На картине «Мозг» я впервые встретился с Жераром Ури и снова с Бурвилем. Когда я был еще не известен, мы снялись с ним в «Странном воскресенье», где я должен был играть на трубе. А так как я не музыкант, он с интересом наблюдал, как я обращаюсь с этой трубой. Во время съемок Бурвиль обожал рассказывать идиотские анекдоты, заливаясь при этом своим потрясающим смехом. И чем грубее был анекдот, тем больше он хохотал. Он восхищался опереттами. Это был превосходный актер, который просто любил нести всякую чушь. Весьма по-британски чопорный Дэвид Нивен ничего не понимал. Съемки оказались не простыми, несмотря на хорошее настроение моего друга Ури. Они продолжались столь же долго, как «Новобрачные II года» Раппно – не три месяца, а целых пять, – которые снимались в Румынии, где шел снег и нас окружали румыны, которым платили хуже, чем нам, и они не являлись на съемку. Сегодня к нарушениям графика съемок относятся иначе. Даже говорят: «Неужели уложились?»
В этом фильме я выступал гарантом Пьера Брассера. Я гарантировал, что он не будет пить. Я сам поехал его встречать в аэропорт. Помахав мне с верхней ступеньки, он скатился вниз. «Я вез тебе бутылку „божоле“ и все выпил сам». В течение целого месяца не было дня, чтобы он не пил. Но на съемках был поразителен в своей роли. Этот человек неизменно внушал к себе доверие. Его воздействие на зрителя не имело сбоев. Во всяком случае, никто не догадывался, что он пьян. Пьер Брассер был достойным продолжателем традиций Фредерика Леметра и Жюля Берри…
Впервые продюсером я выступил на картине Шаброля «Доктор Пополь». Не могу сказать, что горжусь ею, но деньги она принесла. Да еще имела успех в Италии и Германии. Стать продюсером меня подтолкнул Жерар Лебовичи (создатель артистического агентства «Артмедиа»). «Попробуй, не пожалеешь», – сказал он.
Мне очень нравилось начало фильма. Сцена, когда приходит уродливая женщина и кто-то говорит: «Не годна к употреблению», а я ему тоном парижского Гавроша: «Но ее все равно употребляли». Мы много смеялись с Миа Ферроу. В то время она была замужем за дирижером Андре Превеном и любила прикладываться к бутылке! Если учесть, что съемки велись близ Бордо, то станет ясно, какие были возможности выпить.
Именно в это время на мой счет стали распространять самые мерзкие слухи. У нас была приятельница Хуанита, державшая бордель, в который мы все захаживали. Однажды она говорит: «Знаешь, я рада узнать от девушек, что ты вполне нормальный парень». Спрашиваю: «Ты это о чем?» – «О тебе поговаривают, будто слух, что ты извращенец». С этого все и началось, но я не придал тогда этим словам значения. Вероятно, пожаловалась одна из девушек, с которой ничего не получилось. Однако с тех пор этот слушок преследует меня, вот уже двадцать пять лет. Едва я встречал девушку на выданье, как она тотчас спрашивала: «А вы…?» Ясное дело, мне надо было что-то приписать. Раз я не колюсь и не «стучу»… Уж лучше бы прямо сказали: «Он – педик», что у меня что-то с Габеном и Лино… Ну, ладно, дело прошлое. Это был мой «голубой период»!
Фильм «Доктор Пополь» был разнесен в пух и прах критикой. И с тех пор они цеплялись к каждой новой картине – к «Мозгу», «Борсалино», «Ограблению». Нападкам подвергся и «Великолепный». Это мой любимый фильм. Сценарист Франсис Вебер снял свое имя с титров, решив, что режиссер исказил его замысел. Де Брока снимал фильм в Мексике. Там я отпраздновал свои 40 лет. Мы разорили отель. На другой день я отправился к хозяйке извиниться и предложить оплатить убытки. А она спрашивает: «Вы хорошо провели время?» Я отвечаю: «О, да!» – «Вот и прекрасно!». И ничего не взяла. Сразу потом я снялся в «Стависком», будучи также и его продюсером. Моим исполнительным директором был Мнушкин. Пригласить режиссером Рене – вот еще один милейший человек, любящий актеров, – посоветовал все тот же Лебовичи. На Каннский фестиваль посылать картину мне не хотелось. Но меня убеждали в обратном. И она там провалилась. Рене не работал последние пять лет, но к нему не проявили никакого снисхождения, смешав с дерьмом. В Канне я был дважды. В первый раз с фильмом «Модерато кантабиле», просмотр которого прошел под свист присутствовавших. «Ставиский» был тоже встречен свистом. По прошествии многих лет об этом даже приятно вспомнить.
По правде сказать, критики никогда не мешали мне спать. Но их отношение к «Ставискому» вызвало у меня ярость. И тут я сказал себе: «Господи, какие же это ублюдки! Они упрекают меня за то, что я создал образ симпатичного человека. А видели они когда-нибудь несимпатичного прохвоста? Несимпатичный жулик никогда вас не надует». Сегодня «Ставиский» считается хорошим фильмом. Но и тогда, благодаря скандалу и ТВ, я не остался в проигрыше как продюсер.
Затем последовали три фильма Лотнера подряд: «Полицейский или гангстер?», «Шут гороховый» и «Профессионал». А за ними «Ас из асов» Ури. Атака на них была проведена по всем правилам. Сначала мне ставили в упрек трусики в горошек на афише «Шута горохового». Они фигурировали на всех парижских афишах, и это показалось куда более непристойным, чем голые девушки. Забавная подробность. Чтобы съехать на машине вниз по лестнице Трокадеро, пришлось добиваться разрешения, которое было получено благодаря ходатайству моего отца-академика. Отвечавший за безопасность, мой брат Ален взмок от страха.
Полемика достигла своего апогея после выхода «Ас из асов». Ну, чистое наказание! Мы имели несчастье собрать в день выхода картины 72 тысячи зрителей! Это был рекорд! И тут появились статьи, в которых утверждалось, что я срываю карьеру фильма Деми «Комната в городе». Пришлось им ответить фразой Бернаноса: «Не щадите неудачников, уж они вас никогда не пощадят». И почувствовал облегчение.
Я так и не понял, отчего на меня так нападали за мои каскады. Ведь я их проделывал ради своей забавы. А уж если висел на вертолете, то именно потому, что не страдаю головокружением. Кино позволяло мне делать вещи, которые в жизни я бы не сделал никогда. Началось все с «Человека из Рио». А потом мне случалось висеть над Парижем, Венецией, в Неаполе. Как-то я цеплялся за крыло самолета, летевшего над аэродромом в Виллакубле. Где еще я смогу такое проделать, не оказавшись в полиции? Я развлекался, и людям это нравилось.
В глазах же парижских интеллектуалов я выглядел «шутником-каскадером». Они считали, что комедия мне не по плечу, и поэтому я решил стать каскадером. Словно достаточно повисеть в воздухе, чтобы обеспечить сборы фильма! Доказывали, что не будь таких картин, я вообще бы прекратил сниматься. Режиссеры говорили: «Это будет не мой фильм, а бельмондовский. Если я не посажу ему в машину грымзу или не дам вертолет, он не согласится сниматься». Какое идиотство! Хотя и верно то, что трюки нужны, чтобы взбодрить зрителя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
