— Я займусь, — с готовностью вызвалась Анна. — И портфель управляющего тоже, надо бумаги его посмотреть. Я своим в управу отдам, пусть глянут. Но, сдается мне, знаткой в них и не заглядывал…
— Хорошо, тогда я схожу за лошадьми, я утром их вывел.
Ягоды Анна за утро с большим удовольствием съела, так что шляпа освободилась. Подхватив ее со стола, Дмитрий вышел и на свету недовольно поморщился, разглядывая головной убор. Полинялая подкладка и так выглядела непрезентабельно, а уж теперь, пестрящая темными пятнами засохшего ягодного сока, и вовсе представляла собой жалкое зрелище. В который уже раз подумав, что шляпу неплохо поменять, он перевернул ее, постучал по тулье, вытряхивая оставшиеся мелкие листики и прочий мусор и, ограничившись такой чисткой, надел.
Шел, насвистывая куплеты про девицу на пароходе, качку и бравого капитана — погода очень располагала к таким легкомысленным вещам, а стесняться было некого, хотя и были те куплеты весьма неприличными. Он тут все равно один, а даже если бы и не был, слова все равно помнил плохо, через строчку на третью, и потому вполне удовлетворялся простым прилипчивым мотивом.
Однако возле поляны, на которой он оставил лошадей, свист оборвался озадаченным аккордом: там обнаружился незнакомый человек, и Дмитрий вот так с ходу не сумел определиться, как на него реагировать. Угрожающим или опасным старый чжур совсем не выглядел, но кто этих аборигенов знает.
Одет он был очень просто — потертые штаны с обтрепанными краями, замшевое одеяние с бахромой понизу, также видавшее виды. Босые ноги явно давно не знали обуви, и старика это не беспокоило. Примечательного в нем была только прическа — длинные седые волосы собраны в десяток тонких косиц, переплетенных цветными нитками, — да головной убор. К узорчатому, кожаному с резьбой, очелью крепились длинные плетеные шнурки, украшенные перьями и бусинами, а прямо надо лбом белел небольшой птичий череп.
Чжур сидел прямо на траве вблизи лошадей, и его присутствие скакунов не заботило.
— А вот и хосяин плишел, — проговорил он с заметным акцентом и широко улыбнулся. Глубокие морщины, избороздившие коричневое от времени лицо, пришли от этого в движение, укладываясь немного иначе, однако спрятанные под набрякшими веками глаза оставались непроницаемыми. — Хороший хосяин, — решил чжур и проворно поднялся на ноги, без старческого кряхтения.
— Здравствуйте, — проявил вежливость Косоруков и принялся распутывать ноги Гранату, с интересом поглядывая на старика.
— Очень хороший хосяин, — удовлетворенно кивнул тот. — И ты будешь сдоров.
Больше он ничего не сказал, только стоял и с интересом наблюдал за действиями охотника. А тот тоже не спешил первым заводить беседу — ну смотрит и смотрит, враждебности не проявляет, и ладно. Может, он какой-то местный сумасшедший, а может, наоборот, вождь такой своеобразный, не все ли равно.
В молчании Косоруков распутал лошадей, взял обеих за поводья и потянул к ручью, чтобы напоить. Зорька, как обычно, плелась вяло и лениво, тяжело вздыхая, а Гранат приплясывал и все пытался прихватить зубами за карман, выпрашивая угощение, так что пришлось перехватить его под уздцы.
— Лошадь побелеги, — голос чжура сбоку прозвучал неожиданно и заставил, вздрогнув, обернуться. Старик шел немного в стороне так легко и тихо, что Дмитрий не заметил бы его даже без стука копыт и шумного дыхания скакунов совсем рядом.
Но опасности он как будто по-прежнему не представлял, поэтому охотник решил поддержать разговор:
— О чем вы?
— Лошадь. Лебенок будет, мальсик. Хороший, сильный, — пояснил он. Несмотря на выраженный акцент, говорил чжур уверенно, легко подбирая слова.
— Рад за нее, — вздохнул Дмитрий, насмешливо глянув на Граната — единственного кандидата на роль папаши.
