С Витторио Де Сика нередко приходилось переснимать сцену. Но не по вине актеров. Он был карточный игрок и утром приходил после ночи в казино, мягко говоря, слегка усталый. Однажды, когда я должен был объясняться в любви Софи, он уснул. Но это был «маэстро», и никто не посмел сказать ни слова… Потом кто-то уронил случайно на пол штатив. Он проснулся и воскликнул: «Стоп! Перфетто!». Прелестный был человек. В одну из суббот он приезжал на студию с женой и своими детьми, в другую – с любовницей и ее детьми.
После того, как я снялся в «Чочаре» и «Письме послушницы», я засобирался во Францию, ибо пообещал жене давно задуманное свадебное путешествие. Но внезапно появился Болоньини, который предложил главную роль в «Переулке». Я отказываюсь. Он настаивает. По возвращении в Париж меня находит импресарио. «Тут у меня один режиссер и продюсер. Заезжай минут на пять». Приезжаю. И вижу на столе маленький чемоданчик. Его раскрывают с криком: «Аллора[13]?» «Когда, – отвечаю, – самолет?»
Вернувшись в Италию, я снялся также в картине «Женщина – это женщина». Сегодня я слышу о Годаре, что он не любит актеров. В те времена это не было заметно.
4
С Мельвилем я встретился около Неаполя на съемках «Чочары». Он появился в шляпе и очках. К моему стыду, я не видел ни одной его картины. И вот он предлагает мне стать Леоном Мореном, священником. Уже в «Чочаре» мне досталась роль интеллигента, возможность играть священника не слишком меня обрадовала. Я не представлял себя в сутане. Советником на картине был отец Лепутр, которого мы прозвали «Лефутром»[14]. Милейший был человек.
Сначала Мельвиль ко мне всячески придирался – и так священник, мол, не ходит, и этак. На что наш кюре отвечал: «А вы знаете, не все кюре ходят одинаково». Мельвиля шокировало мое поведение. Съемки проходили на его студии «Женнер», за площадью Италии. Утром я приезжал на своей открытой машине «АС Бристоль» уже в сутане и берете. При виде меня он пугался, считал – и это стало для него наваждением – что я не способен сосредоточиться. Если вы приезжаете на съемки раскованным, шутите, значит, не относитесь серьезно к своей работе. Вот если бы вы начинали рассуждать о состоянии души своего героя, что вас что-то беспокоило весь вечер – другое дело. Мы же по вечерам отправлялись выпить и потанцевать, словом, весело проводили время. Мельвиль считал, что мне наплевать на фильм и только повторял: «Вам надо собраться». На что я отвечал, что в таком случае просто усну… Однажды, когда он отправил меня в гримерную, я притворился спящим. Та же история с Эмманюэль Рива. В одной из наших сцен я обращался к ней на латыни. Мельвиль хотел, чтобы я выучил весь текст наизусть. «Так не пойдет, – сказал я. – Вы приклеите за камерой бумажку с текстом и я все отлично прочитаю». В конце концов он согласился. Если вы видели фильм, то заметили мой вдохновенный вид во время этой сцены. Дело в том, что я с трудом разбирал текст, и это слегка меня волновало. Естественно, когда рассказываешь о себе такое, к тебе перестают относиться серьезно. В детстве в Клерфонтене я пел в детском хоре церкви Святого Иакова. У нас был потрясающий аббат Грацциани. Играя Морена, я думал о нем. Актеру, однако, лучше пользоваться своим воображением, а не заниматься копированием. Мне не понятна болезнь, которая пришла к нам из Америки. Оказывается, актеру надо провести десять дней в комиссариате полиции, чтобы сыграть простого полицейского.
Мне повезло: я снимался с самыми великими актерами. Все они были очаровательными людьми. Занудством отличались только мелкие «звездочки» или маленькие актеры, которые любят выпендриваться. Если вы снимаетесь с какой-либо дерьмовой звездочкой (имен не называю, некоторые из них еще живы), то они опаздывают на два часа. А вот Габен приходил на съемку за четверть часа и сидел, дожевывая свою котлету, обвязав шею бумажной салфеткой. Это были профессионалы в лучшем смысле слова. Они забавлялись на съемке и не забивали голову всякой метафизической мутью. Что вовсе не означает, что они были невежественными людьми. Я говорю им спасибо в каждом своем фильме. Когда играю мини-Габена, мини-Брассера, мини-Берри или мини-Симона.
С Габеном я встретился на картине «Обезьяна зимой». Приходя на съемку, он говорил: «Пузо болит. Сегодня вечером съем только ветчину и салат». Вечером, отправляясь поужинать, он говорил: «Выпью-ка я рюмку виски, ты как считаешь?» И мы выпивали. Потом он продолжал: «А не повторить ли нам по маленькой?». И мы повторяли. Утром все начиналось сначала: «Пузо болит. Вечером съем только ветчину и салат». Однажды он всех нас – Одиара, Коста-Гавраса, который был вторым ассистентом, и продюсера Бара – заставил сесть на велосипеды и объехать гостиницу «Норманди». И все это после выпитого белого вина. С Баром чуть не случился приступ, мидии трепыхались в наших желудках, а тот приговаривал: «Вперед, спортсмены!» Габен любил поесть и не был одинок. Когда мы снимали в Сахаре «100 тысяч долларов на солнце» Лино Вентура и Бернар Блие каждый день составляли меню из любимых блюд. А есть приходилось неизменно одно и то же – тушеный горох.
Габен любил театр. В последний раз я его видел на сцене «Комеди-Франсез» в день ухода на пенсию старого актера Луи Сенье. Фантастический вечер с Аджани, Гиршем. Мы оба очень смешно выглядели в смокингах и постоянно подшучивали друг над другом. Он говорил: «Сейчас эта официальная скучища кончится, а потом будет роскошная жратва, подцепим девочек и покутим на славу». В шесть утра он сказал: «Отложим, пожалуй. К сожалению, я устал».
Теперь, когда он умер давно, все восхищаются им. В свое же время ему порядком доставалось. Таким же был и Одиар. Сегодня все его обожают, а сколько грязи на него было вылито. И на меня тоже.
На «Обезьяне» я снова встретился с Ноэлем Роквером. Это был потрясающий сексуальный маньяк. Вытащив из кармана порнооткрытки, он любил показывать их. Сидевшая напротив жена все спрашивала: «Что ты делаешь?» Она была глуха, как пень. А тот невозмутимо отвечал: «Ничего, дорогая, показываю собаку!» Габен умирал от смеха. Весь день Роквер говорил только о женских прелестях. За два года до этого на «Бурном море» было то же самое. Приехав на съемку, он первым долгом спросил: «А эту цыпочку (он имел в виду Лоллоброджиду) можно трахнуть?»
В «Фершо-старшем» я снимался с Ванелем. Вне съемок Мельвиль был очаровательным, образованным человеком. Но на съемочной площадке вел себя мерзко. Если не со мной, то с техническим персоналом. Создавал невыносимую обстановку. Но все это не помешало нам успешно снять «Леона Морена» и «Стукача». Возможно, мы с Ванелем выглядели на первом слишком большими друзьями. Режиссеры нервничают, видя, как подружились их актеры. Они считают, что против них плетется заговор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
