодцом, ковыляла бодро и держалась рядом с Гордеем вполне уверенно. Час назад Гордей сделал ей еще одну инъекцию, и я к своему удивлению убедился, что ее стопа не только не распухла сильней, но опухоль даже как-то стабилизировалась. Во всяком случае, Анка хоть и морщилась, но идти могла, и мы почти не останавливались на передых.
Надо будет стрельнуть у Гордея его чудодейственный препарат заодно с двойным шприцем — мало ли для меня судьба еще заготовила кротовых ям и дорожных колдобин.
Мои соображения напарники выслушали терпеливо, но каждый остался при своем мнении.
— Зомби бродят, насколько мне известно, по всем уровням Зоны. И то, что мы их повстречали, вовсе не значит, что теперь должны идти по их следу. Даже если он и совпадает частично с нашим вектором движения по карте. Ты давно сверялся, кстати?
Если мы и делали в пути остановки, то не столько из-за Анки, сколько из-за меня. Было очень неловко садиться отдельно от нее с Гордеем, настороженно озираться по сторонам как заяц и разворачивать карту, чтобы уточнить и подкорректировать наш маршрут. К тому же в последние два часа у меня возникло странное ощущение. Мне вдруг стало казаться, что карта сама меняет направление.
Стрелки, нарисованные некогда Стервятником на листе этой странной бумаги неизвестно чем, вдруг начинали отклоняться. Будто они были стальными вертушками туристических компасов, а не этими вычурными указателями, больше похожими на стрелы охвата и разгрома немецкой группы армий «Центр» под Москвой.
Локации, изображенные на карте, тоже меняли свои очертания. И по мере нашего продвижения в глубь района бывшего Агропрома площади уже пройденных нами территорий уменьшались, а предстоящие локации, напротив, ширились и росли.
Поначалу я был уверен, что мне все это только чудится. Потом меня осенило: контролер, который ждал нас на выходе со Свалки, еще тогда взял меня под ментальный контроль, и вся эта чертовщина — следствие телепатии!
Но зачем ему это надо? А шут его знает.
Но вот в чем нестыковка: и Гордей, и Анка более-менее точно представляют себе весь маршрут и без меня.
И если Анка еще может сомневаться и объяснять некоторые изменения вектора движения неточностью своей копии, то Гордей целых полчаса внимательно изучал карту Стервятника. А с его поистине фотографической памятью досконально запомнить план не составило бы труда и за пять минут.
