— Если ты будешь ласковой, покладистой и заглядывать мне в рот, я сдохну со скуки, — выбрал как будто самый безопасный вариант он. — После трех математик подряд пожалей меня, Сорокина, ты мой единственный способ разрядиться.
Катя бросила на него быстрый взгляд, словно бы оценивая искренность, а Рома, сам того от себя не ожидая, поднял ее руку и быстро прикоснулся к ее пальцам губами. И плевать, что она сейчас насочиняет: пусть знает, что он ее ценит. Такую, какая есть.
— Когда бы ты слушала Бессонову? — усмехнулся он, поймав теперь уже совершенно изумленный Катюхин взгляд. — И когда бы она давала дельные советы?
Катя пару раз хлопнула глазами, а потом наконец прыснула.
— И тебе серьезно нравятся мои закидоны, Давыдов? — спросила еще она. Рома, чтобы не быть голословным, припомнил эти самые закидоны, и честно кивнул.
— Нравятся.
— И мой острый язык? Тоже нравится? — не унималась Катюха. Рома снова кивнул.
— Нравится, Сорокина. И твой бунтарский дух, и твоя любовь к авантюрам. А еще твоя человечность и стремление к справедливости. По мне, так надо быть последним кретином, чтобы променять все это на затравленность и вымученную покладистость. Станешь покладистой Катюшей, запру в кладовке и буду ждать, пока оттуда не выберется Катюха Сорокина и не даст всем прикурить за произвол.
Пока он говорил, лицо у Кати прояснялось, а глаза загорались прежней знакомой радостью. Она не сказала ни слова в ответ, лишь в какое-то мгновение вспыхнула и отвернулась, а руку свою до самой выставки так и не забрала. Словно грелась об Рому. Вот же дурочка!
Но Соньке он выскажет за все ее дурные советы! Надо же додуматься Катюху в рамки загонять! Она и так уже с этим Карпоносом на себя не похожа, а с такими загонами скоро и вообще гореть перестанет. И кому Бессонова втюхивала, что она о подруге заботится? С такой заботой и врагов не надо. Или она рассчитывала таким образом отвадить-таки Катюху от ее Олежека? Мол, надоест ей этот спектакль, забьет она на подобные заморочки и поищет себе парня попроще? А если не забьет? Если себя сломает, пытаясь доказать, что способна, — а Катюха привыкла идти до последнего, когда уже невозможно остановиться? Как потом ее в чувство приводить? И будет ли вообще шанс?
Народу на выставке оказалось не слишком много: очевидно, давало о себе знать рабочее время. Раздевшись в гардеробной, они прошли в большой зал, на стенах и потолке которого транслировались полотна Айвазовского, а на полу лежали мягкие кресла-мешки, приглашая к себе в объятия для полного расслабления. Негромкая музыка и звуки моря довершали общее впечатление, и Рома отметил, что, пожалуй, не столь уж и глупой была идея заманить сюда Катюху, а она, пройдя по периметру и вглядевшись в каждый экран, потянула Рому в центр зала, чтобы занять лучшие места.
— Как же здорово! — с восторгом прошептала она, когда они удобно разместились в креслах, бросив сумки с учебниками где-то в ногах. Рома согласился, хотя ему-то куда большее удовольствие доставлял вид вдохновленного Катюхиного лица, чем самые красочные картины. Нет, ему определенно нравился Айвазовский, несмотря на давнюю привычку в штыки принимать все, что касалось армии, а любые военные действия относились к ней автоматом. Но все же гений художника оказался сильнее мальчишеской предвзятости, и Рома под восхищенные Катюхины комментарии уже сам с интересом разглядывал алые краски ночного «Синопского боя», сменяемые дымом «Осады Севастополя», лазурью Черного моря и мрачностью «Дарьяльского ущелья». Приходилось признаться себе, что он и не подозревал о столь разнообразных сюжетах в творчестве Айвазовского. Зато после выставки было о чем поговорить с Катюхой.
— М-м, Ромка, если бы ты знал, как мне угодил! — нараспев выдохнула она, когда они снова оказались на улице. — Это же такая красота! И идея просто блеск, и воплощение! Я теперь неделю вдохновленная буду ходить и вспоминать, и переживать заново…
Рома рассмеялся, не в силах устоять перед ее радостью.
— Через неделю придумаю что-нибудь еще, — самонадеянно пообещал он. Однако Катя вдруг истово замотала головой, и Рома осекся, осознав, что, кажется, зарвался с новым свиданием.
— Моя очередь придумывать! — пояснила, тут же отогревая, Катюха и взглянула с показательной суровостью, чтобы он даже не пытался ей перечить. Впрочем, это было последнее, что Рома бы сделал. В отличие от острого желания подначить Катюху.
— Пригласишь меня на свидание? — поинтересовался он. Катюха как будто ненадолго замялась, однако в долгу не осталась.
— С удовольствием, Давыдов! — чуть вызывающе заявила она и в упор посмотрела на него. — Интересно, что скажет об этом Бессонова?
Рома недоуменно пожал плечами.
— Софа-то? Вероятно, решит, что это очередной эксперимент. И мне снова достанется за то, что я тебе в нем потакаю.
На лицо Катюхи неожиданно набежала тень. Расстроилась из-за Сонькиного отношения к Карпоносу? Хотя та вроде не светит.
— Вы разве… общаетесь? — чуть натянуто уточнила Катюха. Рома мысленно обозвал себя нехорошим словом: об их сговоре с Бессоновой Кате знать не полагалось.
— Бывает иногда, — беспечно заявил он. — Все-таки бывшие одноклассники, порой хочется вспомнить хорошие времена.
Он осторожно покосился на Катюху, проверяя, удовлетворило ли ее его объяснение. Она молчала, а на лице у нее застыло странное упрямое выражение.
Загорелся зеленый свет, и они пересекли улицу, чтобы добраться до автобусной остановки.
— Вы же встречались с Сонькой? — наконец спросила Катюха, и Рома бесхитростно кивнул. Впрочем, скрывать ему было нечего.
— Встречались, — подтвердил он. — Не думал, правда, что Софа и меня посчитает.
Шутка не удалась. Во всяком случае, Катя и не думала улыбаться.
— И как? — задала она новый вопрос. Рома непонимающе вскинул брови.
— Что «как»?
Катя бросила на него быстрый взгляд, но тут же отвела глаза. Роме в голову не приходило ни одного удобоусвояемого объяснения ее допросу.
— Жалеешь, что расстались?
Рома передернул плечами.
— Почему я должен жалеть? Это два года назад было: мало ли глупостей по
