— Он был Джорджем Хейвудом, — уточнил Куинн. — Вполне реальным и весьма состоятельным человеком из Чикота. И, какие бы причины его сюда ни привели, я точно знаю, что спасение души в них не входило.
— Господь простит вам и ваше богохульство, и вашу ложь. Брат Верность был Истинным Верующим.
— Вы — были. Но не Хейвуд.
— Да с чего вы вообще взяли, что его звали Хейвудом? Его мирское имя было Мартин. Банкир из Сан-Диего, вдовец, абсолютно одинокий в этом мире, несчастный человек.
На секунду Куинн почти поверил, что ошибся и зеленый «понтиак» — не более чем случайное совпадение. Но потом услышал сомнение в голосе Учителя и увидел нарастающую неуверенность в его глазах.
— Херберт Мартин. Его жена умерла два месяца тому назад…
— Десять лет.
— Без нее он чувствовал себя покинутым и одиноким.
— У него была рыжеволосая подружка по имени Вилли Кинг.
Учитель обессиленно прислонился к арке, будто бремя правды, внезапно обрушившееся на него, оказалось выше его сил.
— Он был… он не искал спасения? — растерянно пробормотал Учитель.
— Нет.
— Зачем же тогда он сюда пришел? Ограбить нас, обмануть? Но у нас нечего брать, разве что автомобиль, который он сам отдал в наш общий фонд. У нас нет денег.
— Возможно, он думал, что есть.
— Но с какой стати? Я же детально ему объяснил, что колония существует на полной самоокупаемости. Даже показал наши расчетные книги, чтобы продемонстрировать, как мало мы пользуемся деньгами. Нам ведь почти ничего не нужно покупать — только бензин и запчасти для трактора. Ну, может быть, еще пару очков для того из братьев, чье зрение слабеет.
— Хейвуд этим интересовался?
— О да, очень. Я полагаю, поскольку он банкир…
— На самом деле он занимался продажей недвижимости.
— Да, конечно. Я все время об этом забываю. Я… Сегодня был слишком насыщенный день. А сейчас прошу меня извинить, мистер Куинн: я должен сообщить всем печальные новости и с помощью сестры Благодеяние организовать уход за телом.
— Вам бы лучше оставить все, как есть, до появления шерифа, — посоветовал Куинн.
— Ах да, шериф. Я полагаю, вы собираетесь все ему рассказать.
— У меня нет выбора.
— Пожалуйста, сделайте одолжение: не упоминайте о матери Пуресе. Вопросы могут испугать ее. Она как малый ребенок.
— Дети тоже бывают сильными.
— О, сила у нее есть, но только на словах. Она слишком хрупка, чтобы перевалить его через парапет. Надеюсь, Господь простит мне, что я осмелился хотя бы подумать об этом.
Он покопался в складках своей одежды и извлек связку ключей. Куинн вгляделся и слегка опешил: это были ключи от его машины.
— Вы что, собирались меня здесь замуровать? — поинтересовался он.
— Господь с вами. Просто я хотел проконтролировать время вашего отъезда. Я ведь не знал, что у Хейвуда есть семья и друзья и что его смерть должна быть расследована кем-то из внешнего мира. А сейчас вы можете свободно уехать, мистер Куинн. Но прежде чем вы это сделаете, я хочу, чтобы вы поняли: ваши визиты наносят нам неисчислимый вред в то время, как мы, со своей стороны, ничего вам не предлагаем, кроме доброты, еды, когда вы голодны, воды, когда вас мучает жажда, крыши над головой, когда вам негде переночевать, и молитвы, хотя вы и неверующий.
— Я не могу полностью отвечать за ход событий. И, можете мне поверить, не собирался никому причинять неприятностей.
— Это вам предстоит уладить с вашей собственной совестью. Отсутствие у вас недобрых намерений ничего не меняет. Текущая река не собирается размывать берега, а поля разрушаются наводнением. У айсберга нет замысла протаранить корабль, а корабль тонет. Да, корабль тонет… И люди на нем гибнут. Да-да, я совершенно отчетливо это вижу.
— Пожалуй, мне пора идти.
— Они кричат, просят, чтобы я помог им. Корабль разламывается на две части, море гневно бурлит… Не бойтесь, дети мои! Я иду. Я отворю для вас врата Неба.
— Прощайте, Учитель.
Куинн двинулся вниз по тропинке; сердце его колотилось в груди, будто пытаясь выскочить, горло распухло, а во рту был рвотный привкус, который упорно не хотел исчезать.
Внезапно он увидел Карму, неуклюже бегущую к нему между деревьями.
— Где Учитель?
— Я оставил его в Башне.
— Сестра Благодеяние заболела. Она ужасно больна. Брат Язык плачет, а я не могу найти маму и не знаю, что делать. Я не знаю, что делать!
