Шаоци в ответ улыбнулся, а девушка ответила:
— Да, извини. По чжурским верованиям, как у мира три части, так три части у человеческой души. Унэнги фаянга — это основа, она есть у всего живого, и именно она перерождается в будущем. Чарги фаянга появляется при перерождении, это разум и стремления, она слаба у животных, сильна у людей, а у растений вовсе отсутствует. И ойлорги фаянга, которая некоторое время может оставаться в нашем мире после смерти. Она тоже за многое отвечает, но самое главное — за одаренность. Именно она определяет, волшебник человек, колдун или не одарен силой. Шаоци говорит, что внутренняя душа знаткоя осквернена из-за того, что он делал с мертвецами, и не сможет воплотиться человеком, а станет злым духом, хуту.
— Станет, — подтвердил ее слова шаман, слушавший перевод вполне благосклонно. — Чарги фаянга — мутный, слабый, слой. Устал, болен.
— Погодите, а откуда вы все это знаете? — не удержался Дмитрий. — Вы же его не видели?
— Следы везде, — Шаоци повел рукой, охватив жестом всю заимку. — Много. Вэчэку волнуются, сторонятся, чувствуют.
— Вэчэку — это земные духи, подвластные шаманам, — пояснила Анна, не дожидаясь вопроса.
— А этих вэчэку нельзя просто по следу отправить, раз они подвластные и все видят? — насмешливо уточнил Косоруков. Он изначально-то с большим сомнением относился к авторитету и неким особым способностям шамана, но сейчас сдержаться уже не сумел.
— Дим, вэчэку — не ищейки, они не умеют ходить по следу. Вэчэку получаются из унэнги фаянги, у них нет разумного побуждающего начала, и мыслят они иначе.
— Само собой, — насмешливо хмыкнул охотник.
— Дим, просто поверь, я…
— Не споль, хосяйка, — оборвал ее шаман. Смотрел он при этом на Косорукова, и, хотя старческие глаза-щелочки по-прежнему оставались невыразительными, Дмитрий каким-то образом почувствовал, что его скептицизм не сердит чжура, а забавляет. — Он есе не видит. Не видел, — исправился он и поднялся, приблизился. — Я покажу. Можно? — он подошел к охотнику и остановился перед ним, сжав перед собой руку в кулак и выставив прямые указательный и средний пальцы.
— Это плохая идея, — вздохнула Анна. — Он тогда точно от нас сбежит.
— Можно? — повторил шаман с нажимом, не обращая внимания на слова девушки. — И сними.
— Чего он от меня хочет? — растерянно глянул на нее Косоруков.
— Впускать духов в человеческое тело без разрешения запрещено, это преступление, — с новым вздохом пояснила Набель. — Он спрашивает твоего согласия. Ну и шляпа мешается, наверное…
— Можно, можно, — усмехнулся Дмитрий и протянул девушке головной убор.
Он все еще не ждал ничего особенного, но на всякий случай немного подобрался — а ну как шаман решит его стукнуть или какой-то дрянью в лицо брызнуть? Должен же подопытный как-то "духов" увидеть.
Получив разрешение, Шаоци цепко ухватил его одной рукой за подбородок. Пальцы были острые, твердые и холодные, словно не живые руки, а ветки дерева. Они даже пахли хвоей и мокрой корой. "Лиственницы", — со смешком припомнил Дмитрий. Он продолжал по инерции улыбаться уголками губ, хотя внутри шевельнулось напряженное, тревожное предчувствие.
Два пальца коснулись точки между бровей. Шаман немного склонился и приподнял подбородок охотника, так чтобы лица оказались вровень, и быстро заговорил на чжурском. Дмитрий запоздало вспомнил что-то о техниках гипноза, что доводилось слышать раньше, и сосредоточился в мыслях на прилипчивой глупой песенке, вспомненной утром, чтобы не слушать бормотание и не поддаться.
Однако чем бы это ни было, сработало оно куда быстрее, чем он мог ожидать. И совсем не так…
Черты лица шамана неуловимо исказились. Он вроде бы остался прежним, но в узоре морщин, в изгибе тонких бесцветных губ, в темных щелочках глаз проступил облик чего-то иного. Оскал неведомого зверя, то ли живой, то ли — стилизованное изображение.