Он не стал спрашивать у незнакомца, как тот с одного взгляда определил жеребость кобылы, которая если и наступила, то не раньше, чем пару дней назад, а тем более определил пол и стать будущего жеребенка. Мало ли, вдруг и правда может. Насмотревшись на здешние чудеса, Косоруков стал гораздо осторожнее в использовании утверждения "это невозможно". Ну а если чжур — просто выживший из ума старик и мелет чушь, то спорить с ним тем более глупо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Так они и дошли сначала до ручья, потом — до заимки. Желтокожий маячил поблизости и больше не заговаривал, до тех пор, пока его не заметила Анна, вынесшая наружу собранные вещи.
— Шаоци? — изумленно уставилась она на чжура, потом опомнилась и поздоровалась по их обычаю — поклонилась, сложив ладони над сердцем. — Как ты здесь оказался?
Дмитрий едва удержался от глупых уточняющих вопросов вроде "вы знакомы?". И даже вскоре вспомнил, что уже слышал это имя — так Анна называла старшего шамана. Так что на чжура он взглянул с новым интересом.
— Будь сдорова, хосяйка, — ответил он тем же жестом и степенно приблизился. — Посмотлеть хотел. Ийнгджи сказал, встлетил вас, интелесно.
— И как? — с легкой настороженностью уточнила Анна, почему-то бросив на Косорукова напряженный взгляд.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул тот.
— Что именно хорошо? Вы вообще о чем? — полюбопытствовал Дмитрий, который успел за это время привязать лошадей и принялся чистить Зорьку.
— Все хорошо, — улыбнулся шаман, ни на что толком не ответив. И по его непроницаемому лицу было очевидно, что дальнейшие расспросы бесполезны.
Эти двое явно понимали друг друга с полуслова, а вот Косоруков — не особенно. Было ощущение, что все это напрямую касается его, потому что чжур был отнюдь не первым, кто по неведомой причине называл его "хозяином", что в свете именования Анны "хозяйкой" наталкивало на определенные мысли.
Подобное воодушевление местных вроде бы должно было злить — ведь выходило, что за него все решили и как будто лишили выбора, не интересуясь его мнением. Но вместо раздражения оно вызывало озадаченность, потому что Дмитрий не понимал его причин. Да, Анна последние несколько дней разъезжает с ним вместе, но все равно странно, что на этом основании их буквально поженили.
А сердило другое: ему предлагали кота в мешке. Госпожа градоначальница ясно дала понять, что ответы на свои вопросы он получит только в том случае, если согласится остаться, и такой ультиматум вызывал недовольство.
— Шаоци, раз уж ты пришел, может, скажешь что-нибудь про знаткоя, который тут бывал? — оживленно обратилась к шаману Анна, и Дмитрий про себя согласился: это была куда более полезная тема, чем очередные попытки разобраться с местными загадками. — И, может, поможешь на него какую-то ловушку оставить, если вдруг вернется?..
Глава 12. Старый шаман
Помочь шаман согласился легко, хотя в дом так и не зашел. Походил вокруг, взмахивая руками и рисуя какие-то знаки на стенах заимки — то просто пальцем, невидимые, то углем, то какой-то красной крошкой — все это нашлось в небольших мешочках на поясе под накидкой, незамеченном прежде Косоруковым. Процедура эта заняла с четверть часа, Анна наблюдала за происходящим с серьезным интересом, и охотнику оставалось только молча, про себя посмеиваться и ждать окончания спектакля.
Для разговора шаман тоже не пошел в дом. Сел прямо на траву под старым толстым деревом немного в стороне от заимки, но так, чтобы ее видеть. Анну его согласие на разговор воодушевило еще больше, она примерилась было сесть рядом с ним, но Дмитрий не позволил — придержал за локоть и, бросив "Погоди, я за стулом схожу", ушел в заимку. Ни девушка, ни старик ничего не сказали, но внимательный взгляд последнего, сверливший спину между лопатками, охотник ощущал до последнего.
— Снаткой нехороший, — заговорил шаман, когда слушатели уселись перед ним на принесенных стульях. Помолчал. — Унэнги фаянга глясный, рваный от связи с хуту. Хуту в Тулэрги станет сильный и злой…
— А можно перевести? — вздохнул Дмитрий, который из всего сказанного понял только Тулэрги, и то потому, что раньше слышал это слово от Анны.