— Успокойся. Где сестра?
— На кухне. Она упала на пол. И так плохо выглядит, будто умирает. Пожалуйста, не дайте ей умереть. Она обещала помочь мне отсюда уехать, обещала как раз сегодня утром. Пожалуйста, пожалуйста, не дайте ей умереть!
Сестру Благодеяние Куинн обнаружил скорчившейся от боли на полу. Губы ее были закушены; тягучая, бесцветная жидкость стекала двумя струйками из уголков рта — слишком обильно для обычной слюны. Брат Язык пытался пристроить на ее лбу мокрую тряпку, но она отворачивала голову и стонала.
— Как давно она в таком состоянии, Карма? — спросил Куинн.
— Я не знаю.
— Это случилось до завтрака или после?
— После. Может быть, через полчаса.
— На что она жаловалась?
— Судороги. Очень сильные. И жжение, в горле. Она вышла наружу, и ее вырвало. А потом она вернулась и упала на пол. Я закричала. Брат Язык был в туалетной комнате и услышал меня.
— Лучше всего отвезти ее в больницу.
Брат Язык покачал головой.
— Нет-нет! — закричала Карма. — Нельзя. Учитель не позволит. Он не верит…
— Спокойно.
Куинн опустился на колени подле сестры Благодеяние и пощупал ее пульс. Он едва прощупывался; ее руки и лоб были горячими и сухими, будто она потеряла много жидкости.
— Вы меня слышите, сестра? — позвал он. — Я хочу отвезти вас в Сан-Феличе, в больницу. Не бойтесь. Там вас вылечат. Помните, вы рассказывали мне о горячей ванне, которую вам так хотелось принять? И о пушистых розовых комнатных туфлях? Горячих ванн у вас там будет сколько угодно, а туфли я вам куплю. А, сестра?
Она приоткрыла глаза, но взгляд был совершенно бессмысленным. Через секунду веки снова закрылись.
— Я подгоню машину как можно ближе к дверям, — поднимаясь, сказал Куинн.
— Я пойду с вами, — вызвалась Карма.
— Лучше оставайтесь здесь. Постарайтесь заставить ее выпить хоть немного воды.
— Я уже пыталась. И брат Язык тоже. Ничего не получается.
Девочка, как привязанная, вышла вслед за Куинном из столовой и двинулась вниз по тропинке, непрерывно тараторя и бросая через плечо опасливые взгляды, будто боясь, что кто-нибудь за ними следит.
— Она была сегодня утром такая счастливая. Пела о том, какой наступает хороший день. Больная так петь не стала бы. Она ведь даже сказала… как же это? Вот — что она чувствует полноту жизни и надежду. Правда, потом она расстроилась, но это из-за меня: я ей сказала, что вы вернетесь, чтобы привезти мне лекарство от прыщей… а вы привезли?
— Да, оно в машине. Ей что, не понравилось, что я собирался вернуться?
— Да нет. Она сказала, что вы — наш враг.
— Но я вовсе не враг ни тебе, ни ей. На самом деле мы с сестрой Благодеяние очень хорошо друг к другу относимся.
— Это вы так думаете. А она сказала, что вы вернулись к игорным столам в Рино, потому что целиком им принадлежите, и что я не должна была принимать ваше обещание всерьез.
— Почему она испугалась, Карма?
— Может быть, из-за О'Гормана. Когда я его упомянула, она готова была меня буквально разорвать. Похоже, она вообще не хочет, чтобы упоминали это имя… или ваше… знаете, ей нравится, когда все хорошо обосновано.
— Нравится, когда все обосновано, — хмуро повторил Куинн. Во всем этом деле он видел единственный обоснованный факт — то, что О'Горман был убит. — Слушай, Карма, а почту в Тауэр доставляют?
— Тремя милями ниже по шоссе, там, где поворот на соседнее ранчо, есть два почтовых ящика. Один из них наш. Учитель ходит туда раз в неделю, если не случается ничего более важного.
— Если почту вам доставляют, значит, ее можно и отправлять?
— Нам не разрешается писать письма. Только в особых случаях, если это очень важно, например, чтобы исправить несправедливость, которую кто-то из нас совершил.
«Исправить несправедливость, — подумал Куинн. — Исповедоваться в убийстве и примириться с Богом и совестью».
— Сестра Благодеяние когда-нибудь упоминала о своем сыне? — вслух спросил он.
— При мне — нет. Хотя я знаю, что он у нее есть.
— Как его зовут?
— Думаю, так же, как звали ее — Фэзерстоун. Может быть, Чарли Фэзерстоун.
— Почему может быть?
— Ну, когда прибежал брат Язык, после того как она упала на пол, она посмотрела на него и говорит: «Чарли». Знаете, будто просит, чтобы он сообщил Чарли, что она больна. Во всяком случае я это так поняла.