В какое-то мгновение показалось, что там, под веками, черная пустота вместо глаз, бездонная и мертвая.
А потом из этой пустоты хлынул густой белесый туман. Дмитрий инстинктивно отпрянул — но не смог сдвинуться с места, тело вдруг перестало слушаться. От неожиданности и страха сердце оборвалось и рухнуло куда-то вниз, горло сжал болезненный спазм.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Однако всерьез удариться в панику он не успел: затянувший окружающий мир туман со вдохом хлынул внутрь, заволок разум и притупил чувства. А еще через мгновение туман смыл лицо старого шамана и прикосновение его твердых холодных пальцев на лице, осталась только тревожная пульсация в точке во лбу.
Дмитрий медленно моргнул и понял, что вновь владеет собственным телом. Несмотря на то, что движения и ощущения стали очень непривычными и необъяснимо странными, обретенная свобода вернула подобие душевного равновесия.
Туман был неоднородным. Стоило подумать об этом, как он распался на отдельные причудливые формы и расцвел приглушенными, но чистыми цветами.
Нечто прямо перед Дмитрием имело коническую форму, в его сердцевине пульсировал чистый белый свет, а вокруг текли синие и красные струи, не смешиваясь, но переплетаясь. Оно вызывало неожиданные и несвойственные обычно охотнику робкое почтение и непонятный трепет. Сосредоточившись, Косоруков вспомнил, что именно на этом месте стоял шаман. А еще отчетливо понял, что испытанные только что непривычные ощущения принадлежали не ему.
Немного в стороне от шамана виднелась массивная, плотная фигура то ли крупного человека, то ли вставшего на задние лапы зверя. Фигура была светло-желтой, словно проглядывающее сквозь мутное стекло солнце, и тоже вызывала яркие и очень непривычные чувства. Смесь сыновнего трепета, щенячьего восторга и нежного умиления. Там сидела Анна, это Косоруков помнил, но природу и причину чуждых эмоций тоже не сумел разобрать. Понял, что эти двое о чем-то негромко разговаривают, по большей части шаман что-то рассказывает, но их речь была непонятна и совсем его не волновала.
Через некоторое время он понял, что воспринимает подобным образом не только то, что находится перед ним, но и все остальное вокруг, и за спиной — тоже. Туманные желтовато-зеленые, очень тусклые громады вблизи и поодаль — деревья. Большой бесцветный куб позади, словно выточенный из цельного скального обломка — заимка. Даже земля под ногами стала другой, пестрела желтыми прожилками и вызывала ощущение тепла и спокойствия.
Больше всего походили на самих себя лошади — они тоже были зыбко-туманными, но сохранили свои очертания и, несмотря на бледно-зеленый цвет, остались узнаваемыми.
Зацепившись вниманием за заимку, он через несколько мгновений заметил более мелкие детали — россыпь черных пятен и потеков. Они просвечивали сквозь стены, пестрели на пороге, дегтярными разводами очерчивали дверной проем и окно и угадывались вокруг, на земле, притом последние вели себя странно — они то пропадали, то появлялись немного в стороне, то возвращались обратно, то медленно переползали с места на место. Понаблюдав за ними, Дмитрий сообразил, что ползают они не просто так и не сами, в этом движении была закономерность. Кляксы стекали с заимки и пытались отползти подальше, но золотистые прожилки в земле тоже мерцали и меняли свое положение, и чернота пыталась избежать встречи с ними.
— Что происходит? — попытался спросить он, но из горла вырвался только невнятный звериный звук — не то рык, не то ворчание.
Дмитрий тряхнул головой, зажмурился, пытаясь отогнать пелену перед глазами. Поднялся — и пошатнулся, словно вдруг разучился ходить на двух ногах. Неуклюже пытаясь удержать равновесие, отступил назад, но запнулся о стул. Однако сам не упал, а мебель отлетела на добрую сажень. В растерянности мужчина опустил взгляд, пытаясь рассмотреть себя, но собственное тело он видел так же — расплывчатым желтым пятном с нечетко очерченными, но явно звериными лапами, а не человеческими руками.
Шаман что-то сказал, но не в сторону, Анне, а ему. Дмитрий — а вернее то, что испытывало к этому чжуру яркие, нечеловеческие чувства, — без раздумий опустился на землю, явно подчиняясь приказу, которого сам мужчина не осознавал и не слышал.
