— Нет. Я по крайней мере не могу с уверенностью утверждать ни того, ни другого.
— Неважный денек выдался для ваших друзей, мистер Куинн.
— Ну, Хейвуда вряд ли можно назвать моим другом — я и видел-то его до того всего раз.
— Видели его всего раз, — медленно повторил Лэсситер. — И все же сразу опознали тело. Хотя лицо, по вашим же словам, было разбито в кровь. У вас, надо думать, неплохое зрение, а?
— Зрение тут ни при чем. Я просто узнал его машину.
— По номеру?
— Нет. По цвету и модели.
— И все?
— Да.
— Минутку, мистер Куинн. Вы, стало быть, наткнулись поблизости на автомобиль того же цвета и той же модели, что у Хейвуда, и тут же решили, что эта машина — его?
— Да.
— С чего вдруг? У него что, какая-нибудь необычная тачка?
— Да нет, серийный «понтиак». Зеленый фургон.
— Таких сотни на любой дороге.
— Несколько дней тому назад Хейвуд исчез из Чикота при странных обстоятельствах, — объяснил Куинн. — Матери и друзьям он сказал, что улетает на Гавайи, но один из его компаньонов связался с аэропортом и выяснил, что ни в одном из списков пассажиров его фамилия не значится.
— Понимаю. Но этого все же маловато, чтобы с ходу решить, что именно он сиганул с башни. Если, конечно, вы не ожидали заранее, что найдете его в Тауэре.
— Не ожидал.
— Вы разве не за тем туда поехали, чтоб его найти?
— Нет.
— Значит, его присутствие стало для вас неожиданностью?
— Абсолютной.
— Даже в наших краях не так уж много найдется людей, которые хотя бы слышали о Тауэре. А уж как туда добраться, и вовсе знают считанные единицы. Что мог там делать торговец недвижимостью из Чикота?
— Одет он был, как обращенный. И голова выбрита.
— Ах, вот даже как?! — с преувеличенным интересом воскликнул Лэсситер. — Вы, стало быть, непонятно зачем забрались в это странное место, обнаружили там тело с обритой головой, совершенно разбитым лицом, облаченное в странную одежду, и тут же определили, что принадлежит оно человеку, которого вы видели всего однажды?
— Ничего я не определял. Однако если вы любитель пари, шериф, у меня есть шанс.
— Официально я не имею права заключать пари. Однако если неофициально… каков, вы говорите, ваш шанс?
— Десять к одному.
— Шанс роскошный, — серьезно кивнул Лэсситер. — Действительно, очень хороший. Хотелось бы знать, на чем основывается ваша уверенность. Вы можете рассказать мне все начистоту, Куинн?
— Насчет Хейвуда — вряд ли. Слишком мало я о нем знаю.
В дверь постучали, и Лэсситер на минуту удалился в коридор. Когда он вернулся, лицо его буквально пылало, а по щекам стекали струйки пота.
— В дневной газете была статья о женщине по фамилии Хейвуд, — сообщил он. — Вы читали?
— Нет.
— Она вчера сбежала в грузовике из Теколотской тюрьмы. А сегодня утром ее подобрали на пятнадцать миль севернее Теколоты. Бродила вокруг холмов. Одна. Сейчас она малость не в себе и объяснить ничего не может. Эти двое Хейвудов случаем не родственники?
— Брат и сестра.
— Та-ак. Вот теперь это действительно становится интересным. Может, мисс Хейвуд тоже была вашей приятельницей?
— Ее я тоже видел только раз, — беззаботно усмехнулся Куинн. — Как и ее брата. Так уж получилось. Так что приятельницей мне стать она не успела.
— А вас ничто не заставило предположить, что у этой парочки Хейвудов в Тауэре было назначено свидание?
— Нет.
— Вообще-то совпадение довольно странное. Сначала исчезает Хейвуд, а через пару дней из тюрьмы бежит его сестрица. Они между собой как, дружили?
— Думаю, да.
— Вы меня разочаровываете, мистер Куинн. Я-то считал, что, поскольку у вас в кармане лицензия детектива, то информация из вас должна буквально переть. Ко мне, естественно. Или вы полагаете, в Неваде такую лицензию получить легче, чем в Калифорнии?
— Вот уж чего не знаю, того не знаю.
— Может, еще и узнаете. Если, конечно, попытаетесь ее здесь получить, — утешил его Лэсситер. — Теперь об этой женщине, которую вы привезли. Она с Хейвудом как-нибудь связана?
— Понятия не имею.
— Надо думать, у нее было какое-нибудь другое имя, кроме сестры Благодеяние Спасения?
— Миссис Фэзерстоун. Мэри Эллис Фэзерстоун.
— Не знаете, есть ли у нее близкие родственники?
— Сын. Живет в Чикаго или где-нибудь поблизости. Возможно, его зовут Чарли.
— Еще одно ваше предчувствие, мистер Куинн?
— Да нет, просто опять готов держать пари на невыгодных условиях.
Лэсситер приоткрыл дверь и обратился к кому-то в коридоре:
— Отправь-ка Сэма за машиной, хорошо, Билл? Да свяжитесь с чикагской полицией; пусть поищут человека по фамилии Фэзерстоун — зовут, возможно, Чарльзом. Пусть сообщат ему, что его мать умерла. Кто-то ей скормил лошадиную дозу мышьяка.
Несмотря на жару, Куинна охватила дрожь; у него перехватило горло, будто кто-то безжалостной рукой принялся его душить. «Она была сиделкой, — подумал он. — Наверное, сразу поняла, что ее отравили. Возможно, даже знала, кто. И все же не сделала ни малейшей попытки кого-либо обвинить или спасти свою жизнь, приняв противоядие».
Он вспомнил их разговор в тот вечер, когда он впервые появился в Тауэре. Она стояла тогда перед печкой, сцепив руки, будто почувствовав в воздухе дыхание смерти. «Я старею… хотя иногда трудно смотреть правде в лицо, — говорила она. — Душа моя пребывает в мире, но тело бунтует. Оно тоскует по нежности, теплу и ласке. Утром, когда я встаю с кровати, душа моя возносится к небесам, но бедные мои ноги ощущают лишь боль и холод. Однажды в каталоге для пожилых я увидела пару комнатных туфель и с тех пор не могу их забыть. Самые чудесные комнатные туфли, какие я когда-либо видела. Но это, конечно, потакание плоти…»
— Вперед, Куинн, — ворвался в его невеселые воспоминания голос Лэсситера. — У вас есть возможность еще разок прокатиться в Тауэр.
— Зачем?
— Вы, похоже, неплохо знаете эту дорогу. Будете нашим проводником и переводчиком.
— Честно говоря, как-то не тянет.
— Ничего, переживете. Что это с вами, никак разнервничались? Или что-то у вас на уме?
— Пара пушистых розовых домашних тапочек.
— Прошу прощения, но ничем помочь не могу. Именно такими моя контора сейчас не располагает.
Куинн глубоко вздохнул.
— Ступая по каменистой земле босыми ногами, я приду на тихие золотые улицы Небес… — пробормотал он. — Если можно, я хотел бы увидеть сестру Благодеяние.
— Еще насмотритесь. Уж она-то от вас никуда не денется, — рот шерифа растянулся в невеселой улыбке. — Что, не нравится моя манера выражаться, а, Куинн? Ничего, привыкнете. Советую, кстати, и вам ее перенять. Чует мое сердце — если в этом деле начать слишком серьезно размышлять о смерти, то есть все шансы закончить свои дни, вырезая бумажных куколок в одном очень странном заведении.
— Спасибо, шериф. Я буду помнить, что этот шанс у меня остается, — серьезно поблагодарил Куинн.
* * *
За руль уселся помощник шерифа в форме. Куинн с Лэсситером устроились на заднем сиденье. За ними следовала вторая машина с двумя полицейскими и портативной лабораторией.
Было четыре часа, и солнце еще жарило вовсю. Едва они выехали за черту города, Лэсситер немедленно скинул шляпу и куртку и расстегнул воротник рубашки.
— Вы хорошо знали эту сестру Благодеяние, Куинн?
— Да нет. Мы и говорили-то с ней пару раз, не больше.
— Тогда почему вас так потрясла ее смерть?
— Она мне очень нравилась. Чудесная женщина была. И умница.
— Кто-то, очевидно, вашего мнения не разделял. Не представляете, кто бы это мог быть?
Куинн смотрел в окно, раздумывая о том, как рассказать шерифу об убийце О'Гормана, не упоминая при этом о письме к Марте О'Горман. Он помнил свое обещание никогда и ни при каких обстоятельствах не упоминать об этом письме, но начинал понимать, что выполнить его будет непросто.
— У меня есть основания предполагать, — осторожно начал он, — что сестра Благодеяние оказалась доверенным лицом и другом одного убийцы.
— В самой колонии?
— Да.
— Не очень-то осторожно с ее стороны, а? Вы же говорили, что она была умна?
— Чтобы понять ситуацию, вам нужно больше узнать о самой секте. Колония существует почти в полной изоляции от прочего мира. Истинно Верующие, как они себя называют, не признают ни наших законов, ни наших обычаев. Вступая в Тауэр, человек полностью отрешается от прежней жизни, от прежнего имени, от семьи, имущества и, что для нас особенно сейчас важно, от своих прошлых грехов. По нашим законам, укрывающий убийцу становится его соучастником. Но взгляните на это с точки зрения Истинно Верующего. Жертва принадлежит миру, которого он больше не признает; преступление наказывается законами, в который он не верит и не считает действенными. Так что в собственных глазах сестра Благодеяние отнюдь не считала себя соучастницей убийства. И остальные члены секты поступили бы точно так же, если бы знали об убийстве… правда, здесь очень большое «если».
